Барбара Картленд - Роман с призраком

— Джерард! — прошептала Демелса, в темноте узнав силуэт брата.

— Не двигайтесь. Предоставьте все мне! — приказал граф Треварнон.

Он неторопливо поднялся со скамейки, загораживая своей атлетической фигурой вход в беседку.

— Так вот вы где, милорд! — воскликнул Джерард. — Слуги доложили мне, что вы вернулись с торжественного обеда и прошли в сад. Я хотел узнать: почему вы не присоединяетесь к нашей компании?

Граф шагнул ему навстречу.

— В замке так много говорили и столько пили, что я решил погулять в тишине и прийти в себя.

— В таком случае простите меня. Не хочу вам мешать, — учтиво сказал Джерард, собравшись уйти.

— Вовсе нет, я очень рад вас видеть, — доброжелательно улыбнулся граф Треварнон. — Давайте вернемся вместе. Я как раз хотел с вами кое о чем переговорить. Видите ли, в вашем доме я заметил две картины хороших мастеров, за которые вы могли бы при желании выручить очень крупную сумму.

— Вы это серьезно? — удивился Джерард. — А я был убежден, что все здешние полотна ничего не стоят.

— Их только требуется подреставрировать, — пояснил граф Треварнон. — Я увлекаюсь Рубенсом и знаю его руку. И я не постоял бы за ценой, если бы вы согласились уступить мне картину, которая висит над лестницей. Это одна из его ранних работ.

— А другая картина?

— В библиотеке висит маленькое полотно, подлинник Перуджино.

— Впервые слышу это имя, — признался Джерард.

— Настоящее имя этого мастера — Пьетро ди Кристофоро Ваннуччи. Он прославился не только собственным творчеством, но и тем, что был учителем великого Рафаэля.

— Невероятно! — От волнения Джерард не находил слов.

По голосу брата Демелса поняла, что он находится на седьмом небе от неожиданно выпавшей ему удачи.

Она молча провожала взглядом двух самых дорогих ей мужчин, которые, оживленно разговаривая, неторопливо шагали к дому.

Демелса тоже порадовалась этой новости. Если Джерард продаст живописные полотна, он сможет завести себе хороших лошадей, вдоволь развлекаться с друзьями в Лондоне и, вероятно, выдаст ей хоть небольшую сумму на самый необходимый ремонт в доме.

Однако она прекрасно понимала, что никакое улучшение их имущественного положения никак не изменит ее отношений с графом Треварноном.

Демелса отдавала себе отчет в своем чувстве, знала, что всю оставшуюся жизнь будет сожалеть о том, что отказалась от этой любви.

Но она заставила свое сердце молчать.

Поднимаясь со скамьи, Демелса сорвала ветку жимолости, чтобы сохранить ее в память об этих волнующих мгновениях своей жизни.

Она прижала цветок к губам.

Оглянувшись на лужайку, отделявшую беседку от дома, она никого не увидела.

Над садом повисла необыкновенная тишина, в которой отчетливо слышалось, как летают, шурша крыльями, летучие мыши.

— Прощай, моя единственная любовь, — в слезах прошептала она.

— Эти скачки оказались для вас на редкость удачными, милорд, — сказал Джерард графу Треварнону, который, мастерски лавируя, продвигался на своем фаэтоне сквозь сутолоку, царящую на дороге, забитой перед входом на скаковое поле другими экипажами.

Граф не ответил, и Джерард продолжал:

— Подумать только! Три приза, и среди них — Голд Кап! Какой спортсмен может мечтать о большем успехе?

В его голосе послышалась легкая зависть. Граф Треварнон постарался утешить приятеля:

— Но скачки, в которых выступал ваш жеребец, были захватывающими.

— Они были бы еще приятнее, если бы победил Файерберд, — возразил Джерард. — Кто же мог предвидеть, что обе лошади финишируют одновременно?

Помолчав, он добавил:

— Это ведь означает, что призовые деньги и все, что было поставлено на лошадей, делится пополам. А я ведь ставил на своего Файерберда.

— Несомненно, на будущий год вам повезет больше, Лэнгстон, — ободрил его граф Треварнон.

Он говорил рассеянно, почти машинально, словно все время думал о чем-то другом.

Граф не замечал, что друзья начали поглядывать на него с удивлением, когда его лошадь пришла к финишу, на полтора корпуса опередив соперника, не вызвав особой радости хозяина. Слишком уж равнодушно граф отнесся к этому бесспорному успеху. Такого с ним прежде не бывало.

А он и вправду не мог сосредоточиться на скачках, а потом на разговорах о них.

Он все раздумывал, неужели Демелса действительно намеревалась навсегда прекратить их знакомство, как решила в их последнюю встречу.

В пятницу граф Треварнон будто на крыльях летел домой со скачек, предвкушая новую встречу в беседке.

Рассчитывая, что свидание должно состояться после обеда, когда на сад опустятся сумерки, он стал настаивать, чтобы на стол подавали пораньше, чем изумил всех своих товарищей, знавших, что он, как это было принято, предпочитал не начинать обеда раньше семи часов вечера.

Однако в этот раз все сели за стол в шесть, а после обеда гости занялись карточной игрой, которой были заняты все, кроме графа Треварнона.

Сославшись на легкую головную боль, он сказал, что ему надо подышать свежим воздухом, и отправился в сад, не возбуждая ничьих подозрений.

Он долго сидел в беседке, то исполняясь надежды, то приходя в отчаяние, пока не понял, что Демелса действительно не придет.

Это заставило его не на шутку встревожиться.

Теперь у него наверняка не оставалось шансов проникнуть в потайные помещения. Понимая, что дальнейшее ожидание бесполезно, он вернулся в дом.

Лежа в постели без сна, граф тщетно придумывал способ снова встретиться с Демелсой.

Признать перед Джерардом или перед Нэтти их знакомство было бы невозможно. Вне всякого сомнения, девушка расценила бы подобный поступок как предательский и никогда бы его не простила.

Но что же еще можно было предпринять?

В пятницу на скачках он проглядел все глаза, но так И не нашел ее милое личико в многолюдье трибун.

» Если Демелса будет упорствовать в своем желании прятаться, ее придется искать не как Святой Грааль, а как иголку в стоге сена «, — горько пошутил про себя граф Треварнон. К завершающим дням состязаний число зрителей достигло рекордного количества. Люди вели себя все азартнее, делая рискованные ставки, и трибуны шумели и волновались во время каждого заезда.

— Что мне делать? Что делать? — снова и снова в отчаянии вопрошал себя граф Треварнон.

Он почувствовал, что впервые в жизни ему изменила его вечная удачливость; более того, искушенность в отношениях с женщинами оказалась в случае с Демелсой совершенно бесполезной.

При всем своем опыте общения с женщинами он совершенно не научился устраивать встречи. Все его прежние пассии слишком охотно брали это на себя. То, что его могут попросту избегать, стало для графа Треварнона неприятным открытием.

Демелса своим поведением ставила его в тупик. Он все отчетливее понимал, что никакими ухаживаниями не добьется, чтобы она отказалась от своих убеждений.

Теперь, возвращаясь в Лэнгстон-Мэнор, он был готов поверить, что никогда больше не увидит милых фиалковых глаз.

Вэлент надеялся встретить Демелсу возле загона, где седлали лошадей перед вторым заездом, в котором выступал Файерберд, жеребец Лэнгстонов.

Он заметил старого Эббота, перебросился парой слов с конюхом и пожелал его внуку удачи.

Но сколько граф ни вглядывался в толпу, собравшуюся посмотреть на лошадей, он не мог найти в ней Демелсу.

Накануне вечером, тщетно ожидая встречи с девушкой в беседке, он обругал себя глупцом.

Как он мог настолько поддаться очарованию этого дома, чтобы влюбиться в его маленькую хозяйку, более того, решить, что она не похожа на остальных женщин?

Однако, сколько бы Вэлент ни пытался убедить себя в обратном, он знал, что за эту неделю Демелса стала ему дороже жизни, и был готов потратить всю эту жизнь на поиски своей мечты.

Более всего его возмущало то, что она была совсем рядом, под крышей того же дома, где жил он, но окружила себя непроницаемой тайной, словно крепостными стенами.

Демелса могла с тем же успехом быть в Шотландии, среди дикой природы Корнуолла, или даже в самой Америке! Как не почувствовать безысходность, зная, что от счастья его отделяет лишь стена да полторы дюжины ступенек потайной лестницы?

Заметив, что даже лошади и скачки перестали вызывать у него интерес, граф Треварнон решил вернуться домой после третьего заезда.

По опыту ему было известно, что после окончания скачек начиналась невообразимая сумятица, а четвертый заезд, случалось, затягивался до шести часов вечера. По окончании состязаний начиналась давка и из толпы было невозможно выбраться иногда и до восьми.

Ничего не сказав друзьям, граф Треварнон решительно направился к своему фаэтону. Он был уверен, что для большинства знакомых его отъезд в разгар состязаний останется незамеченным.

Король не появлялся на скачках с четверга, но его ложа оставалось открыта для близких друзей, и шампанское лилось там не менее обильно, чем в присутствии Его Величества.

Граф Треварнон с самого ленча не пригубил ни капли спиртного. Он знал, что может разрешить свою почти не выполнимую задачу только на трезвую голову.

Найдя свой фаэтон среди скопления экипажей, он приготовился садиться, как его окликнул Джерард Лэнгстон:

— Неужели вы уже уезжаете, милорд?

Поскольку Файерберд сумел прийти первым одновременно с соперником, у него от радости горело лицо.

Граф Треварнон внезапно подумал, что если бы Демелса увидела сейчас возбужденного брата, то она не захотела бы, чтобы Джерард продолжал играть на скачках.

Граф весьма приветливо сказал:

— Да, знаете ли, решил уехать, пока не началось столпотворение. Не хотите ли составить мне компанию?

Такой любезностью был бы польщен и более зрелый и важный джентльмен. Джерард был несказанно рад предложению.

Разборчивость графа Треварнона была всем известна, и его приглашение можно было бы расценивать как большой комплимент.