Элеонора взяла женщину за руку, К ее удивлению, мать Ахилла крепко схватилась за нее, почти причинив боль, и ее темные глаза вонзились в Элеонору.

– Ты когда-нибудь пробовала мужчину? А? Пробовала его там, где он мужчина? Доставляла ему удовольствие своими губами и языком…

– Мадам, позвольте! Вы смущаете меня. Вы…

– Монахиня? Но когда-то я была женщиной, Элеонора, и я не давала обетов забыть прошлое. Ответь мне. Да или нет?

– Прошу прощения, – сказала Элеонора, ее лицо горело, – но это не ваше…

– Да или нет?

– Нет! Нет, черт вас подери, нет! Но я хотела. Бог – свидетель, хотела, – закричала Элеонора с горящим от стыда лицом. – Зачем вы это делаете?

– Потому что Эль-Мюзир знал меня физически всеми способами, какими мужчина знает женщину. Он научил меня такому, что священники и представить себе не могут. Человек в удовольствии может делать все. Взгляд, злость, даже ненависть заставляют возбуждаться твою кровь. Мужчина может делать это, ты ничто, ни ты не принадлежишь себе, ни даже твоя душа. Ты сомневаешься. Ты предаешь. И ты не можешь иметь другого. Подумай об этом, когда будешь в постели моего сына.

– Ахилл – не Эль-Мюзир! – воскликнула Элеонора, сердце у нее колотилось. – Не путайте отца с сыном.

Лиз повернулась к ней, глаза ее сверкали.

– Правда, мадам Баттяни? Разве вы их спутали? Почему вы тогда носите портрет отца, а спите с сыном?

– Нет, – отвергла навет Элеонора, находясь в холодном смертельном ужасе от произнесенных слов. – Нет, это не так… Не так.

Элеонора замолчала. Силы тьмы, в которых она обвиняла Ахилла, в действительности находились в ней, в той несправедливости, что ее семья хотела осуществить по отношению к нему.

От двери донесся прерывистый кашель. Эрве выглядел оправдывающимся, показывая на дверь.

– Сюда идут еще два гвардейца.

– Пора уходить, – сказал Ахилл, отталкивая мать, чтобы подвести Элеонору к лошади.

– Нет, – закричала Лиз, но в горло ей уперлась шпага, лишив ее мужества продолжать кричать.

– Эрве, – позвал Ахилл. – Встань сюда. Я справа. Эл посередине. Подождем, пока охрана подойдет к двери с той стороны, а потом вырвемся отсюда, как последние всадники Апокалипсиса.

– Сюда, – позвала Элеонора, отвела назад лошадь, чтобы быть на одной линии с Лиз, и протянула руку к шпаге.

Ахилл усмехнулся, но дал ей эфес, потом позволил Эрве подсадить себя на коня. Взбираясь на него, он крякнул от боли. Выпрямился в седле и обернулся к женщине в монашеском одеянии, высокомерно стоящей рядом.

– Попомни меня, мама, однажды ты за это окажешься в аду. Но сейчас – я предлагаю компромисс.

– Никаких компромиссов, – ответила Лиз. Ахилл продолжал, словно не слышал ее.

– Я не могу больше по праву претендовать на земли Д'Ажене, но других наследников нет. Однако, если ты прекратишь преследование и позволишь мне сопровождать мадам Баттяни до Вены, я не буду публично заявлять о своих правах. Я подпишу все земли и доходы сестрам монастыря Святой Валерии. Таким образом, король не сможет отдать их кому-либо еще – Рашану, например, – и есть надежда, что следующая настоятельница действительно будет заслуживать их.

На мгновение в глазах его матери вспыхнула жадность, но потом она отрицательно покачала головой:

– Никаких компромиссов. Возникает вопрос, почему вы уехали.

Эрве свистнул со своего места от двери, его лошадь стала нетерпеливо перебирать ногами, почувствовав внезапный рывок поводьев.

– Подумай об этом, мама, – сказал Ахилл, когда все три лошади заняли свои позиции. – Без сомнения, любовница величественного и замечательного бывшего султана Темешвара может найти объяснение, которое удовлетворит спрашивающих.

– Нет!

Ахилл протянул руку и быстро пожал руку Элеоноры. Эрве, смотревший через щель в двери, резко кивнул. Они распахнули дверь и услышали сопение.

– Пора.

В сумерках снаружи обычного постоялого двора Ахилл оттолкнулся от стены и посмотрел на Эрве.

– Это место не подходит для мадам Баттяни, – проворчал он своему кучеру. – Поищи другое, или мы продолжим путь вниз по реке.

– Ахилл, – мягко сказала Элеонора, убирая ему волосы с лица и стараясь не выдать свою тревогу, – ты не в том состоянии, чтобы продолжать путь. Это место прекрасно подойдет. Эрве говорит, что здесь чисто.

Шаркая, подошел Эрве:

– Это так, месье. Хозяйка двора поддерживает его в чистоте и порядке. На мой взгляд, и кухня неплоха. И здесь будет спокойно. Базарный день был вчера у причалов, до следующего еще шесть дней без всего этого гвалта. Но мадам будет говорить с хозяйкой по-немецки. Вдова Трабен не знает французского.

– Ты, оказывается, подыскал его специально, – саркастически заметил Ахилл.

– Да, именно так, – отозвалась Элеонора, – и спасибо Господу за это, а то он не смог бы привезти нас сюда и те оставшиеся гвардейцы догнали бы нас.

В ее голосе звучала нотка раздраженной мольбы.

– Мы не останавливаемся на постоялых дворах у реки в два утра, потому что нам не до веселья. Ты ранен, черт подери. Тебе нужен отдых и уход. Мы должны остановиться здесь. Никто больше нас не настигает. За нами гонится помешанный на политике иезуит, думающий, что ты в союзе с баварцами, и, если ты помнишь, некая известная настоятельница, которая всего лишь, может быть, разозлилась, что ты так грубо нарушил ее планы. Не будем упоминать монастырь, полный свихнувшихся монахов, желающих покарать своего последнего новообращенного. – Элеонора положила ладонь на перевязанную руку Ахилла, который напряг мускулы, чтобы сопротивляться боли.

– Тебе нужно отдохнуть. Пусть Эрве скажет вдове Трабен, что нам нужна комната. В конце концов, насколько менее приличной может она оказаться по сравнению с резиденцией жены племянника последнего епископа?

– Хорошо, – согласился Ахилл, его голос был даже слабее, чем ожидала Элеонора. – Хотя я потеряю лебедя.

Элеонора покраснела от самой шеи, так и оставаясь пунцовой, когда Эрве знакомил их с приятной полной женщиной, вдовой хозяина постоялого двора. Бросая лукавые улыбки на кучера, хозяйка лениво провела их наверх и открыла дверь в плохо обставленную, но вылизанную до блеска комнату.

– Тут светло, солнечно и много воздуха, – заверила она их на чистом немецком языке. Она зажгла масляную лампу на туалетном столике, где также находились зеркало и экзотический гребень из слоновой кости – свидетельства пребывания постояльцев, останавливавшихся здесь прежде.

Вдова подошла к огромной простой дубовой кровати, похлопала ладонью по обычному полотняному стеганому покрывалу и, улыбнувшись Эрве, сказала:

– И постель удобная и мягкая.

Почти обессилев и зная, что Ахиллу гораздо хуже, чем ей, Элеонора улыбнулась как можно более доброжелательнее и ответила:

– Прекрасная комната, фрау Трабен, – намеренно величая хозяйку более высоким рангом, чем она имела в действительности. Женщина ответила еще одной улыбкой, образовавшей ямочки на щеках, но Элеонору не поправила.

– Но мой му… то есть mein herr совершенно ослаб после нашего долгого… путешествия. Не могли бы вы принести немного воды и вина и, если можно, легкий ужин? И если у вас есть какая-нибудь чистая ткань, которую вы могли бы порвать…

Вдова сделала реверанс.

– Что пожелаете, мадам, – ответила она, бросая искоса хитрый взгляд на молчавшего Ахилла, все еще одетого в монашескую рясу и грубое одеяло. – И больше ни о чем не беспокойтесь. Пока мне платят, я не интересуюсь тем, что меня не касается.

Она подбросила в воздух гульден, щедро выданный ей Эрве, и снова спрятала его в карман.

– А вы заплатили, чтобы не спрашивали. – Женщина помолчала. – Я пошлю наверх мальчика разжечь камин и прогреть комнату. – Она ушла, но не без того, чтобы ткнуть кучера под ребра, проходя мимо него.

После ее ухода Эрве поклонился Ахиллу:

– Если я больше не нужен месье, то мне необходимо решить вопрос с лодкой на гончарных причалах.

– Лодка! – воскликнула Элеонора, посмотрев на Ахилла. – Разве ты можешь продолжать путь в таком состоянии?

– Мы должны уехать при первой же возможности. Я не хочу, чтобы ты оказалась в опасности из-за амбиций моей матери, – ответил Ахилл, осторожно садясь на край кровати. Он повернулся к Эрве: – Не забудь, моя мать знает, что ты теперь с нами. Будь осторожен.

– И вы, месье! Вокруг шныряют гвардейцы и копейщики. Но, так как месье благородных кровей, они ищут там, где может находиться такой человек, прочесывая дом за домом, им потребуется три, может, четыре дня, чтобы добраться сюда. Вернусь, как только все организую.

– Молюсь, чтобы фортуна улыбнулась нам.

Эрве засмеялся:

– Всегда улыбалась, месье. Всегда.

Кучер поклонился Ахиллу, потом Элеоноре и унесся с неуместной поспешностью. Несколько секунд спустя несмелое царапанье в дверь возвестило появление нетвердо стоящего на ногах мальчика, который, полуприкрыв глаза, тяжело подошел к очагу и разжег огонь, потом он широко зевнул, и Элеонора подумала, что его голова отвалится, словно крышка сундука. Мальчик, все так же полусонно и тяжело двигаясь, ушел.

Со стоном Ахилл лег на живот на простое полотняное покрывало, свесив сбоку руку и ногу. Он открыл один глаз и некоторое время смотрел на белую ткань, потом закрыл его снова.

– Спасибо Господу, я не должен таращиться на императорский пурпур.

Элеонора стояла у основания кровати, опершись на нее рукой и скользя глазами по любимому ею телу Ахилла. На запястьях у него остались рубцы от веревок, а его спина… Но разве эти раны отвратят его от поездки в Вену? К горлу Элеоноры подступил комок, когда она подумала о переносимой Ахиллом боли.

Как и прежде, она ощутила приступ вины, но не сожаления. Он привлекал ее как мужчина, но Элеонора понимала, что он стал таким, каким она его еще больше полюбила. К ее смущению, она выдохнула так, что создалось впечатление, что она хихикнула.