Хотя в данном случае об этом не могло быть и речи. В какой–то момент, сидя в такси на пути в Ист–Вилледж, я осознала, что уже решила порвать с Питером. Когда мы начинали встречаться, я ждала наших свиданий с восторгом и предвкушением. Теперь мысли о нем не вызывали ничего, кроме досады. Я твердила себе, что это никак не связано с моим правом собственности на статью. Но даже если и так, это уже о многом говорит, верно? Если бы я была по–настоящему увлечена, я бы захотела с ним поделиться, не так ли? Или по крайней мере я бы доверяла ему настолько, чтобы рассказать о своих планах и попросить не перебегать мне дорогу.

Меня окатило холодом. Вот оно. Я не доверяю Питеру. Как же меня угораздило связаться с человеком, которому я не могу доверять? Он с самого начала не пользовался моим доверием или потерял его в какой–то момент? Может быть, наши отношения не были настолько глубокими, чтобы подобные вопросы вообще возникали? Оказывается, я никогда всерьез об этом не задумывалась. Что уже само по себе позволяло поставить точку.

Я не могла думать ни о чем, кроме этого, сидя за столом напротив Питера и изучая его, пока он изучал меню. «Русалка» – прелестный ресторан, нечто среднее между местечком, куда забегают по–соседски и тем, куда специально приезжают издалека. Стены увешаны картинами и сувенирами, связанными с мореплаванием, дарами моря и рыбной кулинарией. Здешнее освещение – свисающие с белых стен золотые светильники – очень шло Питеру, играя теплыми оттенками его кожи. Да, он хорош, ничего не скажешь. Богат, красив, неглуп, хорош в постели, любит животных – какая жалость, что всего этого недостаточно.

Почему–то я была уверена, что не разобью сердце Питера, когда порву с ним. Правда, меня выводила из себя мысль, что в течение ближайших шести недель во всех своих разговорах он будет именовать меня не иначе, как «эта сука». Нелегко сознавать, что человек, с которым я рассталась, будет сплевывать мое имя, как прокисшее молоко. Если быть до конца честной, следует признать, что уже есть несколько человек, которых тошнит при упоминании обо мне, но мне еще нужно психологически подготовиться, чтобы внести в их список Питера.

Питер отложил меню и лениво улыбнулся.

– Уже знаешь, чего хочешь? – поинтересовался он с милым оттенком двусмысленности.

– Закажи для меня сам, – улыбнулась я. Я все равно не собиралась это есть, так что какая разница? А у Питера есть пунктик, пришедший из Старого Света, – он будет ловить кайф, заказывая для меня обед, а я в это время смогу сосредоточиться на более важных для меня вопросах – например, как лучше объявить ему о разрыве. И когда? После обеда, но до десерта? Когда будем выходить? Или прямо сейчас, чтобы он потом не думал, что напрасно заплатил за мой обед?

Питер улыбнулся. Я улыбнулась в ответ.

– Отлично. Теперь, когда с этим покончено, расскажи, как ты себя чувствуешь.

– Нормально, – автоматически отозвалась я. Мне пора было привести себя в состояние «между–нами–все–кончено». Вывернуть все наизнанку, превратить все за в против, а плюсы – в минусы. Например – он хорош в постели. Ну да, он неплох в постели. Не великолепен, просто неплох. А я заслуживаю лучшего. Это раз.

– Наверно, у вас в офисе сейчас, после смерти Тедди, странная обстановка, – нахмурил брови Питер. Черт, этот золотистый свет и впрямь ужасно ему к лицу. Может быть, среди его предков были бароны–разбойники[65]. Не успеешь оглянуться, как он уже прикуривает сигару и строит железную дорогу. Но он богат. А богатый бой–френд – это всегда тяжелая работа, потому что они не привыкли тяжело работать. Все само идет к ним в руки – возможности, власть, другие женщины – и они забывают, что значит прилагать усилия. Это два.

– Да, довольно… интересная. Лучше расскажи мне, как прошла свадьба. – Я не собиралась говорить о работе. Мне хотелось сделать так, чтобы ему было как можно сложнее перевести разговор на статью. Особенно теперь, когда у меня был назначен визит в «Манхэттен».

– Жаль, что ты не поехала со мной. Было бы гораздо веселее. – Он ловко ушел от ответа.

До этого момента ему и в голову не приходило взять меня с собой. Наши отношения едва достигали того уровня, чтобы вдвоем пойти на свадьбу где–нибудь в городе; о том, чтобы вместе поехать на четыре дня на семейное торжество, не могло быть и речи.

Да и вообще тащить своего партнера на свадьбу родственников – ужасная глупость. Я лучше приведу кого–нибудь из приятелей и выдам за бой–френда. И не только потому, что в таких случаях неминуемо возникает неловкость «ах–теперь–ваша–очередь». Проблема в том, как его представлять. И в фотографиях. Вам приходится не только каждый раз растолковывать, кем вы доводитесь жениху или невесте, но и характеризовать ваши отношения с парнем, которого привели с собой: «А это мой бой–френд/близкий друг/любовник/временный заместитель/случайный сексуальный партнер/все–равно–кто, Питер».

Да, я помню, что мисс Хорошие Манеры учила вас в таких случаях просто говорить: «А это Питер» и давать понять, что никого не касается, насколько вы близки, но интересно знать, когда и кому в последний раз удавался такой фокус? Это совсем не так легко, как кажется. Единственное, что может быть хуже, чем объяснять кому–то характер своих отношений – это не объяснять его совсем. В таком случае вам гарантированы загадочные взгляды и/или двусмысленные ухмылки окружающих, не говоря уже о каменно–холодном выражении лица самого неохарактеризованного субъекта. Вопиющая оплошность, так, кажется, это называется.

И еще фотографии. Зажатые между белыми кожаными обложками свадебного альбома своей подруги, вы обречены навеки оставаться в паре с тем, к кому, возможно, уже давно испытываете отвращение или даже ненависть. И каждый раз, когда фотографии вытаскивают на свет божий, вы должны терпеть замечания вроде: «Господи помилуй, ну что ты вообще в нем нашла?» Правда, аналогичная история может приключиться и с самими бывшими новобрачными, так что не такая уж это и беда.

– Надеюсь, ты все же выкинул какую–нибудь сумасбродную шутку? – настаивала я, стараясь загнать разговор в безопасное русло.

Сработало. На лице Питера заиграла самовлюбленная усмешка, подавшись вперед, он обвел ресторан внимательным взглядом, словно проверяя, не спрятались ли поблизости его бабушка с дедушкой, чтобы нас подслушать. Желая подыграть ему, я точно так же начала осматриваться кругом, но внезапно чуть не свалилась под стол.

Блуждая взглядом по неразличимым лицам окружающих, я вдруг сфокусировалось на одном из них. Я не верила своим глазам, но прямо ко мне направлялся детектив Эдвардс собственной персоной. Не в силах пошевельнуться, не в силах дышать, я уставилась на него во все глаза.

– Молли? – озабоченно спросил Питер, видимо, заподозрив, что меня хватил удар, потому что я вдруг застыла – признаю! – с полуоткрытым ртом и выпученными глазами.

Выпрямившись, я в течение трех секунд изобрела миллион причин, не имеющих ко мне никакого отношения, по которым детектив Эдвардс мог оказаться в этом ресторане. У него здесь свидание. Он встречается с друзьями. Он совладелец ресторана. Он преследует опасного преступника, который проник в здание через кухню, а Эдвардс собирается перехватить его в обеденном зале. Он меня не заметит. Не узнает.

– Мисс Форрестер, добрый вечер, – вот и конец всем моим теориям. Остановившись возле нашего столика, Эдвардс коротко отметил присутствие Питера – «Извините за вторжение» – и вновь перевел на меня взгляд синих глаз.

– Детектив Эдвардс, – кивнула я, краем глаза наблюдая за реакцией Питера. Оказывается, подобные неожиданности ему совсем не к лицу. Впрочем, вряд ли они так уж часто с ним случаются.

– Извините, что прерываю ваш обед, но не могли бы мы коротко переговорить?

Питер начал привставать, как будто собирался пригласить Эдвардса сесть за наш стол, поэтому я вскочила как можно быстрее.

– Ты извинишь нас, Питер? – обогнув Эдвардса, я направилась к бару, надеясь, что за мной последует только детектив.

Питер остался сидеть, а Эдвардс пошел за мной. Питер не сделал никаких поползновений как–то проявить инстинкт собственника, даже таких, которые могли бы показаться привлекательными. Это три.

Для равновесия я оперлась рукой о стойку бара, но решила не садиться. Подсознательно я уже решила, что разговор будет недолгим, так что к чему тратить время на усаживание? Эдвардс, отлично понимая мои намерения, забрался на стул и откинулся на спинку. Хорошо, посмотрим, кто окажется прав.

– Хочу спросить, как вы меня разыскали? – не может быть, чтобы за мной следили. Я даже не стала задумываться над тем, считать ли слежку за собой лестной или отвратительной – я просто знала, что это слишком расточительный путь для такого практичного и умного человека, каким казался Эдвардс.

– Я заходил в ваш офис, и угрюмая молодая особа, с которой я говорил, сказала, что слышала, как вы говорили по телефону о своих планах на обед.

По–видимому, Кендалл. Ну да, мы с ней говорили.

– Она оказала вам эту любезность до или после того, как вы объяснили, что вы – детектив?

– После. До этого она была непоколебима, как скала, – по его лицу промелькнула улыбка, вероятно, в ответ на мою недовольную гримасу.

– Ну и теперь, когда вы уже здесь… – подсказала я.

– Что вы забрали из кабинета Тедди Рейнольдса?

Я едва не схватилась за свой карман. Как ни прискорбно, удержал меня не здравый смысл, а то, что я успела переодеться. Снимок и ключ уже лежали у меня дома на туалетном столике. Тем не менее пришлось сделать усилие, чтобы с виноватым видом не похлопать себя по бедру.

– Всякое барахло, – сообщила я Эдвардсу, как можно безразличнее пожав плечами.

Он тяжело вздохнул.

– Какое именно?

– Ну, всякие личные вещи. Почему вы спрашиваете?