В первый момент Ева решила, что Силин шутит. Но потом, поглядев в его спокойное, загорелое, с белесыми бровями и ресницами лицо, поняла – нет, человек говорит вполне серьезно. «Странный… И дочка вся в него!» – неприязненно подумала она.

– Нет, спасибо, – холодно сказала она. – Тридцать три года без ваших лотосов прожила и надеюсь еще столько же без них прожить!..

– Маловато будет, – прикинул Силин.

– Что, простите?

– Я говорю – шестьдесят шесть лет всего собрались жить?

– Ах, вы об этом… Ну, неважно, – пожала она плечами.

– Я Даниил Петровичу, мужу вашему, собирался их показать, – все так же меланхолично произнес Силин. – В июне еще я бутоны лотосов увидел. У него, у мужа вашего, ко всему интерес был, наверняка не стал бы отказываться!

– Откуда здесь лотосы? – усмехнулась Ева. – Они что, разве в Сибири растут? Если честно, я была уверена, что их родина – юг. Египет или Индия…

– Нет, у нас, в России, они тоже бывают. На Дальнем Востоке, еще где-то в Астрахани, я слышал… Они тут, на озере, первый год собираются цвести, до того их не было. Это значит – экология подходящая, – заметил Силин, скорее – для себя. – Ну, всего доброго. – Он поднялся.

– Погодите… Я пойду, – вдруг решилась Ева. – А что мне еще делать? Только лотосами и осталось любоваться! – с безнадежным отчаянием заключила она.

– Лотосы – священный цветок… – по дороге стал рассказывать лесник.

– А, ну да – ведь именно в нем родился Будда! – усмехнулась Ева.

– Совершенно верно. Еще могу добавить, что этот цветок с древнейших времен красовался на гербе Египта… А в Индии, например, он является символом чистоты. Вырастая из грязи, он никогда не бывает испачкан, и потому его сравнивают с целомудренным человеком, к которому не пристает никакая скверна. Таковой была Лакшми, супруга бога Вишну…

– Боже, как поэтично!

Но Силин словно не замечал ее иронии.

– Вообще говоря, лотосу не менее ста миллионов лет… Цветет в конце июля – начале августа. Говорят, кто увидит это цветение своими глазами, тому целый год будет сопутствовать удача.

– Надо же… Вы думаете, мне будет везти весь следующий год? – пожала плечами Ева.

– Конечно! – убежденно произнес Силин. – Кроме того, я вот еще что знаю – сельское население Индии и Японии до сих пор использует семена и корневища лотоса для изготовления муки и получения крахмала, сахара и масла. Из корневищ нередко варят суп или готовят их в качестве гарнира. А вот китайцы, например, делают из засахаренного корневища этого цветка нечто вроде мармелада. Они, китайцы эти, едят тычинки и стебель лотоса, поскольку считают, что такая еда возвращает старикам молодость и силу.

– А сами не хотите попробовать?

– Ну что вы! – Лесник даже как будто немного обиделся. – Я обязан охранять цветы, а не есть их.

Лес кончился, потянулись сплошной чередой кустарники. Ева уже устала и начала жалеть о том, что согласилась на эту экскурсию. Тупо шла за Силиным и пыталась придумать, как найти Даниила. «Живого или мертвого… Зачем я так сказала Тоне? Нет, трудно представить, чтобы Данька был мертв!» – вздрогнула она.

Внезапно заросли кустарника расступились, и перед Евой открылась зеленовато-серебристая гладь озера. Дрожал раскаленный воздух, и было тихо, очень тихо – так, что было слышно, как летают стрекозы над водой.

– Ну, вот и пришли… – Силин повернулся к своей спутнице. – Как вам такое зрелище, а, Ева?..

Она ничего не ответила. Подошла к самому берегу, приложила ладонь ко лбу козырьком, вглядываясь в даль. Розовые крупные цветы высоко, примерно на полметра, поднимались на толстых стеблях над водой, а на воде, вокруг, едва покачивались широкие листья. Цветов было много, очень много, и все вместе они представляли зрелище, к которому Евины глаза были совсем непривычны. Она не знала, что на свете может существовать такая красота, которая даже против воли способна проникнуть в человеческую душу, перевернуть там все…

– О-о-о!.. – вырвался из ее груди сдавленный вздох.

– Рвать нельзя, – предупредил Силин. – И не только потому, что этот цветок занесен в Красную книгу… Если сорвать лотос, то буквально через час его лепестки почернеют и опадут. Многие думают: «Вот, в вазу его поставлю…» Ан нет! Не будет он в вазе стоять, все равно погибнет…

Ева его не слышала. Впрочем, ей даже в голову не пришло сорвать дивный цветок, она просто стояла и смотрела на озеро, покрытое розовым ковром.

– «Цветок лотоса – это корабль, на котором утопающий среди океана жизни может найти спасение!» Древнеиндийская мудрость, между прочим… – нравоучительно заметил Силин. И только тогда Ева поняла, зачем он привел ее сюда. Этот странный, немного занудный человек хотел утешить ее и поддержать. Он сочувствовал ей, потерявшей мужа – именно таким образом.

Розовый цвет лотоса был не буйным, не насыщенным, а каким-то благородным, словно выверенным за те тысячелетия, что он рос на земле. Надводные листья были покрыты восковым налетом, и капли воды перекатывались по ним, словно шарики ртути. Ветерок иногда доносил до Евиных ноздрей слабый, но очень приятный аромат…

Она села на берегу, обхватила руками колени, не отрывая взгляда от цветов, удивленная и взволнованная. Этим зрелищем, наверное, можно было любоваться бесконечно, и оно никогда не могло надоесть.

– Вы сидите, смотрите… – покашлял сзади деликатно Силин. – Не буду вам мешать. Приду за вами через некоторое время…

Он каким-то образом почувствовал, что Ева хочет побыть одна. Ушел, но она не заметила его исчезновения, сидела на берегу озера, полностью растворившись в созерцании.

Пейзаж перед ней был практически неподвижен, и лишь дуновение ветра, бег облаков над головой и неуклонное движение солнца слегка меняли его, придавали новые оттенки лепесткам лотоса – от лилово-розового до почти белого, прозрачного, с налетом синевы…

Ей вдруг действительно стало как-то легко, словно она освободилась от того лишнего, суетного, наносного, что мешало ей разглядеть истину. А истина была очень простой и заключалась в том, что она, Ева, любила Даниила Михайловского, своего мужа.

Она скучала по нему. Ей не хватало его. Сколько ненужного беспокойства и тягучей тоски было в ее жизни без него… С ним было нелегко, но зато с ним все окружающее приобретало смысл, становилось интересным.

Он был другом, и он был любовником. И нежность, и страсть… Все оттенки чувств! Вкус, запах, цвет. Острота и горечь. Свет и тьма, игра полутонов. Холод и жар. Рабство и безраздельная власть. Ураган и штиль… Рядом с ним Ева могла ощутить это все, насладиться миром и жизнью. Бедный Ярик, он не смог бы дать и половины того, что предлагал Даниил Михайловский… Именно потому и сбежала она тогда, зимой, от Ярика – потому что любила Михайловского.

Любила, любила, любила.

Но так и не сказала ему об этом.

А если и не получится больше сказать?

Она вспоминала его лицо, руки, волосы. Запах его кожи, цвет глаз. Она знала Даниила Михайловского наизусть и любила его всего, целиком, полностью – что-то вроде того, как мать любит своего младенца и не видит в нем абсолютно никаких недостатков. И это постоянное желание – излить на него свою любовь – прикосновениями ли, словами, взглядами…

Она, Ева, отправилась в этот нелегкий путь не под влиянием каприза, не из желания добиться справедливости, не из упрямства или чего бы то ни было еще. Ева приехала сюда потому, что хотела вновь быть рядом с ним. Она приехала сюда, чтобы еще раз обнять его, почувствовать себя в кольце его рук.

Без него она не была собой. Чего-то не хватало, какой-то части души!

Ева раскинула руки, точно пытаясь обнять мужа… Но в следующее мгновение они сомкнули только пустоту…

На обратном пути, когда уже подходили к деревне, Ивану Платоновичу и Еве встретилась Тоня.

– Пап, ты иди… Мне надо с Евой поговорить, – коротко произнесла Тоня.

– Конечно-конечно! – Силин немедленно удалился.

– Хороший у тебя отец, – сказала Ева, глядя ему в спину.

– Очень хороший! – не сразу ответила Тоня. – Когда мать померла, он мне заместо матери стал! Он мне и отец, и мать, и дед с бабкой… Пойдем, что ли?

– Куда? – улыбнулась Ева.

– Увидишь, – уклончиво ответила Тоня. Она была как-то напряжена, встревожена, – видимо, ее что-то сильно беспокоило…

Они обогнули деревню, направляясь в совершенно другую сторону – не ту, откуда Ева вернулась с Силиным. «Что отец, что дочь… День экскурсий у меня сегодня получается!» – с иронией подумала Ева.

– Я вот все не могу понять… – сказала Тоня кисло. – Зачем вы приехали, а?

– Затем, что я люблю Даниила и жить без него не могу! – усмехнулась Ева. – Что, не веришь? – Она остановила Тоню. – А ну, посмотри мне в глаза – сама поймешь, правду я говорю или нет!

Тоня завороженно уставилась ей в глаза – точно кролик перед удавом.

– Ну? – тряхнула Ева ее за плечи.

– Пустите уж… – Тоня оттолкнула ее руки. – Нечего в душу лезть, мне и без того тошно!

– Почему тебе тошно?

– Да все потому, что не пойму я ничего… У меня в голове все спуталось!

Некоторое время они шли молча. Здесь рос кедровник, и пахло тем особенным запахом, который у всякого ассоциируется с тайгой и дремучей, непроходимой чащобой. Еве стало немного жутковато, но виду она не подала.

– А ведь я обманула вас… – тихо произнесла Тоня.

– О чем ты?

– Даниил Петрович ничего про вас плохого не говорил. Ну, единственное, сказал, что вы злая немножко… Только я теперь вижу, что это совсем не та злоба, которой люди боятся.

– А какая у меня злоба? – с мрачным интересом спросила Ева.

– А такая, какая бывает у тех, кто долго правды ищет и все никак не может ее найти. А уж как найдет – так никакой он не злой, а самый обычный человек.