– От такой же слышу!..

Кончилось дело тем, что ещё две мелкие девчонки пробились к себе подобной. Все вместе они всё-таки выжили длинную с её места. Впрочем, расчёт Коробковой продвинуться благодаря этому хоть немного вперёд не оправдался: малявки оттеснили и её тоже.

После этого пришлось ещё двадцать минут ждать: сначала на расположенном за сценой экране крутили рекламу будущих концертов, потом какие-то парни ходили туда-сюда, видимо, налаживая аппаратуру, затем просто ничего не было – артисты то ли прихорашивались, то ли выжидали, когда публике станет невмоготу. Всё это время знакомые и незнакомые девчонки вокруг Наташи обсуждали репертуар Лало, диапазон Лало, костюм Лало, причёску Лало, фигуру Лало, глаза Лало, нос Лало, рот Лало и наглое поведение тех, кто позволяет себе бесцеременно говорить обо всём этом.

Наконец, заиграла музыка... и на сцене в клубах дискотечного дыма появились три фигуры.

Зал огласился аплодисментами и бешеным визгом. «Это ОНИ! Настоящие ОНИ!» – пронеслось в голове у Наташи, и она завопила от счастья. Завопила как могла громко, но в общем гуле не услышала собственного голоса.

«Гимн Колумбии!» – сказал кто-то в толпе, когда и визг, и фонограмма стихли. В ту же секунду оглушительный шум вернулся с новой силой: музыканты заиграли на гитаре, барабанах и бандонеоне, а на сцену выбежал объект мечтаний всего зала. «ИИИиииыыы!!!» – кажется, никогда в жизни Наташа не кричала с такой силой и никогда не испытывала такого дикого восторга!

Он выбежал и запел – в белых джинсах и белой, размера на два меньше нужного, рубашечке, в забавных ботинках на каблуках, с торчащими по-хулигански волосами и дьявольским выражением на ангельском лице – настоящий, живой Лало Редондо! Он прыгал, приплясывал, протягивал руки к залу, манил и дразнил, заигрывал и красовался. Он прекрасно знал, чего от него ждут, чего хотят. Он был такой же классный, как по телевизору... нет, ещё круче! Он был лучший, он был настоящий, он был живой... и в каких-то пяти метрах от Наташи!

– Хеллоу, Москоу! – выкрикнул Лало, допев первую песню, и зал заорал с новой силой.

– Айлавью!!! – пискнул кто-то сзади голосом, очень похожим на Танин, но этот возглас потонул в аккордах второй песни.

За ней пошли третья, четвёртая, пятая... После пятой у Коробковой уже болели ладоши, но не хлопать было невозможно. Время от времени возбуждённые девчонки начинали напирать сзади, пытаясь приблизиться к кумиру, но Наташа стойко их отпихивала: она и не думала, что может быть такой сильной. И что будет так беситься, орать, толкаться на концерте, тянуть руки в попытке дотронуться до артиста – тоже не могла предположить.

Редондо был потрясающе артистичным: кроме таланта певца, у него явно имелось дарование комика. Лало исполнял твист и рок-н-ролл, изображал то лунную походку, то танец маленьких утят, делал вид, что боксирует с играющим на гитаре Чучо, и наставлял рожки бандонеонисту Франсиско. Он был то застенчивым пупсиком, смущённо пищащим свои песенки делано тонким голоском, то роковым красавцем, томно, исподлобья поглядывающим на девушек в зале.

Хороши были и остальные ребята. Чернявый, тощий Чучо с вечно растрёпанными кудрявыми волосами показался Наташе похожим то ли на доброго чёртика, то ли на молодого Дон Кихота. Приятно упитанный Панчо, в котором явно намешалось много кровей, и в том числе индейская, лучезарно улыбался: Коробкова подумала, что он очень добрый и славный, хотя раньше казался ей наименее интересным из группы. Барабанщик Начо, как всегда на заднем плане, как всегда в тени, сидел со своим обычным важно-мрачно-надуто-отсутствующим видом. Многие девчонки считали его занудой, но Наташе он всегда нравился: чувствовала родную душу!

И всё-таки даже у Начо лицо оживилось, когда заиграла шестая песня – «Чан-чан». И как же было ему не оживиться, если весь зал и пространство над сценой неожиданно наполнились мыльными пузырями! Это был сюрприз для группы, флеш-моб, приготовленный фан-клубом, условившимся пускать пузыри именно под «Чан-чан». Принесла с собой заветную баночку с мыльным раствором и Коробкова. Правда, пузыри стоящих спереди и сзади девчонок летели ей в нос и в глаза (на этот счёт фан-клуб немного просчитался с сюрпризом), но всё равно было весело. Лало перешагнул через стоящую на сцене аппаратуру, оказался на самом краю и стал делать вид, что ловит пузыри... а потом взял да и начал целовать тянущиеся к нему девичьи руки – все подряд! Зал восторженно завопил, Наташа быстро закрутила баночку и тоже потянула свою лапу к артисту, который шёл справа налево по сцене, одаривая счастливиц прикосновением своих губ. Увы, до левого края Редондо так и не добрался: в нескольких сантиметрах от Коробковой он, видимо, устал целоваться и вернулся обратно к микрофонной стойке.

Что только он не делал с этой стойкой во время концерта, как только не вертел, не крутил её, как только не обнимал, не извивался вокруг! «Быть бы мне на месте этой палки!» – неожиданно подумала Наташа и сама поразилась собственной мысли. Неужели она могла подумать такую глупость?! Впрочем, это была не самая безумная мысль за день. Пять минут спустя Наташе пришло в голову, что если бы Редондо был мальчишкой и учился с ней в одном классе, то она, пожалуй, предпочла бы переодеваться на физкультуру в зале, как все глупые девчонки! Хотя... может, они не так уж глупы на самом деле?

– Гив ми ёр хэндз! – закричал тем временем певец. – Ай нид э ризм! Итс э диффикалт то ноу аур вордс, аур сонгс... Бат ю кэн синг ла-ла-ла! [5]

Он хотел, чтобы девчонки подпевали! И они подпели! Зал дружно грянул слова очередной песни – конечно, фальшивя, конечно, с ужасным акцентом, конечно, коверкая – но на испанском, но наизусть! Поражённый Лало выпучил глаза и показал два поднятых вверх больших пальца. Не ожидал он такого от далёкой и холодной России!

Две песни спустя случилось ещё одно выдающееся событие, которое – Коробкова знала это заранее – будут обсуждать в фан-клубе не день и не два. Эдуардо предложил кому-нибудь из зала потанцевать. Вверх, разумеется, сразу же взметнулся лес рук, в том числе Наташина. Увы, тут ей снова не повезло. Выбор Лало пал на Люду – всё-таки не зря она тащилась в такую даль! Следующие две минуты зал с замиранием сердца и, конечно, не без зависти наблюдал за медленным танцем под одну из песен «Лос Сапатос». Люда, счастливая в объятиях своего кумира, всячески демонстрировала своё удовольствие. Редондо не выпускал из рук микрофона. В конце песни он на всякий случай (видимо, чтобы не раскатывали губу и чтобы не выдумывали ерунды про него с Людой) объявил:

– Но романс! Ай кант кисс виз ю! [6]

– А я с тобой могу! – задорно крикнула какая-то тётка из зала, и все засмеялись.

Песни шли одна за другой, Наташа уже потеряла им счёт, а артисты всё не уставали, энергии у них как будто не убавлялось. Да где ей убавляться! «Сапатосы» были как костёр, который излучает тепло, как солнце, лучами которого питаются растения-поклонники. Коробкова чувствовала, что весь зал заполнен энергией великолепной четвёрки, и продолжала впитывать её всем телом, не утомляясь от прыжков на танцполе, а, наоборот, заряжаясь. Она чувствовала, что, по крайней мере, неделю после концерта сможет делать в два раза больше, чем обычно! А раньше-то Наташа думала, что на концерты ходят только дураки, которые бесятся под жуткую какофонию, треплют немытыми космами, глохнут, оттаптывают друг другу ноги и делают всё это лишь потому, что не знают «Маленькую ночную серенаду» Моцарта! Но она-то ее знала и любила. Оказалось, что это совсем не мешает увлекаться и чем-то более современным!..

...И вот ребята начали прощаться. Как, уже? Наташе казалось, концерт только начался. «Сапатосов» не отпустили раз, не отпустили два. Наконец, отыграв третью по счёту «последнюю» песню, Начо бросил в зал свои барабанные палочки. А Лало произнёс:

– Айм сорри, тайм из лимитед! [7]

– Почему лимитед? – спросила удивлённая Наташа у девчонки по соседству.

– Как? Ты не знаешь? После них будет выступать другая группа! Видишь, там, за сценой, уже организаторы забегали? Кажется, ещё чуть-чуть, и они бы прогнали наших «Сапатосов»!


Когда группа ушла со сцены и в помещении включился верхний свет, то, что еще недавно было полным сил, вопящим и скачущим залом, – превратилось в толпу растрё– панных, раскрасневшихся девчонок (изредка – парней) с размазавшейся косметикой и безумными глазами. Они хаотично, как молекулы в броуновском движении, перемещались по бывшему танцполу, время от времени сталкиваясь, спрашивая друг у друга: «Ну как?» и отвечая: «Просто супер!»

– Ну как? – спросила Коробкова у попавшейся на глаза Оли.

Та только и смогла, что воздеть руки к небу, закатить глаза и многозначительно прошептать:

– М-м-м-м! Ла-а-ало!

Поодаль на полу сидела Шура, обхватив руками голову. Вид у неё был такой, будто она дебоширила целые сутки или только что вернулась с войны: спутанные волосы, сбившаяся одежда, дрожащие руки.

– Ты чего? – спросила Коробкова.

Шура подняла лицо, и Наташа увидела, что всё оно залито слезами, тушь для ресниц смешалась с остатками тонального крема.

– Мне плохо! – простонала Александра.

– Что случилось? Ведь хороший же был концерт?!

– Концерт был нереа-а-альный!

– Что ж ты плачешь?

– Плохо мне! Руки не работают, ноги не несут, голова не соображает! – Шура снова зарыдала.

Поражённая Наташа огляделась. Две девчонки из фан-клуба вырывали друг у друга барабанные палочки: одна заявляла, что отныне может есть суши только ими, а вторая, изрыгая ругательства, уверяла, что не уснёт, если рядом в постельке не будет вещицы от Начо. «Лало, Лало...» – повторяла Оля, раскачиваясь, словно загипнотизированная, в углу. «Ты не представляешь, просто не представляешь!..» – восторженно докладывала Лариса, прижав к уху гламурненький телефончик. Несколько девчонок собрались вокруг Татьяны и чего-то требовали: видимо, выясняли, где обещанная встреча с кумиром. Только сейчас Наташа обнаружила разноцветные пакеты в руках некоторых из них: вероятно, поклонницы приготовили подарки для любимых музыкантов! Неужели они действительно так и не смогут их подарить?! И неужели она, Коробкова, так и не дотронется даже пальчиком до своего кумира, не возьмёт у него автограф, не сможет сфотографироваться в обнимку?..