– Воля Тени Аллаха на Земле священна, но Диван, как и вся империя желают удостовериться, что это его воля, а не воля его врагов, сул танша.

– Кого вы называете врагами?!

– Султанша, – Кара-Ахмед-паша низко склонил голову, пожалуй, ниже, чем требовалось, это далось тяжело из-за его полноты, но паша был готов помучиться, чтобы потом увидеть гибель ненавистной женщины, – просьба Дивана законна, каждый фирман должен содержать тугру султана. Хотя бы один раз можно подписать, чтобы сомнений больше не оставалось. Уже который фирман имеет лишь государственную печать, я не хочу, чтобы меня обвинили в преступном использовании своей власти…

Его глаза вдруг жестко сверкнули, но голос оставался вкрадчивым:

– Или Повелитель, да продлит Аллах его дни, не в состоянии подписать?

Роксолана мгновенно поняла угрозу: любая попытка оттянуть подписание фирмана тугрой будет означать признание бессилия султана. А это если не смерть, то отстранение от власти. Кому нужен султан, который даже собственную тугру поставить не в состоянии?

Выздоровление Сулеймана слишком затянулось, Роксолана прекрасно понимала это и сама, начиная большую игру с Диваном, она не ожидала, что все будет так долго и тяжело. Но признание бессилия Повелителя означало не просто его отстранение от трона, а гибель. Для империи это не проблема, у султана двое взрослых сыновей, назначен наследник – шехзаде Селим… Но для самого Сулеймана и для Роксоланы катастрофа.

Да и для Селима с Баязидом тоже. Баязид не смирится с внезапным первенством брата, начнется, непременно начнется война между братьями. А в ней легко погубить обоих. Не зря же Кара-Ахмед-паша вызвал в столицу и своего единственного сына Бурхана. Конечно, Бурхан племянник султана, но что мешает Кара-Ахмеду, уничтожив шехзаде, посадить на трон этого червяка и остаться самому при власти?

Нельзя сказать, что эти мысли возникли в голове Роксоланы вдруг, она уже не раз задумывалась, что рано или поздно Диван потребует доказательств дееспособности Повелителя, а также о том, что будет, если Сулейман не сможет быстро восстановиться.

Она демонстративно вздохнула:

– Какой фирман должен подписать Повелитель, чтобы его паши перестали в нем сомневаться. Не думаю, что тень Аллаха на Земле будет доволен таким недоверием пашей, но… – женщина развела руками. – Я передам султану ваше требование. Не вините меня, если … – едва не сказала, мол, Диван будет распущен, но вовремя сообразила, что наживать смертельных врагов еще и вот таким заявлением сейчас не время, смягчила слова, – … это произойдет не через час. Повелитель отдыхает, но сегодня подпишет фирман. Давайте, – Роксолана протянула руку.

– Что? – обомлел Кара-Ахмед-паша, не готовый к такому повороту событий.

– Фирман, который вы требуете подписать. Я же сказала, что передам ваши, Кара-Ахмед-паша, требования Повелителю. Надеюсь, он сегодня найдет время поставить тугру на фирмане, и завтра я вам верну бумагу с подписью. Давайте. Любой фирман, который готов на утверждение, давайте.

Кара-Ахмед-паша ужаснулся вот этому уточнению: «ваши, Кара-Ахмед-паша, требования».

– Это не мои требования, султанша, это вообще не требования, а просьба Дивана, чтобы успокоить волнения в народе, слишком давно не видевшем своего Повелителя.

– Давайте фирман, – снова вздохнула Роксолана. – Повелитель не игрушка, чтобы его выставлять на всеобщее обозрение.


Фирман взяла и даже удалилась красиво – гордо держа головку, но что дальше?

Чтобы нарисовать тугру, нужны месяцы тренировок, даже если Михримах снова найдет своего ловкача, умеющего подделывать письма, то подделать тугру тот не сможет, к тому же это смертельно опасно. Можно не сомневаться, что Кара-Ахмед-паша установит строжайшее наблюдение за дворцом и ее покоями, даже мышь не проскочит.

Вернувшись в покои султана и войдя в его спальню, Роксолана бессильно привалилась спиной к закрытой двери. Что делать?! Оттянуть катастрофу можно на день, но чем дольше она будет затягивать, тем сильнее станут подозрения и тем больше поводов для активных действий даст в руки Кара-Ахмед-паше и его сторонникам.

До конца дня двигалась, словно сонная, в голове лихорадочно билась одна мысль: что делать?!

Сквозь вязь решеток пробивались последние лучи заходящего солнца, создавая на полу причудливый узор. Эта привычная картина на сей раз выглядела какой-то особенной, словно в ней был намек, подсказка. Как в детской игре: по этой линии пойдешь – никуда не попадешь, по это линии пойдешь – и вовсе пропадешь… Найти единственную линию, которая приведет к победе, очень трудно, в игре Роксолана обычно хитрила, когда они с подругами рисовали витиеватые пересечения линий, чтобы изобразить те самые три пути, взглядом отслеживала путь в обратную сторону от заветной цели, и потому всегда знала, какую дорожку избрать.

А что если и сейчас так:

Завтра она должна отдать Кара-Ахмед-паше фирман с тугрой султана внизу. Не сделать этого нельзя, значит, тугра должна быть изображена. Но нарисовать ее Сулейман, лежащий пластом, просто не в состоянии. Роксолана внимательно посмотрела на султана, словно надеясь увидеть какие-то значимые изменения, нет, ничего не изменилось. Ровное дыхание, иногда взгляд из-под ресниц, но руки безвольны…

Женщина в отчаянье присела рядом, погладила руку:

– Сулейман, если бы ты мог поставить свою тугру… Они бы надолго замолчали, и у нас было время вылечить тебя.

Показалось, или пальцы Повелителя чуть дрогнули?!

Нет, не показалось! Захотелось кричать, но этого нельзя. Роксолана буквально взмолилась:

– Сулейман, открой глаза, мне так нужна твоя помощь!

Он чуть приоткрыл веки.

– Ты меня слышишь? Слышишь ведь?! Дай знать, хоть как-то дай мне знать, что слышишь.

Веки приподнялись и снова опустились.

– Слышишь… Кара-Ахмед требует, чтобы я завтра предоставила им фирман с твоей тугрой. Но как я могу это сделать?! Если бы ты смог подписать…

Веки султана снова дрогнули.

– Ты прав, я не смогу… Сулейман, я многое сделала от твоего имени, возможно, не все так, как сделал бы ты сам. Когда встанешь, можешь приказать меня казнить. Но только встань, любимый.

Роксолана поднялась и в волнении принялась мерить спальню шагами, стискивая руки. Сама не заметив как, начала рассказывать султану обо всем, что сделала за это время, как принимала от его имени послов, как отменяла распоряжения Великого визиря и сама распоряжалась…

– Но разве я не права, разве не права?! Подумай, к чему нам союз против Сефевидов, если ты только что заключил с ними мир в Амасье? Стоило только кивнуть в знак согласия, и шах Тахмасп непременно узнал бы об этом и напал снова.

Она не заметила, что из-под опущенных ресниц взгляд султана неотступно следит за ней, а его губы едва уловимо дрогнули.

– И еще эти генуэзцы… где они были, когда нам была нужна помощь? Сидели и выжидали. А теперь хотят особых условий торговли. И венецианцы хотят. Но вы же дали такие права французским судам, к чему заново переделывать, верно?

Роксолана могла сколько угодно искать поддержки у своего султана, необходимости ставить тугру на фирмане это не отменяло.

Высказав все свои сомнения и подробно разъяснив султану, почему вела такую политику, признав недочеты и подчеркнув успехи, она наконец выдохлась и устало опустилась на край султанского ложа. В голосе почти горе:

– И вот теперь это все рухнет, если я завтра не покажу фирман с тугрой. Меня обвинят в том, что узурпировала власть, а вас признают неспособным управлять империей…

Немного посидела, снова вздохнула:

– Наверное, я погубила нас с вами. Может, лучше сразу признаться, что вы больны? Пусть бы на престол взошел Селим? Но я не ради власти, нет, я так надеялась, что вы осилите болезнь, встанете на ноги, сможете снова сесть на свой трон!

И вдруг выпрямилась:

– Но я не допущу, чтобы наши враги одержали победу. Не допущу! Знаете, что я сделаю? – Она понизила голос до шепота. – Я сама нарисую эту тугру! Все равно вы меня предадите казни, когда встанете, семь бед – один ответ.

Роксолана решительно поднялась и шагнула к столику с писчими принадлежностями. Она испытывала состояние восторга и ужаса одновременно, но понимала, что выбора просто нет.

Но решиться это одно, а сделать другое. Уже через час Роксолана просто стонала:

– Повелитель, ну почему вы придумали себе столь тяжелую в исполнении тугру?!

Рисунок не давался, его мелкие детали внизу не желали помещаться в пределах крупных завитков, какая-нибудь крошечная черточка ускользала.

Чтобы уверенно начертать султанскую тугру, требовался не один вечер, а много-много часов тренировок.

Для удобства Роксолана перебралась на ковер, сидя на полу, склонилась над низеньким столиком. Она рисовала и рисовала, от усталости уже стали слипаться глаза, и когда небо на востоке порозовело, обессиленная султанша опустила голову на сложенные руки. Тугра так и не удалась.


Проспала недолго, потому что, когда вдруг вскинулась, сознавая, что потеряла время, первые лучи солнца только заглянули сквозь вязь окна. Светильники догорали, два даже начали немного чадить, шея от неудобного положения затекла и с трудом поворачивалась, на щеке остался след от рукава, а перед глазами на столике… Некоторое время Роксолана таращила глаза на листок. Внизу под фирманом стояла отменно выполненная тугра султана!

– О Аллах! – прижала руки к губам женщина. – Неужели я и в полусонном состоянии рисовала?! Надо же, получилось даже лучше… совсем как у самого Повелителя…

Оглядевшись вокруг, поняла, что пол забросан листками с попытками повторить тугру. Это нужно срочно уничтожить, потому что, попав на глаза врагам, эти листы могли привести к гибели. Роксолана принялась сжигать бумаги, потом позвала Айше:

– Нужно заменить масло в светильниках и убрать пепел из жаровни. Проследи, чтобы бумага хорошо прогорела, и не осталось даже маленького клочка.