Осип Назарук - Роксолана: королева Востока

— Ты к тому же и умна! — сказал удивленный Сулейман. — Откуда ты родом, как тебя зовут, и как ты сюда попала?

Скромно потупив взгляд она ответила:

— Я из Красной Руси. Твои люди зовут меня Роксоланой Хюррем. Татары вывезли меня силой из родительского дома в день моего венчания и продали как невольницу в Крыму, а потом и тут на Аврет-базаре.

— Ты уже была замужем? — спросил он.

— Нет, — ответила она. — Меня похитили как раз в день свадьбы.

Молодой Сулейман мгновение боролся с собой. Потом взял ее за две руки, посмотрел в глаза и спросил:

— Ты бы осталась здесь по своей воле, если бы я приказал взять тебя в свой гарем на правах одалиски?

— Ты не сделаешь этого, — ответила она.

— Почему?

— Во-первых, потому, что я христианка.

— А во-вторых?

— А во-вторых, я только как служанка послушна… Он засмеялся и сказал:

— Ну во-первых, ты и как служанка здесь не очень послушна!

— А во-вторых? — спросила она.

— А во-вторых, говори про третье, потому, что ты не закончила.

— Что ж, в-третьих, я думаю, что отдаваться мужчине можно только по любви…

Молодой султан знал, что во всей его огромной державе нет ни одного дома, в котором бы лучшая девушка у припала бы к его ногам, намекни он только на желание забрать ее в свой гарем. Он очень удивился, что здесь одна из его служанок — невольница — может думать таким образом… «Что за невидаль?» — подумал он.

— Значит, тебе еще и надо понравиться? — спросил он с насмешкой, хотя был движим прежде всего любопытством.

— Да, — ответила она наивно.

— И как же можно тебе понравиться? — Спросил он с еще большей насмешкой. Однако в то же время он чувствовал в глубине души, что эта удивительно смелая девушка начинает его серьезно интересовать.

Она спокойно ответила:

— Мне нравятся только те мужчины, которые не считают, что имеют право и могут делать со мной все, что им угодно…

— А знаешь ли ты, что за такие слова я мог бы силой взять тебя в свой гарем как невольницу?

— И у тебя была бы только невольница…

— Умно. А как женщина ты хотела бы, чтобы твоей воле были подвластны все мои дворцы, не так ли?

— Нет. — ответила она честно, как ребенок. — Не только дворцы, но и вся твоя земля — от тихого Дуная до Басры и Багдада, и до каменных могил фараонов, до отдаленнейших постов твоего войска в пустыне. И не только земля, но и воды, в которых свирепствуют разбойники рыжего Хареддина.

Молодой падишах поднял голову, как лев, которому на могучую гриву собралась сесть маленькая пташка. Такого ему еще никто не говорил!

Он был в высшей мере удивлен и при этом обезоружен. Тень решимости совсем исчезла с его лица. Серьезный интерес к этой молодой девушке, которая так разительно отличалась от остальных женщин в его гареме, победил в нем все остальные чувства. Он снова отпустил ее руки и стал обращаться с ней, как с девушкой знатнейшего из домов.

— Где тебя воспитывали? — спросил он.

— Дома и два года в Крыму.

— Знаешь ли ты, о Хюррем, чего добиваешься?

Она молчала.

В ту минуту она чувствовала, что ведет борьбу с могущественным падишахом, с десятым и величайшим султаном Османом, и что теперь кристаллизуются все их отношения. Инстинктом она угадала, что процесс этот не должен протекать быстро, коль скоро результаты его должны быть долговечными. Она поняла, что это не последний разговор с султаном.

А молодой Сулейман начал каким-то мягким мечтательным голосом говорить:

— В старинных книгах пишут, что были могущественные султанши, что после жестоких боев брали верх над султанами. Но ты, о Хюррем, хотела бы, чтобы я сдался без боя!..

— Без боя победа невозможна, — ответила она.

С минуту он смотрел в ее молодое умное лицо и потом сказал:

— Ты права. Не выиграла ли ты уже?..

Она не ответила.

Он подошел к окну и схватил ртом воздух несколько раз, будто раненый.

Женским инстинктом она угадала, что весьма глубоко внутрь загнала ему сладкую, но острую стрелу первого впечатления, симпатии и любви. И почувствовала она, что сейчас увидит попытку вырвать эту стрелу из сердца.

Молодой Сулейман задумчиво смотрел в ясную ночь. Наконец он встал рядом с ней и спросил:

— А можно ли любить больше одного раза за всю жизнь?

— Я молода и не разбираюсь в этом, — ответила она. — Но я слышала, как об этом пели сербские невольники, работающие в твоем парке.

— Как же они пели?

— Пели они так:

Сказав это нараспев, она как умела перевела сербскую песню на турецкий язык. И сразу добавила:

— Но я думаю, что и первя, и вторая любовь может стать ядом, если не благословит их Бог всемогущий.

Сулейман в душе признал, что она глубоко права, ибо разочаровался он в своей первой любви.

Он стоял как вкопанный, будучи уверенным, что она думает, будто он пережил уже и третью любовь… Но он не хотел, чтобы она уверилась в этом и через секунду добавил отчасти для себя, отчасти для нее:

— Первую чашу я уже выпил. Теперь, возможно, начинаю пить вторую, хотя вино запрещено Пророком. Я уже чувствую опьянение от него. Только бы не испить мне третьей чаши…

Он пытливо всматривался в ее глаза и был гораздо прекраснее, чем раньше, когда она только увидела его, идущего к ее госпоже. Теперь казалось ей, что уже долго она знает его. Молча слушала она стук собственного сердца.

Минуту спустя Сулейман сказал:

— Ты за все время задала один вопрос, я же — множество. Спроси меня еще о чем-нибудь… — и рассмеялся. Ему было очень любопытно, что ей интересно.

Настя посмотрела на него внимательно, не издевается ли он. Осознав, что нет, она спросила очень чинно:

— Почему твои глаза покраснели?

Такого вопроса нельзя было ожидать от невольницы, с которой говоришь впервые. Ведь он привык слышать его лишь от одной женщины — своей матери, когда утомленный приходил с советов Высокой Порты, или с длинной конной прогулки в ветреную пору, или когда слишком долго читал книги, или отчеты наместников и дефтердаров.

Он ответил с удовольствием:

— Сильный конь должен и выносить больше… — Неожиданно он схватил ее за плечи и начал целовать со всем жаром молодости. Она противилась, чувствуя преграды между ними, прежде всего — разницу в вере. Из-за нее она ощущала себя невольницей, несмотря на горячие поцелуи падишаха. Из-за крестика матери, что чувствовала она на груди, сопротивлялась первому взрыву страсти молодого мужчины. В пылу борьбы с ней молодой Сулейман увидел этот крест и, вопреки обычаю, молча снял с себя султанскую печатку, что носил еще его прадед Магомет у минуты, когда въезжал в завоеванный Царьград.

На нем была чудесная синяя бирюза, что хранит от бешенства, сумасшествия и яда, что дарует красоту и разум, долгие годы жизни и темнеет, когда хозяин заболевает. Положив печатку на шелковую подушечку, он всмотрелся в бархатные большие и утомленные глаза рабыни. Но она не сняла маленький крестик, хотя и понимала его, хотя он ей действительно нравился. Это и придавало ей ценность в глазах великого султана…

Борьба с молодым, сильным мужчиной утомила ее.

Чтобы передохнуть, она сказала, хватая воздух ртом:

— Будь учтивым, задам тебе еще один вопрос!

— Задавай! — ответил Сулейман, также глубоко дыша.

— Как можешь ты изменять своей любимой жене, так ухаживая за мной после первой же встречи?

— Какой любимой жене?

— Говорил мне набожный учитель Абдулла, что твоя любимая жена зовется Мисафир. Говорил, взошла она в сердце десятого султана, как ясная заря и сотворила много доброго во всех землях халифа… Я сама видела в священном караване твое прекрасное дитя, видно, от от этой жены.

Она повторяла слова учителя без всякого умысла, с глубокой верой в то, что у султана уже есть любимая жена по имени Мисафир. Слова учителя про сотворенное этой женой зло она пропустила, дабы не оскорбить падишаха.

Молодой Сулейман начал слушать с большим вниманием. Его привлекло не только содержание ее слов, но и свободная манера говорить, первый же аккорд, первые слова. Хотя люди таковы, что останься из них лишь трое, кто-то один среди них непременно стал бы главным, в каждом без исключения будет сидеть естественное желание равенства или хотя бы его иллюзии. Оно есть и у царей, и у нищих, и у великанов, и у детей, ибо это проявление вечной истины про равенство всех перед Богом.

Султан ни в ком не встречал равного себе, разве что в матери, поэтому с превеликим удовольствием он услышал от служанки:

— Будь учтивым!

Но когда она окончила, с тем большим восторгом он атаковал ее, говоря:

— Нет у меня любимой жены! Хотя, может, и будет…

Она не могла понять, известно ли ему про рассказываемое о нем предание. Но внутри что-то удерживало ее от того, чтобы спросить это.

^{Портрет султана Сулеймана Великолепного. Художник Мельхиор Лорич. 1574 г.}