– Суббота, милорд, – ответил камердинер и с видимой неохотой добавил: – Вы прикованы к постели уже десять дней.

– А что они говорят по этому поводу? – спросил герцог, закрыв глаза.

– Кто?

– Доктора, болван!

– Болезнь может продлиться еще некоторое время, – пустился в объяснения камердинер. – Бандерспит говорит, что иногда такая лихорадка затягивается на месяцы.

– Что значит «затягивается»? А потом?

– Больные выздоравливают, – заверил слуга, мысленно кляня себя за неудачное слово.

– Напиши записку герцогине с просьбой отложить на время нашу партию, – продолжал Вильерс, не обращая на него внимания. – И вот что – пошли за моим поверенным, пока я еще в своем уме.

– Конечно, ваша светлость. Обычно вы приходите в себя по утрам.

– Я ничего не помню, – герцог с досадой потер лоб, – как будто та проклятая дуэль состоялась вчера.

Опытный взгляд Финчли заметил приближение нового приступа безумия.

– Пожалуй, я приведу поверенного завтра утром, – сказал он.

Вильерс пристально посмотрел ему в глаза:

– Пожалуйста, перед его приходом напомни мне, что я умираю, на случай если я забуду о цели его визита.

У Финчли сжалось сердце, но он как ни в чем не бывало поклонился хозяину:

– Как вам будет угодно, ваша светлость.

Глава 15

Две недели спустя

15 мая

Джемма перечитывала трактат «О благородной игре в шахматы», когда ее горничная Бригитт, тихонько постучав в дверь, сказала, что герцогиня Флетчер просит позволения войти. Джемма тотчас поднялась.

– Поппи, дорогая, ты прелестно выглядишь! – приветствовала она вошедшую подругу.

– Боюсь, я – наихудшая из ваших гостей, Джемма, – заметила та.

Точнее было бы сказать – самая необычная. Большую часть времени Поппи проводила у себя в комнате, по словам горничных, за чтением книг. И еще, вне всякого сомнения, молодая герцогиня много плакала.

– Нет ничего лучше гостя, который почти не показывается хозяевам на глаза, – пошутила Джемма, чтобы приободрить подругу.

– Не думала, что есть книги, посвященные шахматам, – заметила Поппи, коснувшись рукой трактата, который читала Джемма.

– Есть, и их немало.

– Надеюсь, ты извинишь мое невежество… Я знаю, что ты отличная шахматистка и сейчас играешь одновременно против герцога Вильерса и своего супруга.

Джемма бросила на Поппи взгляд из-под ресниц – возможно, подруге известны и самые предосудительные детали ее пари, так что скрывать их нет смысла.

– Да, играю, – кивнула хозяйка. – Мы делаем по одному ходу в день. Если в каком-либо из матчей дело дойдет до третьей партии, то она будет сыграна вслепую и в постели.

На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание.

– Но зачем? – наконец спросила Поппи. Она отнюдь не выглядела потрясенной, только удивленной. – Зачем же играть в постели? Фигуры могут упасть, и ты не будешь знать, где они стояли…

– Не исключено.

– Мне кажется, такие условия предложил твой супруг.

– Нет, герцог Вильерс.

– Как ты думаешь, ты выиграешь?

– Оба матча? По правде говоря, я уже начала бояться, что это как раз тот случай, про который говорят: гордыня до добра не доведет – первый проигрыш Бомону меня довольно сильно расстроил. Но сейчас игра отложена до выздоровления Вильерса.

– Почему бы тебе не проиграть и вторую партию? Тогда ты избежишь третьей и всего, что с ней связано.

Джемма растерянно моргнула.

– То есть ты предлагаешь мне проиграть нарочно? – изумилась она.

– Почему бы и нет?

Это было невероятно! Но за предложением Поппи крылось нечто большее, чем простое желание помочь подруге.

– Ты хочешь сказать, что на моем месте проиграла бы партию только для того, чтобы не оказаться с мужчиной в постели? – уточнила Джемма.

– Согласись, что играть в шахматы в постели довольно неудобно, – зарделась Поппи.

Джемма откинулась на спинку стула и внимательно посмотрела на Поппи. Сидевшая совершенно прямо, будто аршин проглотила, герцогиня Флетчер и впрямь была восхитительно хороша, но вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется.

– Похоже, у вас с мужем не все ладно в спальне, – сделала свое заключение герцогиня Бомон.

– Я очень старалась угодить Флетчу, делала все, чего бы он ни просил, но он был несчастлив со мной, – призналась Поппи. – А я старалась изо всех сил! Если бы мама знала, что мы с ним вытворяли… Но он все равно был недоволен.

Джемма представила себе Поппи с Флетчером в эти моменты в спальне, и ей стало нехорошо – за восемь лет в жизни в Париже она многое узнала о человеческих пороках. Бедняжка Поппи с ее хорошеньким детским личиком, обрамленным золотистыми кудряшками, казалась такой юной, невинной…

– Может быть, это к лучшему, что герцог направился к более тучным пастбищам? – спросила Джемма.

Ответом ей было напряженное молчание, в котором ощущалось несогласие. Но если Флетчер действительно обошелся с женой неподобающим образом, то она должна была бы желать разрыва с ним…

– Расскажи, чего же просил твой муж?

– Ничего… – горестно протянула Поппи. – Боюсь, я и вправду ханжа, как он однажды сказал. После этого-то я и стала делать то, что он просил.

– Что же?

– Снимать ночную рубашку.

– И… – ободряюще кивнула Джемма.

– Снимать ее перед тем, как лечь.

– А дальше?

– Я снимала рубашку и ложилась в постель. Поверьте, я всегда лежала тихо и не мешала ему, что бы он ни вытворял.

– И что же он вытворял? – воскликнула не отличавшаяся терпением Джемма.

– Он… ощупывал меня и делал то, ради чего приходил в мою спальню. Я ему никогда не мешала. Он знал, что может делать это столько раз, сколько ему угодно.

– О Господи! – не удержалась от восклицания герцогиня Бомон.

Поппи разрыдалась.

– Со мной что-то не так, да? – лепетала она сквозь слезы. – Я давно догадывалась… У других женщин все как-то проще, если не считать моей мамы. Я, должно быть, пошла в нее… Луиза, например, флиртовала с Флетчем, но это не значит, что она в него влюблена…

Джемма промолчала, и Поппи переспросила:

– Луиза ведь не влюблена в него, да?

– Ни на йоту! – успокоила ее подруга.

– Вот ты, Джемма, разве тебя не пугает перспектива играть третью партию в постели с мужчиной?

– Нет.

– И если он вдруг отодвинет доску в сторону, тебя и это не смутит?

– О котором из моих соперников идет речь – о муже или о Вильерсе? – спросила Джемма.

– О том и о другом, – ответила Поппи, подавляя слезы.

– Полагаю, я смогу обыграть мужа, – продолжала герцогиня Бомон. – А Вильерс… – Она замолчала, сообразив, что Поппи вела речь не о том, сможет ли она победить, а о том, что будет, если она проиграет. – Когда-нибудь мне все равно придется спать с мужем, потому что я вернулась сюда из Парижа с намерением зачать наследника. А для зачатия нужны двое. Надеюсь, тебе это известно, Поппи?

– Разумеется! – с плачем отозвалась молодая герцогиня. Ее детское личико казалось гневным и горестным одновременно. – Я даже заявила Флетчу: как же мы заведем детей, если ты не приходишь ко мне в спальню? Ты должен выполнять свой супружеский долг! Мама рассказывала, что папа регулярно посещал ее до тех пор, пока она не забеременела. Но Флетч… Его интересуют только…

Рыдания снова заглушили ее слова.

– Удовольствия? – подсказала Джемма.

– Да, если ты это так называешь.

– А как назовешь ты?

– Не знаю… – заплаканное лицо Поппи исказилось страдальческой гримасой. – Просто не знаю. Я старалась… Я делала все, что он хотел, позволяла ему все, что он хотел, разрешала ему целовать себя везде, где он хотел, хотя это очень, очень плохо…

Джемме показалось, что семейные проблемы Поппи слишком серьезны, чтобы можно было надеяться помочь их решить.

– Почему плохо? – спросила она осторожно.

– Мама… – начала было Поппи, но снова разрыдалась.

– Пожалуй, нам нужно выпить по чашке чаю, – решила хозяйка. – А потом я расскажу, что делала сама и что позволяла делать мужчине в постели, поэтому приготовься, ты будешь потрясена.

Каждой из них потребовалась не одна, а две чашки чаю, после которых обе дамы уселись на маленький диванчик у окна, и Поппи с надеждой посмотрела на Джемму.

– Видишь ли, дело не в том, что мы позволяем мужчинам, – начала герцогиня Бомон. – Кстати, дорогая, попробуйте этот слоеный пирожок с яблоком – очень вкусно! Так вот, во главе угла должны быть наши требования к мужчинам.

– Мы должны требовать погасить свет, – подхватила ее мысль Поппи. – Я всегда настаивала на этом.

– Ничего подобного, – покачала головой Джемма. – Главное – помнить, что мужчины очень легко достигают удовлетворения, а женщины – нет. Поэтому на первом месте должно стоять наше удовлетворение.

– Ах, Флетч об этом прекрасно знает, – огорченно заметила гостья. – Он так часто спрашивал меня, нравятся ли мне его ласки, что я однажды чуть не накричала на него. Но ему было все равно, что я говорила. Он продолжал делать то, что делал, нравилось мне или нет. Если же ему приходилось прекращать, то он на меня сердился.

– Значит, Флетч заботился и о твоем удовольствии? Это же прекрасно!

– Даже чересчур заботился, – подосадовала Поппи.

«Похоже, мы подобрались к сути проблемы», – подумала Джемма и сказала:

– Выходит, что бы Флетч ни делал, он не мог тебе угодить?

– Видишь, дело во мне! – нервно кусая губы, воскликнула Поппи. – Со мной что-то не так! Однажды ночью Флетч даже попросил, чтобы я сама направляла его, подсказывала ему, что мне нравится.

– Да, это гораздо проще, чем полагаться на интуицию мужчины, – одобрительно кивнула герцогиня Бомон.

– Я только хочу все делать правильно, – с отчаянием в голосе сказала Поппи. – С самой первой нашей ночи у меня ничего не получалось. Когда Флетч просил меня о чем-то, я даже не понимала, о чем он говорит. К тому же он вел себя так бесстыдно… Похоже, он не имеет ни малейшего представления о том, что может быть по нраву хорошо воспитанной леди.