— Не обещаю, а даю слово, сладкая моя! И сдержу его, чего бы это мне ни стоило.

— Боже! А я-то думала, ты сумеешь в должной мере вознаградить Сирил за тот колоссальный вклад, который она внесла в успех твоего предприятия, — мягко сказала жена, но за ее бархатной интонацией чувствовалась сталь. — Сирил, я собираюсь ехать домой. Мартин приедет на своей машине. Если ты еще не передумала, я с радостью подброшу тебя до дома.

— В этом нет никакой необходимости, — громыхнул сзади густой мужской голос.

Шон? Уже здесь? Сирил так резко повернула голову, что та едва не слетела с шейных позвонков.

— Сирил приехала со мной — со мной и уедет, — резонно заметил Шон, кладя большую руку на плечи остолбеневшей подруги.

— А Франсуаза? — ляпнула Сирил и тут же чуть не придушила себя.

— Она, как и полагается, отправится отсюда вместе со своим женихом. А ты, как и полагается, — со мной.

— Итак, все как нельзя лучше! — констатировала Дженнифер. — Да, кстати, поскольку никому из присутствующих не пришло в голову представить нас друг другу, сделаю это сама: Дженнифер Коллинз.

И она протянула Шону руку.

— Дженнифер Коллинз?! Мартин, так это твоя жена? — маленькая ручка Дженнифер утонула в огромной лапище Шона, а сам он растерянно оглянулся на президента.

— Да, я счастливая жена этого несносного человека, — ответила Дженнифер за мужа. — Рада с вами познакомиться, Шон! Мартин вчера вечером наговорил мне про вас кучу всякой всячины. И, как оказалось, ничуть не приврал.

— Что ж… Спасибо на добром слове, — криво усмехнулся Шон. — Ну, всего хорошего, мистер и миссис Коллинз! Уже поздно, а нам с Сирил утром нужно без опоздания явиться в суд — исполнять свой гражданский долг в роли присяжных. До встречи!

— До встречи, в которой, кстати, я нисколько не сомневаюсь, — сказала Дженнифер. — Берегите ее, Шон! Она чудесное дитя, поверьте мне на слово.

Она пихнула мужа под ребро.

— Скажи «спокойной ночи», Мартин!

— Спокойной ночи, Мартин, — с широкой ухмылкой откликнулся тот и игриво шлепнул жену по заду.

Дженнифер испустила безнадежный стон.

9

— Шон… Ты меня слышишь, Шон? — снова подала голос Сирил, когда еле-еле ползущий автомобиль осилил очередную милю их пути домой.

— Посидим в тишине, Сирил. Я думаю. Как говорил в таких случаях мой папаша, «нет лучше друга, чем дружески закрытый рот».

— Такими темпами мы будем тащиться до дому всю ночь! — тихо возроптала Сирил, бросив еще один безнадежный взгляд на спидометр: тридцать пять миль в час — и это на участке с нижним порогом в пятьдесят миль! — А что, у твоей матери не было любимых поговорок?

— Сколько угодно — то есть сотни две, — хладнокровно парировал Шон и снова погрузился в задумчивое молчание.

Прошла вечность — на взгляд Сирил, — прежде чем они достигли Малибу, но когда Шон вывернул машину на улицу, где она жила, ей страстно захотелось, чтобы эта поездка никогда не кончалась. О чем, черт возьми, таком уж важном может он думать со столь пугающей сосредоточенностью?!

Шон вышел из машины, и стук захлопнувшейся дверцы больно ударил по расстроенным нервам Сирил. Пальцы ее неуверенно задергали ручку.

— Это несложно, если сначала отпереть дверцу, — заметил с той стороны Шон.

Надувшись, Сирил сняла блокировку и выбралась из машины, словно не заметив протянутую ей руку. Она ожидала, что сейчас ей пожелают спокойной ночи и уйдут, но Шон — вопреки всем ожиданиям — прошел за нею в дом.

— Шон, я, собственно, хотела сказать, что совершила непростительную ошибку, не предупредив тебя о том…

Остаток объяснения остался невысказанным, потому что губы Шона намертво припечатали ей рот. Сумочка и ключи от дома со звоном полетели на кафельный пол, а Шон, подхватив Сирил на руки, понес ее в направлении спальни.

Там он раздел ее с торопливостью, невольно передавшейся Сирил. Объяснения, извинения — все это могло подождать, а вот закипающая в крови лихорадка — нет. Сирил даже не попыталась помочь Шону раздеться: просто лежала на кровати, разглядывая его гигантскую тень-двойника на освещенной луной стене. Когда пиджак, куртка и брюки были сброшены, тень цивилизованного человека разом превратилась в тень первобытного самца.

Когда же реальный мужчина смутно вырос над ней, Сирил вновь пронзило жуткое предчувствие утраты, но вот его требовательные уста слились с ее губами, бедра переплелись, и ее закружил водоворот диких, первобытных чувств.

Но перед самым апофеозом ослепляющего блаженства Шон неожиданно вернул ее в царство реальности. Остановившись и стиснув в железных тисках ее бедра, не давая ей самой приблизиться к грани, за которой начинается экстаз, он прорычал:

— Не шевелись!

— Но, Шон, это невозможно!

— И все же не шевелись… — стиснув зубы, пробормотал он. — Сперва признайся, что любишь меня и станешь моей женой.

— Шон! — мотая головой, запротестовала она.

— Скажи… скажи то, что я тебе сказал!

— О Боже!.. Шон!.. Да, я люблю тебя!

— И выйдешь за меня замуж!

— Но это чистейшей воды безумие! — закричала Сирил, безуспешно пытаясь вырваться из его рук.

— Все равно скажи. Черт возьми, ты должна сказать это!

— Да, я выйду за тебя замуж, слышишь? Выйду! — сдалась она.

— О-о, Сирил! — выкрикнул он, с силой входя в нее и возносясь из бренного мира к вершинам райского наслаждения.


Сирил проснулась и обнаружила, что по-прежнему лежит в руках Шона. Голова ее покоилась на подъеме его широкого плеча, и ветер играл занавесками в створчатых стеклянных дверях. За ними лежал освещенный лунным светом внутренний дворик.

Осторожно выбравшись из объятий Шона, Сирил быстро набросила на себя его рубашку и тихо вышла в ночь, чувствуя, как шелк щекочет ее поднявшиеся соски.

Выйдя в садик, напоенный запахами жасмина и роз, она прижалась лицом к рукаву рубашки, вбирая в себя мужской аромат Шона. Кто знает, подумала она, доведется ли ей после этой ночи еще раз причаститься к этому сладострастному, возбуждающему благоуханию?

Однако когда запах стал еще ощутимее, Сирил резко подняла голову. Она смотрела в небо, но все ее чувства были настолько обострены в эту жаркую ночь, что она не глядя ощутила приближение Шона. Его теплые руки безмолвно обвили ее талию, и она ничуточки не испугалась.

— Завидуешь звездам?

— Нет… считаю, сколько их упадет.

— И они упадут на эту ужасную землю, — качнул он головой и поцеловал Сирил в макушку. — Но что касается нас двоих, то я настроен более чем радужно. Я так нестерпимо тебя люблю, что в любую секунду могу улететь в небо как ракета, так что держи крепче!

По щекам Сирил, прокладывая дорожку, поползли две горячие слезы. Обернувшись, она зарыла мокрое лицо в поросшую курчавой растительностью грудь.

— Ты нечестно взял меня, — пробормотала она, шмыгая носом.

— Знаю, но меня несло. Я уж совсем отчаялся, — честно признался Шон. — Я так люблю тебя — и вдруг испугался, что ты никогда и ничего подобного ко мне не чувствовала и не почувствуешь.

Запрокинув голову, Сирил взглянула в облитое лунным светом лицо и тяжко вздохнула.

— И все-таки мои признания или обещания, называй их как хочешь, были вырваны под сильнейшим нажимом — можно сказать, силой. Я не смогу стать твоей женой, Шон. — Она вывернулась из его внезапно ослабевших рук и не оглядываясь зашагала в спальню.

— Ты же сейчас сама не знаешь, что говоришь, Сирил! Ну скажи: что, ты меня любишь? — потребовал ответа Шон и, пройдя за нею, со звоном закрыл двери и включил лампу-ночник.

— Я сама толком не понимаю, что чувствую к тебе. Полюбить тебя? Нет ничего проще! Даже несмотря на твою пугающе великолепную внешность. Ты такой теплый, такой нежный, такой веселый, такой… Да, наверное. Скорее всего, я действительно люблю тебя.

— Фу, а я на минуту даже смутился! — облегченно вздохнул Шон и попытался снова поймать ее в свои объятия.

— И правильно смутился! — Обернувшись, Сирил уперлась в его грудь рукой, пытаясь сохранить хотя бы минимальную дистанцию — ради своей же безопасности. — Господи, ну почему ты не мог надеть на себя хоть что-нибудь!

Увидев, как Шон ухмыляется, не восприняв ни ее предупреждение, ни ее отстраненность всерьез, Сирил невольно скрипнула зубами.

— Шон, послушай… Может быть, я и люблю тебя, но из того немногого, что мне известно о тебе, я делаю твердый вывод, что наш брак не может состояться по многим причинам.

— По каким же? Назови хоть одну.

— Да хоть дюжину! Например, разница в возрасте, — выпалила она. — Я почти на три года старше тебя. А это значит, что когда мне будет сорок, тебе будет тридцать семь.

— А когда тебе будет семьдесят три, мне будет семьдесят. Боже, какая чудовищная разница! — рассмеялся Шон. — Знаешь, что мой папаша говорил по такому поводу? «Чем старее скрипка, тем сладостнее музыка»!

Одним мановением мизинца разрушив первый довод Сирил, Шон бросился на кровать и лег, закинув ногу на ногу.

Вновь ошеломленная зрелищем его тела, Сирил отвела глаза в сторону и прикусила губу.

— А что скажешь насчет религии? — встрепенулась она. — Если у нас будут дети, они, как буриданов осел, запутаются в расхождении наших конфессий и, чего доброго, вообще вырастут неверующими и аморальными.

— Насчет наших детей ты здорово придумала, Сирил! Да, согласен, тренаж по религиозной части необходим. И тут, я думаю, никаких проблем не будет: если уж мой отец, ярый оранжист-протестант, можно сказать, североирландский ультра, и моя мать, правоверная католичка из Бостона, сумели дать мне какое ни есть религиозное воспитание, то уж мы тем более сумеем сделать это!