Ольга Лебедева - Роковые письма

Скрипнула половица, послышались шаги. Наша героиня замерла, трепеща всем сердцем, точно воробушек, загнанный в ловушку старой опытной кошкой.

В последний миг она поняла, что не успела принять наиболее эффектную позу. И просто стала к окну, чтобы солнечные лучи освещали половину ее лица. Другая же оставалась при этом в тени, точно полумаска загадочной дивы, королевы интригующих венецианских карнавалов.

Он вошел, наконец, и остановился на пороге кабинета. Маша медленно поворотила голову, втайне наслаждаясь каждым заветным мгновением этой сцены и понимая: другой такой в ее жизни никогда не бывать.

Несколько минут стояла тишина, если не считать веселых птичьих голосов за окнами имения. Беззаботная птичья перекличка настолько контрастировала с драматичной напряженностью настоящей сцены, что Маша подумала: еще минута, и я просто не выдержу этой напряженной, гнетущей тишины. Она повисла в воздухе, точно натянутая струна, и невидимая рука медленно и неуклонно натягивала колок того удивительного и знакомого всем инструмента, на котором боги играют наши судьбы, неустанно чередуя мажоры с минорами, хоры с сольными партиями, беспечные плясовые и трагичные ариозо. Не давая привыкнуть к постоянству и всякий раз, предлагая все новые мотивы, звуки, цветные палитры и мазки.

Наконец он заговорил. И наша героиня почти дословно угадала то, что он скажет ей первым делом. Но бедная Маша не могла и предположить, что воспоследует дальше.

— Любезная Мария Петровна, — тихо произнес капитан Решетников. — Выслушайте меня сей же час, прошу вас. Мне необходимо вам сказать одну весьма важную вещь.

— Вот как? — ответила она, силясь незаметно прикусить губку, дабы не выдать волнения. Сердце вдруг забилось в ее груди с бешеной скоростью и безумной силой, так что, казалось, готово было выпрыгнуть наружу.

— И что же?

— Маша…

Решетников покачал головою.

— Милая моя Мария Петровна!

Казалось, ему тоже нелегко дается это признание. Что же до нашей героини, то ей более всего в эту минуту хотелось исчезнуть, раствориться, скрыться из глаз; на худой конец спрятаться за ширмою, отделяющей ее теперь от всего мира, наглухо и надежно. Но чтобы в ней, в этой ширме, непременно осталась хоть самая малая дырочка, посредством которой Маша Апраксина могла бы слышать и видеть капитана Решетникова.

Потому что не видеть и не слышать его она уже не могла. Может быть, так и приходит настоящая, истинная любовь — как жажда и счастливого спасения, и сладкой гибели одновременно?

— Простите меня, что я сейчас не скажу того, чего желал бы в этот миг всею душою. Всем существом своим.

Он покачал головой вдругорядь, точно нелегкий груз лежал сейчас на его широких, статных плечах. И сбросить его, освободиться от тяжести было нелегко, ох как нелегко!

— Но это необходимо сделать прежде… Прежде чем вы, быть может, и не захотите меня более видеть и слышать.

— Но отчего же? — прошептала бедная Маша. Видеть и слышать Владимира Михайловича было сейчас, напротив, наизаветнейшим ее желанием. И чтобы это длилось долго, вечно, всегда!

— Дело в том, Мария Петровна, что все это время, все дни нашего знакомства я был с вами неискренен.

— Как это?

Глаза Маши сделались огромными, как два лесных озерца, в которых холодный ветер вдруг вспенил воду — столько в них сейчас было изумления, недоумения и… боли.

— Простите, Маша, я более не могу этого скрывать. Я…

Лицо капитана исказила гримаса отчаяния. После чего он махнул рукою, точно решился броситься в глубокую пропасть или нырнуть в темный мрачный омут.

— Словом, я не тот, за кого себя выдавал все это время.

— Не тот? Но кто же….

Настала долгая томительная пауза. Капитан молчал, отвернувшись и став бледным, как молоко. Хотя румянец все равно предательски пробивался на щеках, но с этим свойством своей жизнелюбивой природы Решетников ничего не мог поделать.

— Как это может быть?

Все прежде умершие было подозрения и роковые сомнения внезапно разом воскресли в ее душе. Но кто же он тогда — милый Владимир Михайлович, славный капитан, инспектор дорог, мостов и государственных границ империи? Ведь не майор же Соколов, тень которого на мгновение примерещилась девушке при взгляде на капитана. Нет, нет, никак не может быть! И все совпадения, что терзали ее душу несколько дней назад, — просто совпадения, и больше ничего.

Ну не молчите же, милый, милый Владимир Михайлович! Что же такое-то, Господи, что вы еще удумали, дорогой мой капитан, беззвучно кричало ее сердце в то время, как Маша безмолвно взирала на офицера.

И тогда он сказал.

Но вовсе не то, чего можно было от него ожидать. Во всяком случае, для Маши Апраксиной слова Решетникова стали громом средь ясного неба и полнейшей неожиданностью.

— Милая Машенька, я — офицер русской разведки, — произнес капитан. — Точнее, контрразведки, — тут же поправился он. — В остальном же дело обстоит почти в точности так, как я и сказал вам. Капитан Решетников Владимир Михайлович. Здесь, в Залесном, я и впрямь нахожусь по служебной надобности.

— Папенька… знает? — только и прошептала бедная девушка, не ведая теперь, что и думать. Увы, Маша в эту минуту даже не подозревала, что главная неожиданность поджидает ее впереди.

— Ни в коем случае, — ответил Решетников. — Да я ведь и впрямь к нему вопросы имел. Военно-дорожное ведомство просило проконсультироваться. Уж коль скоро я к вам в гости… нагрянул. Вроде как по пути.

— К кому… по пути?

На Машу вдруг навалилась страшная усталость. Не хотелось ни видеть ничего, ни слышать, ни думать, ни о ком и ни о чем.

— К вам же, Мария Петровна, — негромко ответил Решетников.

— Ко мне?

Девушка подняла на капитана недоверчивые, с нездоровым блеском глаза.

— Отчего же? Кто я вам? Вашей этой… разведке?

— Как вам сказать? — покачал головою Решетников. — Теперь я, признаться, уже и сам не знаю. Но я очень прошу вас, Мария Петровна…

Он помог девушке опуститься в кресла и сам присел рядом на край кушетки.

— Расскажите мне все, что связывает вас с майором Соколовым и с баронессой Амалией Юрьевой фон Берг. Только это может помочь нам вместе прояснить ситуацию. А она пока основательно запутана и оттого весьма неприятна, уж поверьте.

— Что же еще… неприятного? — безвольно пробормотала Маша. Даже собственный язычок, и тот отказывался сейчас слушаться свою хозяйку — эвон как заплетается!

— Я ведь открылся вам потому, милая моя Мария Петровна, что прибыл сюда как официальное лицо. Для расследования, так сказать, — спокойным и ровным тоном сказал Решетников. Один Бог ведает, чего, каких душевных усилий ему сейчас стоило сохранять выдержку и характер. Одно слово, военная косточка.

— Но сейчас вижу, что открываются новые обстоятельства. И потому уже телеграфировал шифрованным сообщением своему непосредственному начальству по службе с просьбой отменить приказ. Тот, с которым и был направлен сюда, Мария Петровна.

— Почему вы так со мной говорите, Владимир Михайлович? — печально вздохнула она. — Ровно с чужим, незнакомым, бесконечно далеким вам человеком…

— Вы лучше моего знаете, что это не так, — возразил капитан. — Но дело серьезнее, чем вам кажется, милая Машенька.

От этого имени — ласкового и нежного — у нее защемило сердце. Теплая волна разлилась по всему телу. Маша вздохнула легко и счастливо, так что даже не сразу успела и понять, что сказал Решетников в следующую минуту.

— Я ведь прибыл сюда специально по вашу душу, — невесело улыбнулся Решетников. — У меня, Мария Петровна, на руках предписание о вашем аресте.

Последующие два с лишним часа Маша Апраксина запомнила плохо. Поначалу говорила она — сбивчиво, волнуясь, бесконечно повторяясь и злясь на себя, что не в силах донести до капитана все свое смятение, все растрепанные чувства последних трех недель.

После чего слово взял Решетников. И тут уже Маша слушала, ловя каждое слово из подробного, негромкого и рассудительного рассказа капитана. Изредка изумляясь, порою вздрагивая от удивительных открытий, но большей частью замирая от ужаса и страха из-за открывающейся сейчас перед нею страшной, невероятной правды.

Имя этой истины было ужасным и совершенно невозможным для Маши Апраксиной, далекой от жизни важных и взрослых мужчин, — предательство.

Русская контрразведка, по словам капитана Решетникова, давно уже заметила необычное оживление интереса сразу нескольких стран, в том числе и номинальных союзниц Российской империи, к железнодорожным веткам, связующим железнодорожные узлы на одном из участков государственной границы. Кто-то очень точно, а главное, регулярно фиксировал количество военных эшелонов, направлявшихся к российской границе, где в тот период была затеяна крупная передислокация войск. Под угрозу были поставлены стратегические военные планы русской армии.

К сожалению, слежка не дала действенных результатов, а лишь вспугнула одного из шпионов. Тот попытался скрыться и замести следы, однако из-за спешки сделал это весьма топорно, был вовремя замечен, раскрыт и окружен в старом деревянном доме на краю одного из провинциальных городков, во множестве лепившихся вдоль границы.

Ситуация осложнялась тем, что шпиону еще и удалось взять заложницу. Отступая к дому, он захватил в плен проходящую мимо женщину, которая в ту минуту, ни о чем не подозревая, спокойно проходила мимо.

— Как это низко, — презрительно прошептала Маша. — Как какой-то дикий варвар, которого так и не коснулась цивилизация!

— Ошибаетесь, мой друг сердечный, — покачал головой Решетников. — Весьма действенная тактика, когда необходимо добиться нужного результата быстро и наверняка, а иные методы невозможны. Но слушайте же дальше! Вас поджидает не один сюрприз, позвольте заверить.