В это время тишины, которая царила во дворце в день обрезания Баязида, почувствовала она, что злая мысль в ней только надломилась, но не искоренилась. И даже окрепла после того, как ее слуги пересказали ей каждое слово, что слышали в покоях и вне дворца от слуг визирей и вельмож. Страшная боль росла в сердце султанши Эль Хюррем. Росла и вскипала, как кипела кровь, что приливает при нажатии на больное место.

В одну из жарких ночей, когда ее муж отсутствовал и она сама смотрела за своими детьми, взбунтовалось сердце Роксоланы. И она сама произнесла слова о неизвестных своих недоброжелателях: «Подождите, подождите, я вам еще покажу, на престоле султанов еще будет сидеть «сын невольницы» и «внук нищенки»!.. Я вам так изломаю ваши старые обычаи, как вы изничтожаете мне сердце!»

Никого кроме детей не было в комнате Эль Хюррем, когда она сказала себе эти тяжелые слова. И никто их не слышал, кроме Бога всемогущего, что дал человеку свободную волю и выбор между добром и злом. Над Стамбулом проплывала тяжелая синяя туча. Ее молнии освещали время от времени полумесяцы на вершинах стройных минаретов столицы. А дождь большими каплями падал на широкие листья платанов в султанских садах, ветер же сильно бился в ворота дворца и сотрясал окна сераля.

В ту ночь приснился султанше сон.

Мгновенно открылись все двери и занавеси в султанских покоях, как при царях Византии. И заблестели полы из эбена, золота и алебастра, их зеркальные стены и блестящие потолки. И ангел Господень шел коридорами и залами дворца, показывая белым крылом на дивные образы и тени, что возникали в зеркальных стенах и блестящих мраморных полах. И увидела на стенах султанша историю двенадцати столетий и все тайны царей Византии и турецких султанов. Увидела святых и великих, что боялись Бога и взглядом изъявляли свою мудрость. Увидела Ольгу, киевскую княжну, жену Игоря, мать Святослава, что приняла крест в этих палатах, втайне от рода и всего своего народа. Она шла тихо и скромно в своих белых одеждах и смотрела молча на новую царицу из своей земли. Султанша Эль Хюррем во сне дивилась тому, что сейчас видела эту великую княгиню. Подумав, она сказала: «Мое предназначение труднее выпавшего тебе!..» А княгиня Ольга молча прошла мимо, лишь крепче прижимая к груди крест.

Тогда султанша увидела ужасные преступления, подкупы и убийства. При виде одного из них она вся задрожала: в диадеме, со скипетром в руке, шла какая-то женщина из глубины веков, а около нее — юноша, ее сын, судя по лицу. Из соседних комнат вышли палачи… И мать отдала им родного ребенка… В соседней комнате ему выкололи глаза.

Султанша Эль Хюррем вскричала во сне. Холодный пот залил ей лицо. Она проснулась. Как только она снова заснула, увидела она кару за эти преступления. Она увидела, как живьем гниет Византия в золоте и пурпуре. Увидела, как предок ее мужа приступом взял город, таранами снеся стены. Увидела, как прошел мимо нее ряд султанов и ее муж. Вдруг рука вырвала образ Мустафы из ряда и посадила на трон султанов Селима… Эль Хюррем узнала милый ей сыновий взгляд. Увидела, как по Стамбулу идут три армии, как Селим посылает их на новые сражения… Тут она проснулась. Решилась.

А дождь плакал в садах султана, как плачет ребенок по матери.

XVII. Джихад

Когда джихад займется на земле, тогда по небу ходит зарево пожара… Тогда стонут дороги под тяжелыми колесами пушек халифа. Тогда гудят дороги от топота его конных полков. Тогда чернеют поля от пеших войск падишаха, подобных потопу. Тогда слышен плач христианских женщин и детей, подобный звуку града.

Потому что джихад несет с собой великий ужас!

Таинственная рука Господа ниспослала на землю 1526 год. Такого удивительного года не помнили и старожилы Стамбула. Солнце днем нагрело воздух так сильно, что ночью даже небесный возница задыхался, а со звезд тек горячий пот на землю: на Золотую пристань Стамбула, на Мраморное море и на Долину Сладких Вод.

А когда распустились липы в эту жаркую пору, долгими неделями не было росы по ночам и люди видели утром под липами и кленами удивительный «пот небесный», что как липкий мед покрывал камни под ними. А у путешественников, что в те ночи спали под открытым небом, слипались волосы, а одежда покрывалась каплями звездного пота, что капал на грешную землю и на ее людей.

И в те страшные дни, когда от ужаса задыхался небесный возница, решил величайший султан Османов выступить на завоевание христианских земель. Тогда отворились священные ворота Фетвы и со всех минаретов Стамбула громко запели исламские муэдзины: «Выступайте легкими и тяжелыми и боритесь своими имуществами и душами на пути Аллаха!»

Сто залпов провозгласили начало джихада. Так начинался священный поход султана Сулеймана. В первый день джихада кровавый дождь прошел по земле христианской, по дорогом, по которым предстояло пройти большим полкам падишаха. Шел кровавый дождь, хотя на небе не было ни одной тучи и ветер не дул. Он выпал и лежал на полях, тропах и дорогах с полудня до ночи. А в воздухе на венгерских равнинах поднялась кровавая пыль и неделями она заслоняла небо. Ее тучи днем и ночью пролетали в страшном блеске. И великий ужас пошел по бескрайним венгерским пуштам и по рыцарским замкам. А безысходность черным саваном легла на солнечные земли мадьяров и хорватов от края до края.

Когда из семи ворот Стамбула тучей двинулись полки Сулеймана, с Черного моря пришла буря, шедшая перед войском великого султана, проливая удивительные дожди, что милями застилали дороги полкам падишаха. Исламское войско со страхом смотрело на своего монарха. А он ехал на черном как ночь коне под зеленым знаменем Пророка, с мечем Магомета. «Непоколебимый и Великий» султан Сулейман даже глазом не моргнул при виде удивительных небесных знамений. А его войско смотрело на величественную фигуру Сулеймана, ехавшего на быстром коне, как на образ Кары Господней. На нем не было никакого металла, кроме острой стали, никакого украшения.

Около него ехала в арабском шерстяном бурнусе и кашмирской шали в крытой коляске за немецким стеклом любимая жена завоевателя Роксолана Хюррем, «сердце сердца султана Сулеймана».

Когда на горизонте исчезли высочайшие башни Царьграда, султан пересел с коня в карету жены, чтобы попрощаться с ней, и сказал:

— Я сдержу слово и покажу тебе, как выглядит битва. Я пришлю за тобой. Под твою опеку я передаю моего старшего сына.

Кровь ударила в лицо Эль Хюррем. Великое доверие мужа к ней стало громом среди ясного неба. Даже слезы брызнули из ее глаз.

Сулейман Великий что-то взвешивал в уме. Через секунду он сказал:

— Ты знаешь, кто теперь комендант Стамбула? — Знаю, — ответила она удивленно, — Кассим.

— Да, Кассим, но он едет со мной на войну.

— Значит, его заместитель.

— Да, но он стар и не отважится предпринять самостоятельно что-то важное.

— Тогда кто же? — спросила он.

— Ты, — ответил он так тихо, что казалось, будто ей это послышалось.

— Ты отдал такое распоряжение?

— Первое правило власти: не отдавать ненужных приказов, ибо это мешает работать честным людям.

— А второе? — спросила она.

— Второе — то, про которое мне все время говорил покойный отец Селим, — пусть Аллах будет милостив к его душе! Он говорил: «Чтобы получить государство, нужно в урочное время иметь не более ста разумных людей, которые по приказу одного готовы к любому труду и к любой жертве. А чтобы управлять государством, хватит и пятерых таких людей». Есть ли у тебя, о Хюррем, пять таких доверенных людей? Спрашиваю тебя потому, что Стамбул — глава всех моих городов, а ты будешь главой Стамбула.

Она задумалась и ответила:

— Если бы у меня не было их, то что потребовалось бы для того, чтобы их найти?

— Мудрый вопрос, о Хюррем! Но ни один человек не находит таких людей, их находит и посылает на доброе дело только всемогущий Аллах. И они по воле Его так стремятся к хорошему правителю, как железная стружка к магниту, показанному тебе недавно венецианским фокусником.

— Как же распознать их?

— Распознать их можно только по прошествии долгого времени по их трудолюбию и праведности. Это две приметы — они как два глаза человека. Одна может существовать без другой. Даже приносить пользу. Но помощник власти без одной из них — калека.

— Как же удержать таких людей около себя?

— Покойный отец мой Селим, пусть Аллах будет милостив к душе его, так учил меня, о Хюррем, а его опыт был огромен: первая примета властителя — никогда не смеяться над верным слугой! Очень долго приходится ждать, прежде чем убедишься, кто тебе верен, так что никогда не смейся ни над кем из тех, кто стоит при тебе. Лучше убить, чем глумиться. Потому, что это насмешка над обоими. Отравленные не могут ни работать, ни править.

— Никогда я еще не издевалась над своими слугами.

— Знаю, о Хюррем, ибо внимательно смотрю за тобой, с тех пор как ты подняла на меня несмелый взгляд свой. И поэтому говорю тебе, что ты теперь будешь настоящим комендантом Стамбула даже без моего приказа.

— У меня только один грех на душе: я сказала убить без допроса великого визиря Ахмеда-баши. — Слезы лились из ее глаз.

— Да, о Хюррем. Это грех против воли всевидящего Аллаха. И худший из преступников имеет право говорить свободно перед смертью. И когда бы ты, о Хюррем, видела бунт в Стамбуле против себя и восстание всех городов моих из-за того, что они домогаются смерти последнего бедняка в государстве, и не уступила бы, пока не убедилась бы в его виновности, и тебя бы изгнали, а потом я бы нашел тебя в пустыне, я сказал бы тебе: «Ты была хорошим комендантом Стамбула!». Ведь властитель, о Хюррем, только исполняет святую волю Аллаха и справедливость его по силам своим. Потому так высок престол властителя. Потому так далеко простирается его длань. Но эта рука отсохнет без справедливости.