Большевики попытались разоружить корпус, но в ответ чехи подняли восстание. Скоро вся Сибирь была свободна от Советской власти. Правда, у чехов были свои планы, поэтому надолго задерживаться здесь они не собирались.
Словом, Митя и Макс попали в водоворот событий, центром которых был Омск. Чехи, французы, англичане, американцы, японцы… Дальний Восток и Сибирь жили своей, особой жизнью, и разобраться во всем этом переплетении событий, интриг, интересов (у каждой из сторон были свои задачи) было очень сложно.
Митя и Эрден весь следующий год работали в штабе – попервоначалу с энтузиазмом, но потом заскучали. Но штабное начальство отпускать их не собиралось – образованных людей не хватало. Армия Колчака, сначала решительно двигавшаяся вперед при поддержке чехов и местного населения и прорвавшая Восточный фронт весной девятнадцатого года, теперь терпела поражения.
– Не по мне вся эта бюрократия! – однажды заявил Митя товарищу. – На передовой было проще.
– Колчак издает указы, но никто их не выполняет, – согласился Эрден. – Вон вчера пришла сводка с фронта. Там так и написано: «Солдаты не хотят воевать, а офицеры в большинстве уже неспособны на жертвенный подвиг». Мы вынуждены отступать…
– Я тебя уверяю – тыл губит фронт.
– Вот ты поди и скажи это Александру Васильевичу…
– А то он сам не знает!
В кабинет, где сидели Митя с Эрденом, ворвался прапорщик Арсений Гуляев, который всегда был в курсе всего.
– Господа, слышали, кто у красных командует пятой армией?
– Кто?
– Бывший поручик императорской армии Тухачевский! Говорят, под его началом самые лучшие силы рабочих коммунистов!
– Ну все, нам крышка… – уронил Эрден, иронично глядя на Гуляева.
– Тухачевский – дегенерат духа! – сверкая глазами, закричал тот. – Сатана! Когда он еще в кадетском корпусе учился, то после литургии вынес из храма святое Причастие во рту и выплюнул его на съедение собакам!
– Гуляев, иди отсюда… – с раздражением произнес Митя. – Займись каким-нибудь делом.
– Ну, делом вы занимайтесь, переписывайте эти свои приказы… – отмахнулся прапорщик. – А я вам вот еще что скажу… – Он оглянулся на дверь и понизил голос: – Еще Серафим Саровский утверждал: погибла наша страна, потому что перестали мы поститься по средам и пятницам! В среду предали Иисуса Христа, а в пятницу его распяли…
Вращая глазами, Гуляев попятился и скрылся за дверью, вероятно, очень довольный своим выступлением.
Некоторое время Эрден молчал, перекладывая папки с документами, а потом произнес негромко:
– Ну, не все у нас такие верующие. Некоторые живут во грехе – и ничего…
– Ты о чем? – вспыхнул Митя.
– Я о том, что нашему командиру не на пользу эта связь с чужой женой. Да и сам он женатый человек…
– Я и не думал, Макс, что ты такой моралист.
– Я-то что, а вот других сплетников полно…
Макс Эрден намекал на то, что Александр Васильевич Колчак, практически не таясь, жил с Анной Тимиревой, которая на девятнадцать лет была его моложе.
Анна Тимирева была женой однокашника Колчака по Морскому кадетскому корпусу. Сам Колчак тоже был женат, и жена его, Софья Федоровна, после Февральской революции была переправлена союзниками-англичанами за границу, поскольку они опасались, что та может попасть в руки немцев или большевиков. Участь жены прославленного русского адмирала в этом случае была бы очень незавидна…
Роман Колчака с Тимиревой осуждали многие. Как же так – двое известных людей, сливки российского общества, обвенчаны с другими в церкви, считают себя православными – и вдруг на глазах у всех живут во греховной связи!
Но Митя никак не мог осуждать своего командира, поскольку и в его жизни было нечто, что никак не укладывалось в рамки морали. Тот день, что он провел с Соней… Митя надеялся – этот день еще повторится. Они с Соней будут вместе. Несмотря ни на что.
Но осенью девятнадцатого года произошли следующие события. Генерал Дитерихс, опытнейший белый генерал, разбил в Тобольском сражении пятую армию красных. Дитерихс уничтожил весь правый фланг армии Тухачевского и отбросил ее за Курган.
Красные отступали в спешке, бросив большую военную добычу.
Десятого сентября казакам надлежало разгромить тыл красных, поддержав атаку Дитерихса. Но атаман Сибирского казачьего войска со странной фамилией Иванов-Ринов промедлил. Красные опомнились, сумели подвезти себе подкрепление в три дивизии и с середины октября заставили белых отступать…
Однажды, после того как Митя принес Колчаку очередную сводку с фронта, о существующем положении дел (ординарец Верховного правителя свалился с воспалением легких), тот задержал его движением руки:
– Останьтесь, поручик.
– Какие будут указания? – немедленно отозвался Митя.
– Указания? – Бледное, донельзя утомленное лицо адмирала дернулось. – Погодите… – Он потер руки, остановился над столом, на котором была разложена карта. – Вам не кажется, поручик, что большевики украли у меня победу?
– О чем вы, Александр Васильевич?
– О том, что они постепенно, шаг за шагом, разрушают мои замыслы, рвут фронт… Это какое-то потрясающее невезение! На фронте гибнут солдаты, а в тылу идет безудержная спекуляция, пир во время чумы…
Митя вдруг вспомнил, как совсем недавно слышал на площади частушку, которую распевал какой-то мальчишка: «Мундир английский, погон французский, табак японский, правитель омский…» Это о нем, о Колчаке.
О человеке, который последним усилием пытался сохранить то, что еще осталось от великой империи.
За последние несколько недель Верховный правитель похудел, подурнел, выглядел чрезвычайно утомленно. Митя видел, что тот находится в состоянии крайнего нервного напряжения. Во время разговора Колчак спазматически прерывал речь – откидывал голову назад и в таком положении застывал на несколько секунд, закрыв глаза.
Потом он снял со стены самурайский меч, подошел к пылающему камину и принялся вглядываться в сталь, отражавшую огонь. Колчак словно медитировал. Митя вдруг вспомнил – об Александре Васильевиче рассказывали, что тот увлекался самурайским учением.
Мите было и жаль его, и вместе с тем – он испытывал раздражение.
– Александр Васильевич…
– Да, поручик? – не сразу повернулся к нему Колчак. – Что вы хотели?
– Отправьте меня на фронт. Ей-богу, надоело тут, – сказал Митя просто. – Вся эта штабная возня…
Колчак дернул головой.
– Нет. Нет.
– Александр Васильевич… – твердо начал Митя, но Колчак его перебил:
– Война проиграна, но есть еще время выиграть новую, и будем верить, что в новой войне Россия возродится. Революционная демократия захлебнется в собственной грязи, или ее утопят в собственной крови. Другой будущности у нее нет! – Он как будто говорил сам с собой. – Я адмирал, но вынужден стать командующим на суше!
Он уронил меч.
Митя хотел ему помочь, но Колчак остановил его движением руки.
– Поручик, я вас не могу отпустить. Омск скоро будет взят красными. Мы едем в Иркутск, там будет новая резиденция… Правительство эвакуируется туда. Семь поездов, три из которых будут заполнены золотом – его мы когда-то отбили у красных, в Казани. Золото Российской империи. Это золото не должно достаться большевикам – это раз. Оно не должно достаться нашим союзничкам – это два…
Вечернее солнце золотом заливало сад. Уже не жгучее, как в полдень, а просто горячее, оно слегка припекало щеки, от него щекотало в носу…
Ива сидела на крыльце своего дома, подняв лицо к солнцу и закрыв глаза. Она, словно ящерка, ловила тепло и свет, испытывая странное, мучительное, ни с чем не сравнимое наслаждение.
Она не знала, что делать с этим теплом, с этим солнцем, с этим дивным летним вечером, со своей любовью к Даниилу Михайловскому. Если бы можно было законсервировать, закатать в банки это солнце и тепло – вроде вишневого компота, а потом, зимой, по глоточку отпивать от летней сладости… Но нет! Мир вокруг не поддавался человеческим рукам, он словно существовал отдельно, как картинка в телевизоре – сиди и смотри, а в действие уже никак нельзя вмешаться, нельзя исправить в нем что-то, можно сделать только одно – нажать на кнопку выключения.
И любовь вот тоже – она текла сквозь пальцы бесконечным золотым песком, но ухватить ее, стиснуть в кулаке было нельзя. Как странно, любовь была в Иве – и любовь ей не подчинялась. Она хотела забыть Даниила, выкинуть его из головы, растоптать самую память о нем – и не могла.
Было только одно средство, которое помогло бы ей овладеть красотой окружающего мира, которое усмирило бы ее тоску. Это средство – ответная любовь Даниила. Если бы Даниил Михайловский любил ее, то она, Ива, смогла бы в полной мере насладиться этим летним вечером, она вообще бы смогла все! Они вдвоем усмирили бы время и пространство, рука об руку ушли бы в вечность, стали бы бессмертными… Только разделенная любовь могла спасти Иву.
Но ее, этой разделенной любви, не было.
– Ива!
Она вздрогнула, открыла глаза. По саду шел Толик Прахов.
– Привет… – равнодушно сказала Ива.
– Добрый вечер. Слушай, ты Еву видела?
– Видела.
– А я сейчас к ней звонил в дом – никого… Мама сказала, что она заходила к нам, искала меня.
– Наверное, твоя Ева снова в Москву умчалась… – холодно уронила Ива.
– Ой, что было! – огорченно и в то же время весело вздохнул Толик. – Она же с мамашей моей в пух и прах разругалась. Мамаша «Скорую» себе вызывала…
– Да ты что! – вздрогнула Ива. – Эта дрянь посмела потревожить Веру Ивановну?.. Больного человека чуть не уморила?..
Прахов посмотрел на Иву какими-то странными глазами – словно та говорила несусветные глупости. Потом сел с ней рядом на ступеньки.
"Роман с куклой" отзывы
Отзывы читателей о книге "Роман с куклой". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Роман с куклой" друзьям в соцсетях.