Застонала Настя то ли от боли, то ли от бессилия:

— Интересно было бы взглянуть на такую женщину! С высоких минаретов кричали муэдзины. Каффа молилась новом султану.

Над древним Царьградом или Стамбулом, одним из лучших городов мира, шел проливной дождь, размывая очертания мечетей и церквей. Зеленели кипарисы, зацвела белая и синяя сирень и красное цветение персика покрыло ветви его.

Это была столица красоты, великолепия, но и страданий… в одном из закоулков огромного Авретбазара продавали Настю. Стояла она на помосте, в четверке товарок со школы, скованная наручниками, на одной цепи. Там, за стеной, многоголосный гул, крики продавцов разного товара — голых людей, овец, ковров, верблюдов — все, что рождалось и создавалось на земле. В углу, где товар был для избранных, царила относительная тишина. Здесь было несколько групп одетых девушек из разных школ и городов — от самых черных дочерей мулаток до самых белых дочерей Кавказа — демонстрировали купцам все свои прелести и умения, полученные в школе; перед молодыми мужчинами будто стыдились, а старых пронзали острыми взглядами. Одна толстая женщина все время ела — наверное, чтобы доказать, что можно ее сделать еще полнее. Другая периодически поднимала тяжести, которые стояли возле нее, чтобы продемонстрировать не только красоту, но и силу…

Настя сидела, поджав ноги под себя, равнодушно наблюдая, как приценивались купцы и как подавали себя невольницы. Молилась Богу, погрузившись в себя. Не помогал разъяренный шепот Ибрагима, его угрозы…

Вдруг засуетился хозяин и все присутствующие. Стали делать руками знаки, чтобы встали невольницы — и все встали. Кроме Насти. Настя не шевельнулась.

По проходу шла группа черных евнухов под руководством какого-то достойника, тоже черного, почтенного, за ним несли на лектике (носилках) мальчика лет четырех-пяти, и женщину в парандже. Позади шла военная стража.

Лектика была резная, из черного дерева, крыша ее держалась на золоченых столбах. По обеим сторонам лектики занавесы и открытые окна. Мальчик и женщина сидели на мягких подушках, в богатых одеждах, в руках мальчик держал игрушечный лук, на боку висела маленькая сабля, на голове надет огромный тюрбан. Это был необычайно красивый, черноглазый, живой ребенок, который с интересом рассматривал все вокруг. Его заинтересовала Настя, которая не выказала почестей новоприбывшим. А может его внимание привлекла необыкновенная красота рабыни, которая была тоненькая как девочка, белолицая, с густыми золотыми волосами.

Подбежал к ней, и улыбнулся. Настя посмотрела на него — и тоже улыбнулась. Улыбнулась искренне, тепло — от чего стала просто неотразимой. Протянула мальчику единственное, что имела — гранат.

— Угощайся, — сказала она по-турецки.

Мальчик взял этот гранат и крепко сжал в кулаке, по руке потек красный сок…

— Видишь, какой я сильный?

— Очень, — улыбнулась Настя.

— Ты откуда? — спросил он.

— Из Украины…

— Так ты роксолана? Я хочу, чтобы тебя купили. Будешь со мной играть. Я Мустафа. Наследник престола. Потому, что отец мой — султан Сулейман. Его все боятся! — с гордостью сказал наследник.

К нему подошла недовольна мать, жена султана Махидевран, высокая, гордая черкешенка. Что-то сказала сыну на ушко, но маленький Мустафа возразил, даже ножкой топнул.

Тогда Махидевран подошла к Настеньке и, не говоря ни слова, потрогала ее лицо, взяла в руки ее золотистые волосы — точно так, как пробуют ткань.

Кровь ударила в глаза Роксоланы и к ее голове…

Дрожала она как осиновый лист, когда провели ее через какие-то страшные огромные ворота, над которыми возвышалась воткнутая на крюк человеческая голова. Непроизвольно подняла руку и прижала к груди маленький серебряный крестик. И вошла во двор сераля.

Весеннее солнце играло светом на разноцветных венецианских окнах султанского гарема и оживляло оргии красок на великолепных коврах в комнатах. Настя мыла ноги Махидевран, смазывала их маслами. Рядом крутился Хассан, кизляр-ага — главный евнух, готовый каждую минуту выполнить любую прихоть любимой жены султана. Это он был на Авретбазаре, когда покупали Настю, и сейчас не спускал с нее настороженных глаз, следил за каждым ее движением.

Чуть позже, в парке, где отдыхала Махидевран, ее сын играл с Настей — учил девушку стрелять из лука по тыквам, которые на высоких шестах проносили перед ними слуги. Насте никак не удавалось попасть, как она не целилась — зато смеха было достаточно…

В окне гарема стоял какой-то молодой человек в высоком белом тюрбане и смотрел во двор.

Затем Настя раскачивала Мустафу на качелях. Разговаривали.

— Какая красивая у тебя мама! — восторженно сказала Настя.

— Да, красивая, — вежливо ответил мальчик. — Но сейчас она невеселая, у меня брат умер от чумы. Он был младше меня. Но все равно бы его задушили, потому что я наследник.

Настя почувствовала на себе чей-то взгляд, посмотрела на окно, но никого не увидела. — Покажи, как ты танцуешь! — продолжил Мустафа.

— А ты будешь со мной танцевать?

— Я не умею… И наследнику не гоже… — растерялся мальчик.

— Я тебя научу!

И Настя показала Мустафе присядку украинского танца, дала в руки бубен, спела задорную песенку…

Парень бил в бубны и неумело, смешно приседал, а Настя пела и кружилась вокруг него в танце. Золотые волосы ее развевались на ветру. Стали им подыгрывать, хлопая в ладони, рабыни. Улыбались Махидевран и даже невозмутимый Хассан. В окне снова появился молодой человек и наблюдал за ними. Мустафа смеялся, а под конец, запыхавшийся, сел на землю.

— Вам пора читать Коран! — подошел к мальчику строгий турок и забрал его.

Настя снова почувствовала чей-то взгляд. Посмотрела в окно и встретилась взглядом с мужчиной в огромном тюрбане. Махидевран посмотрела туда же, но в окне уже никого не было.

— Кто это такой важный? — спросила Настя молоденькую рабыню, еврейку, когда они сидели в тени платанов.

— Где?

— Вот там, стоял в окне… — показала Настя взглядом.

— Не знаю. Может, султан…

— А чего он боится? Почему скрывается?

— Боится? Да ты что? — рабыня испуганно оглянулась — не слышал ли никто этого дерзкого вопроса, а потом ответила шепотом: — Разве об этом можно спрашивать? Мигом зашьют тебя в мешок, и бросят в Босфор — это у них так заведено… Султан — священный человек. Здесь каждая из женщин гарема мечтает о нем. Хотя бы на одну ночь… Я бы полжизни за это отдала… Говорят, он мудрый и ласковый мужчина… Любовник изящный… Отец его запустил гарем, а Сулейман гарем не обижает… Он добрый, справедливый. А красавец — как молодой Моисей… Может, когда-нибудь увидишь… А, может, и нет. Ибо мы рабыни. А здесь полно одалисок, которые годами ждут его внимания, так и не дождавшись. Старятся в девицах… Но все равно здесь как в раю.

— Почему же? — улыбнулась Настя.

— А где ты такую роскошь увидишь? — удивилась служанка.

— Да разве счастье в том, чтобы есть и пить из золотой посуды? Здесь на востоке женщина слушает мужа и Аллаха, она и не человек. А вот на западе… Нам в школе рассказывали о королеве Марии Стюарт… Как сильна эта женщина! Она…

И Настю перебил какой-то шум возле Махидевран. Одна из прислужниц, которая массировала спину Махидевран, сделала что-то не так.

— Ты сделала мне больно! Намеренно! Негодная! У меня будет синяк? Что скажет Падишах? Евнух! Накажите эту рабыню! Чтобы другие знали, кто их повелительница! Сейчас же! При мне!

Кизляр-ага дал знак — и два евнуха, появились как из-под земли, потащили несчастную девушку в бассейн.

— Это она злится, — шептала смуглянка, — потому что узнала, что султан провел минувшую ночь с Дюльсар, соперницей ее… Дикая она, жестокая, Махидевран. Все кичится своим княжеским происхождением, ее прислали султану с Кавказа, она черкешенка, как и валиде, мать султана… Поэтому валиде так поддерживает ее и Мустафу — ибо ее кровь… Ой, что же они делают?

Евнухи утопили рабыню, так и не дав ей всплыть. И уже мертвую куда-то потащили. Махидевран снова разлеглась на подушках. Рабыни молчали, как будто бы ничего не случилось.

Настя сжала руки до хруста.

Муэдзины кончали петь пятый азан на башнях минаретов. На сады гарема ложилась прекрасная тишина ночи. Служанки, с ними и Настя, заканчивали одевать Махидевран в мягкие ночные одежды, как вошел черный Хассан. Поклонился госпоже:

— О, та, которую зовут «Хозяйка века»! Падишах сейчас тебя посетит.

Махидевран мгновенно повеселела. Ее трудно было узнать. Или это та самая женщина. Ее большие черные глаза заблестели и оживились.

— Давайте мне лучшие одежды и украшения! — приказала рабыням. — Обрызгайте амброй и мускусом, ему это нравится… А потом стойте у дверей своих комнат и не смейте смотреть в его глаза, когда он будет идти ко мне. И смотрите мне! — потом хрипло засмеялась, засмеялась, изгибаясь всем телом: — Я подарю ему такую ночь, после которой он забудет этот кусок мяса под названием Дюльсар!

В бесконечных коридорах, устланных коврами, еле слышны шаги султана. Один переход, второй… Мертвая тишина — никто не имел права показаться или даже дышать, когда шел Халиф.

Настя скромно встала у дверей своей комнаты, положив руку на железные решетки открытого окна, в которое заглядывали цветы белого жасмина, пронизанные таинственным сиянием луны. Глаза опустила вниз, изо всех сил сдерживая почти детское любопытство и какое-то волнение и напряжение. И вся превратилась в слух.

Слышала его шаги, его дыхание, его спокойствие.

Смотреть не хотела на молодого султана. Только раз, один раз — и узнала этого человека в окне…

Султан, заметив этот загадочный взгляд, остановился. Перед Настей стоял в блеске лунного света, во всей красоте и молодости своей Сулейман Великий — Повелитель Константинополя и Иерусалима, Смирны и Дамаска и семисот городов Востока и Запада, Десятый и самый могущественный Падишах Османов, царь пяти морей и трех частей мира.