Почему он постоянно думал об этом все последнее время, Михайловский не знал. Может, потому, что Ева все больше и больше нравилась ему? Принято считать, что страсть со временем затихает, что после медового месяца в супружеской жизни наступают стабильные и размеренные будни – но третий брак известного беллетриста Михайловского подчинялся каким-то другим законам. Чем дальше, тем сильнее была власть Евы над мужем. И тем страшнее было потерять Еву, потерять ее любовь…

– …поправку приняли только в третьем чтении!

– Ну и что, приняли же!

– Ева, только не говорите нам, что не имеете никакого отношения к модельному бизнесу…

– Какой еще модельный бизнес, когда у меня рост метр пятьдесят пять!

– Даниил Петрович, как вы могли скрывать ото всех свою жену, это ж просто безобразие…

– …так вот, надо бороться с пением под фонограмму. Пусть указывают на афишах – дескать, поем не вживую! – и не позволять этим звездулькам обирать публику.

– Очень, очень хорошая мысль!..

– Даниил Петрович, не подпишете мне книгу?

– Пожалуйста. Как ваше имя?

– Анфиса Пряникова. Я на одном телеканале веду передачу…

– Господи, всю жизнь был уверен, что писатель Михайловский – это псевдоним, а под ним скрывается группа литераторов…

– …эмигрировавших из Таджикистана! Знаем-знаем… Но вот я перед вами, живой и настоящий! – захохотал Михайловский. – И фамилия у меня настоящая, а никакой не псевдоним!

Сазонов разложил на столе свои детские фотографии и тем вызвал еще большее оживление среди гостей.

– Ильич, ты ли это? А штаны-то твои где?

– При чем тут штаны… Граждане, наш драгоценный либерал, оказывается, в пионерах ходил!

– Анфиса, Анфиса, припрячьте одну из фотографий, потом в эфире их покажете…

– …а вы, Ева, что об этом думаете?

– Я? Я думаю, что Николай Ильич и в детстве был очень фотогеничен.

– О, Ева, я вам сейчас ручку поцелую… Даниил, у тебя чудесная жена!

Стоял шум, гам. Безудержное, бессодержательное веселье – на следующее утро и не вспомнишь, над чем смеялись вчера. Михайловский все-таки выпил «штрафную», и от рюмки коньяка ему стало жарко. Он скинул с себя пиджак. Он не сводил глаз с Евы. Он злился и тосковал. Он ненавидел себя.

После полуночи гости стали постепенно расходиться.

– Даня, ну хоть ты-то меня не бросай… Ева, скажи ты своему мужу! – взмолился Сазонов.

Ева села рядом с Михайловским, прижалась к его плечу щекой – молча, не говоря ни слова.

– Ты устала? – шепотом спросил он.

– Нет. О чем ты все время думаешь?

– О новом романе – вот о чем он думает! – услышал ее слова Сазонов. – Данька, дописал ты его? О Колчаке он будет, да?..

– Да. Я почти закончил его.

– А золото? – вдруг вскинулся Вадим Панов, который до того дремал в мягком кресле, выпив изрядное количество горячительного. – Где золото?

– Далось вам всем это золото! – усмехнулась Ева. – Его и не найдешь, наверное…

– Нет, почему же, – медленно произнес Михайловский, слегка отстранив жену. Налил себе в стакан минеральной воды. – Его можно найти.

– Интересно, интересно… – оживился Сазонов. – Каким образом? У тебя есть какие-то зацепки?

– Да.

– Даниил Петрович, расскажите! – взмолилась какая-то дамочка. – Это все так увлекательно!

Михайловский встал, подошел со стаканом к окну. Сиял огнями ночной проспект… На несколько мгновений Михайловский оцепенел, но потом заставил себя встряхнуться:

– Есть много версий, где Колчак мог спрятать свое золото, но среди них – ни одной достоверной. Большинство тех, кто прятал золото, погибли, когда Сибирь взяли красные. Не осталось никаких свидетельств о том, где надо искать его… Или все-таки осталось?

Ответом ему была завороженная тишина. «Господи, и почему люди до сих пор продолжают сходить с ума из-за золота?..»

– Так вот, – продолжил он. – Существует версия, что один из тех, кто прятал золото, оставил дневник, в котором зафиксировано все – где, когда, кем, в каком направлении… Этим человеком был некий прапорщик по фамилии Гуляев. Арсений Гуляев – личность эксцентричная и неоднозначная, судя по сохранившимся отзывам очевидцев. О дневнике много упоминалось в архивах, но многие историки, и я в том числе, считали его фикцией. Но сегодня я убедился в том, что дневник, по крайней мере, был. Он вполне реален.

– И где он? – с живым любопытством спросил Сазонов. – Он не пропал?

– Вполне возможно, что не пропал. Но тут другая проблема – где его искать? О Гуляеве известно, что тот был сыном священника… Он долго скрывался в тайге после прихода красных, а когда стало окончательно ясно, что Россия к прежним временам не вернется, застрелился. Но где именно он скрывался? Ведь, судя по всему, дневник должен быть там?..

– Ах, Даниил Петрович, вы на телевидении должны выступать… – мечтательно вздохнула Анфиса Пряникова. – Прямо мурашки по коже от ваших рассказов. У вас харизма!

– Да бог с ней, с харизмой… – задрыгал ногами Панов. – Золото где?!

Михайловский усмехнулся. Ева смотрела на него неподвижными прозрачно-серыми глазами. «Вот она, та самая тайна… – мелькнула ироничная мысль. – В ее глазах. А золото, что оно?.. Никуда не денется!»

– Как я уже сказал, Гуляев был сыном священника. Поскольку я давно занимаюсь этим вопросом, передо мной в архивах прошли сотни имен и фамилий… Я, например, знаю, что в одной крошечной сибирской деревеньке, заброшенной в лесах, жил священник по фамилии Гуляев. В начале тридцатых его расстреляли. Тогда он был уже глубоким старцем.

– Совпадение! – закричал кто-то. – Однофамилец!

– Может быть. Может быть… А сегодня я подумал: а что, если это – отец нашего прапорщика? И прапорщик скрывался у отца, поскольку территориально, по крайней мере, все совпадает!

– Ну даже если и так… – Сазонов задумчиво почесал нос. – Почему ты думаешь, что дневник уцелел? И где его там искать?

– При церкви. Если церковный архив сохранился, дневник Гуляева там. Где легче спрятать бумаги? Среди других бумаг!

– А это можно проверить? – тихо спросила Ева.

– Можно. Я хочу поехать туда и разобраться во всем на месте.

– Гениально, Даня! – Сазонов принялся обнимать Михайловского. – Это просто гениально!

Все зашумели. Только Ева молчала, продолжая смотреть на мужа неподвижными прозрачно-серыми глазами.

…Михайловские возвращались к себе на дачу. Ева дремала, а потому никак не комментировала произошедшее.

– Ева… – осторожно произнес Михайловский.

– Что? – Она открыла глаза.

– Ева, я в самом деле хочу ехать туда.

Ева поежилась.

– Даня, ты мне столько раз твердил, что ты – кабинетный ученый и это не твое дело – бегать с заступом и металлоискателем…

– Я все равно поеду, – упрямо сказал он. – Ты против?

– Нет, – подумав, ответила Ева. – Но это как-то странно… В духе Майн Рида, Жюль Верна и прочих книжек, которые я читала в детстве – о путешествиях и приключениях. Монтигомо Ястребиный Коготь! – тихо засмеялась она.

– Ты что, за дурачка меня принимаешь? – моментально взбесился Михайловский. – За мальчика, решившего откопать клад?.. Я серьезный ученый, Ева, я занимаюсь серьезными вещами…

– Да никто не сомневается в твоей серьезности! – надменно закричала она. – И вовсе я не собираюсь тебя удерживать… Ты что, так и не понял, какая я? Я не из тех, кто превращает мужа в подкаблучника – я слишком себя уважаю…

– О, кто бы сомневался! То-то этот дурак Панов угрем возле тебя вился…

– Хватит! – с ненавистью сказала Ева и демонстративно зажала ладонями уши. – И оправдываться я тоже не собираюсь, тем более что ни в чем не виновата…

Некоторое время они ехали молча. Город кончился, начались дачные поселки, Михайловский мчался по дороге с максимальной скоростью.

– Даниил, перестань… – шепотом сказала Ева. – Потише, пожалуйста!

Он сбросил скорость, а потом и вовсе остановился. Слева тянулся лес, а справа терялось в темноте поле, по которому гулял холодный ветер. И – ни души.

Михайловский повернулся к Еве и обнял ее.

– Ну все, прости меня… Прости!

Он чувствовал какую-то мучительную, почти невыносимую радость, когда вот так, после ссор, прижимал ее к себе.

– И ты меня прости.

– Да за что же? – возмутился он. – Ты ни в чем не виновата, это я дурак!

– Ты не дурак, ты серьезный ученый, – промурлыкала Ева. И они засмеялись в один голос.

Некоторое время они сидели молча, не в силах расцепить рук.

– Мне так надоело быть этим самым серьезным ученым, – наконец произнес Михайловский. – Тем более что никакой я не ученый, а так, бумагомаратель… Я хочу сделать что-то реальное, настоящее! Хотя бы потому, что, кроме меня, все равно это никто не сделает. Меньше слов, больше дела… Мужик я, в конце концов, или нет? – усмехнулся он.

– Ты мальчишка… И я не буду тебя удерживать. Ты свободен в своих решениях, – ласково сказала Ева.

Михайловский поцеловал ее, провел рукой по мягким светлым волосам.

– А я обещаю, что больше не буду тебя ревновать.

– Вот и договорились! – Ева чмокнула его в нос. – Когда ты едешь? В следующие выходные? Господи, это же Сибирь, а у тебя куртки теплой нет! И ботинки… – Она наклонилась, приглядываясь к обуви мужа. – Н-да, в таких только по лесам ходить!

– Ева, Сибирь – это не Арктика. И вообще, цивилизация – это не только то, что находится в границах Москвы и Московской области… Ты какая-то дикая!

– Сам ты дикий! – огрызнулась она.

– …И потом, в следующие выходные я еще никуда не поеду. И через выходные – тоже. Я поеду туда весной, ближе к лету – именно тогда имеет смысл отправляться в серьезную экспедицию.