Татьяна Тронина - Роман с куклой

– Вот и прекрасно. Заодно и меня подвезешь.

– Минутку… – Толик нажал кнопку, и на окнах, снаружи, стали опускаться металлические жалюзи. – Ты не замерзла? Хочешь чего-нибудь выпить?

– Ох, не надо! – засмеялась Ева. – Я весь вечер чего-то пью…

– А со мной – не хочешь? – Толик как будто немного обиделся. – Идем…

Они прошли в заднюю комнату, Прахов усадил Еву в кресло, сел рядом на низенький пуфик, отчего ей стало казаться, будто Толик стоит перед ней на коленях.

– Руки у тебя какие холодные… – взяв Еву за руку, пробормотал он и поцеловал ей ладонь.

– Ой, я же перчатки свои забыла! – вспомнила Ева. – Ну да ладно, бог с ними, не возвращаться же туда снова…

– Куда? – кротко спросил Толик.

– А, неважно… Чай у тебя есть? Или нет, лучше кофе – а то я в дороге засну!

Прахов принес ей кофе, принялся рассказывать о своих раритетах – чем какой знаменит, прочитал небольшую лекцию о том, как правильно реставрировать антикварную мебель. Потом – о своих клиентах, кому чего требуется… Ева слушала его, с удовольствием кивала головой, и прекрасное настроение не покидало ее. «Главное – вовремя остановиться! Если бы я не удрала от Ярика, совесть бы меня точно заела! И чего на меня нашло… А все Шурочка виновата, подсунула мне его телефоны! Хотя нет, я не права – надо было увидеть Ярика, надо – и именно для того, чтобы окончательно понять, насколько он мне безразличен…»

– Ева, да ты меня не слушаешь совсем! – ласково произнес Прахов.

– Что? Нет, Толик, я тебя слушаю…

– …так вот, большинство людей желает, чтобы у вещей была некая легенда, история – это придает им самим значительности, веса в собственных глазах. Чтобы запонки принадлежали когда-то Николаю Второму, а этажерка – непременно фаворитке Людовика Четырнадцатого… И даже чтоб старинный топор был прототипом того самого, которым Раскольников зарубил старушку-процентщицу! Кстати, я тебе собирался кое-что подарить…

– Толя, не надо! – взмолилась Ева. – Ты лучше меня домой отвези!

Прахов вздохнул.

– Ева, неужели я настолько скучен? – печально спросил он.

– Ну что ты! – Ева наклонилась и нежно поцеловала его в лоб. – Ты очень милый… Но, пожалуйста, поехали!

Толик снова расцвел. По дороге он рассказал Еве, как отличить настоящего Крамского от подделки и как правильно выбрать граммофон.

Ева сердечно попрощалась с Праховым у ворот своего дома и вошла во двор. Увидела Михайловского – тот как раз выезжал из гаража на своем внедорожнике.

– Даниил, ты куда? – удивилась она.

Михайловский выскочил из машины и подбежал к ней.

– Где ты была? – напряженным голосом спросил он.

– У Шуры Лопаткиной, – не мудрствуя лукаво, ответила Ева.

– Врешь! Я ей звонил.

– Какая досада… Слушай, Данька, у тебя нет никакого повода меня ревновать. Я чиста и невинна. – Она пошла по заснеженной аллее к дому, муж – следом.

– Почему у тебя телефон не отвечал?

– Я его выключила.

– А сюда как добралась?

– Меня Толик подвез.

– Кто тебя подвез?!

Ева с сердитым укором обернулась на мужа и вошла в дом. Разделась, села в кресло, включила телевизор. На канале для полуночников ведущий с воодушевлением рассказывал, для каких целей инопланетяне похищают людей.

– Теперь подробнее о Толике. – Михайловский встал перед телевизором. – Ты что, серьезно? Вы встречались? Где?

– В Москве… Слушай, ты мне экран загородил! У твоего брата в Москве антикварный салон, ты забыл? – Ева начала всерьез злиться. Как можно ревновать к Толику Прахову, она не понимала. О Ярике Ева рассказывать не собиралась. Да и что там рассказывать…

– Значит, это был Толик, – нехорошим голосом констатировал муж.

Еве совсем не хотелось выяснять отношения.

– Я тут с ума схожу… Обзвонил все больницы, все морги… – мрачно продолжил Михайловский. – Я уже бог знает что думал!

– На самом деле ты думал только об одном, – холодно сказала Ева. – Ты думал о том, что я тебе изменяю. Ты ужасно, ну просто до неприличия ревнив, Михайловский.

– Да, я ревнив! А тебе непременно надо быть в центре внимания… Ты обожаешь, когда на тебя все смотрят, ты жить не можешь без всеобщего поклонения!

– Ты слишком подозрителен, Даниил, – все так же холодно возразила Ева. – Смертельно боишься, что тебя предадут, что тебе изменят. Прячешься тут ото всех, словно в берлоге… Ты боишься жить!

– Я?..

– Да, ты! Ты и историей заниматься стал потому, что хотел убежать из настоящего туда, в прошлое, где тебя уже никто не сможет найти… Ты трус!

У Михайловского стало такое лицо, что Ева всерьез испугалась – он ударит ее. Но муж этого не сделал.

– А ты… – сдавленно пробормотал Михайловский. – Знаешь, кто ты?

– О, я догадываюсь, кем ты хочешь меня назвать… Но не выйдет! Впрочем, да, ты прав, у тебя есть повод для ревности… – засмеялась она.

– Я тебя ненавижу. Ты – СТЕРВА.

– Это я тебя ненавижу! – заорала Ева так громко, что у самой зазвенело в ушах. – Я вас всех ненавижу!..

Несколько секунд Михайловский смотрел на нее черными, совершенно безумными глазами, а потом ушел, шарахнув дверью. Еще через минуту Ева услышала, как муж выезжает на машине со двора.

Тогда она схватила с полки свою любимую куклу, «Принца», и швырнула ее в камин. Запахло паленой шерстью, задымился атлас, из которого был сшит костюм игрушки…

Но Еве не было жалко.

– Никто и никогда… Знать их больше не хочу!

Их – это мужчин. И Ярика, и прочих. А больше всех – Даниила Михайловского. Ведь он был ее мужем, а значит – главным ее врагом.

На Вербной неделе Митя с Максом Эрденом гуляли по Москве. Снег давным-давно сошел, ярко светило солнце, заставляя всех прохожих щуриться.

По обе стороны улицы стояли деревянные, на время сооруженные ларьки, украшенные кумачом с надписями: «Здесь вафли», «Яр-базар», «Чудеса». Торговали живыми птичками разных пород и немилосердно жульничали – выкрашенные желтой краской воробьи сходили за канареек. Продавали аквариумных рыбок, черепах. Хорошо расходились детские игрушки и особые «вербные» чудеса – пищалки, «черти», «тещины языки», «американские жители», надувные свиньи, павлиньи перья…

Мимо Макса с Митей прошла толпа гимназистов младших классов, все с «иерихонскими трубами» – конусами из яркой бумаги с пищиками. Мальчишки разом загудели.

Митя с Эрденом им в ответ раздули «тещины языки» – свернутые в спирали бумажные трубки. «Языки» затрепетали, тоже запищали пронзительно…

Гимназисты с хохотом отскочили от юнкеров.

– «Американский житель», «американский житель»! Покупайте «американского жителя»! – гнусавил рябой продавец.

В стеклянной пробирке с водой, затянутой сверху резиновой пленкой, мотался маленький стеклянный чертик с рожками, хвостиком и выпученными глазками. Он плавал на поверхности воды, но если нажимали пальцем на резиновую пленку, он опускался вниз, крутясь вокруг вертикальной оси, затем снова поднимался. Почему эту игрушку назвали «американским жителем», осталось загадкой…

– Что, значит, дали тебе от ворот поворот? – спросил Макс, продолжая прерванный разговор.

– Ага… – невесело усмехнулся Митя. – И ты знаешь, ее отец в чем-то прав, и я его ни в чем не виню. В конце концов, всякий отец хочет счастья для своей дочери… Он ошибается только в одном – Соня не такая, как все прочие девицы.

– Кто бы сомневался…

– Нет, я серьезно! Есть люди, которые очень мало обращают внимания на то, что их окружает, они живут своей, внутренней жизнью… Такова Соня – она не будет счастлива, даже если в дворце из золота ее поселили! Будь она другой, я бы, Эрден, непременно последовал совету ее отца и расстался бы с ней. Но она без меня пропадет. И я без нее погибну. В общем, друг без друга мы не можем.

– «Нет повести печальнее на свете…» – вздохнул Эрден. – Ладно, не вешай нос! Вот станет твоя Сонечка совершеннолетней – и делайте что хотите…

Некоторое время они шли молча.

– Знаешь, мы жили очень скверно, – заговорил Митя. – Было нас пять человек – отец, мать, я с Ниной, бабушка… Жили только на те деньги, которые получал отец, а был он мелким служащим в одной конторе. Снимали квартиру за тридцать рублей в месяц – для нас это была почти непосильная сумма! Мать экономила каждую копейку, чтобы мы с Ниной были одеты «не хуже других». Отдали Нину в гимназию – это стоило еще аж шестьдесят рублей… Отец унижался, рыскал по городу в поисках дополнительных заработков, мать бегала в поисках дешевых распродаж, перелицовывала, переделывала старую одежду. Когда мы ходили в гости, она нам твердила – не брать там даже лишнего яблочка, делать вид, что мы сыты, что мы ничего не хотим… Нине она внушила, что только ее брак может исправить материальное положение семьи… Меня с трудом, путем всяческих унижений и интриг, отдали в военное училище, на казенный счет. Я не могу без Сони, но я не хочу, чтобы она прошла тот же путь, что и моя мать.

– И что ты собираешься делать? – с интересом спросил Эрден.

– Я собираюсь поступить в Академию Генштаба или военно-юридическую…

– Господи, Алиханов, там же очень большой конкурс!

– Да знаю я… – с досадой воскликнул Митя. – Но у меня нет другого выхода. Буду служить и параллельно штудировать учебники…

– Гуд лак… Как говорят англичане, – серьезно произнес Эрден. – Удачи!

– Откуда такие знания английского? – прищурился Митя. – Уж не мисс ли Рита Вернель тебя тайком учит?