– Позовите ее ко мне, – сказала я.

Ее привели. Она была скромно одета, как одеваются квакерши; глаза у нее были ясные, кожа свежая, и она выглядела вполне здоровой. На руках у нее был пухлый малыш, примерно того же возраста, что и Уильям, но насколько он был непохож на маленького герцога! У него были гладкие пухлые щечки, но что произвело на меня особое впечатление, это его спокойный довольный вид.

Женщина не поклонилась мне, не выказала никакого почтения к моему сану и, казалось, совершенно не удивилась тому, что я удостоила ее приема.

Она обращалась со мной, как с равной.

– Кто вы? – спросила я.

– Я – миссис Пэк, – отвечала она. – Я пришла сюда из милосердия, потому что я знаю, что маленький герцог умирает.

Ее откровенность, честность и прямота вызвали у меня уважение к ней. Она так отличалась от окружавших меня низкопоклонников.

– Я уверена, что могу спасти мальчику жизнь, – продолжала она без лишних предисловий.

– Как? – спросила я. – Для него уже делается все, что можно.

– Быть может, эти люди не знают, что с ним.

– А вы, не видевши его, знаете?

– Я дам ему грудь. Я дам ему вкусить молока, которым Господь наградил меня. Ночью я услышала голос, сказавший мне, что я должна это сделать, и тогда младенец выживет.

Я подумала, уж не безумная ли она, но ее спокойный благочестивый облик успокоил меня. А кроме того, я так беспокоилась о ребенке, что не могла отказаться от самой слабой надежды спасти его.

– Пойдемте со мной, – сказала я миссис Пэк.

Я привела ее в комнату, где лежал плачущий ребенок и, к удивлению его нянь, сказала:

– Возьмите ребенка, миссис Пэк, и покажите мне, что вы можете сделать.

Со спокойным достоинством миссис Пэк положила своего ребенка в колыбель рядом с Уильямом. Затем она взяла на руки маленького герцога и, расстегнув свой корсаж, дала ему грудь.

В комнате стояла тишина. Я видела ребенка, его губы у соска и услышала, как он стал жадно сосать.

Миссис Пэк сидела с добродушной улыбкой. От нее веяло такой святостью, что казалось, не было ничего необычного в том, что она находилась в королевских покоях и кормила герцога Глостерского.

Особое удовольствие мне доставил удовлетворенный вид ребенка. Наевшись, он глубоко уснул.

Я вошла к Анне и рассказала ей о происшедшем. Она пожелала немедленно увидеть миссис Пэк, и я привела ее в детскую маленького Уильяма. Он выглядел хрупким, но было отрадно видеть, как он спокойно спал.

Анна расспросила миссис Пэк, и та отвечала ей с уже поразившим меня ранее достоинством. Она говорила без всякой робости, и было видно, что она не испытывала в нашем присутствии благоговейного страха.

Миссис Пэк сказала, что причина слабости ребенка была в том, что он не получал достаточно молока. У нее было здоровое полноценное молоко и его хватало на двоих. Она пришла по Божьему повелению и верила, что сможет помочь герцогу стать здоровым ребенком.

Анна тут же попросила миссис Пэк остаться и кормить герцога.

Невероятно, но с того самого дня Уильям стал поправляться. Очевидно, низшие классы выращивали своих детей с меньшими трудностями, чем королевская семья. Должно быть, было что-то особое в ее молоке. Ребенок миссис Пэк тоже был совершенно здоров. Бог или природа наделили ее таким количеством молока, что его хватало на двоих. Это казалось чудом.

Таким образом миссис Пэк стала кормилицей герцога. С ней не всегда было легко поладить. Я слышала, что она не особенно считалась с высокими особами. Я уверена, что у нее было много стычек с Сарой Черчилль, но даже повелительные манеры этой дамы не производили никакого впечатления на квакершу, для которой все мужчины и женщины были равны; к тому же ей было все позволено, так как она спасла жизнь маленькому Уильяму и продолжала поддерживать его здоровье.

Я была благодарна ей не меньше Анны, и мы никому не позволяли волновать ее. Я очень любила своего маленького племянника и жалела, что он не был моим сыном. Он рос очень смышленым, Анна обожала его, и они с Георгом не могли на него нарадоваться. Я все время посылала ему игрушки. Я была рада, что он оставался в Хэмптон-Корте, где у меня было много возможностей видеть его. Миссис Пэк продолжала царить в детской, и, окруженный ее заботой, маленький Уильям становился крепче с каждым днем.

К сожалению, мои отношения с сестрой ухудшились. Анна все больше раздражала меня. Я любила оживленные беседы и желала видеть вокруг себя людей, которые бы принимали в них участие. В Голландии я жила в таком уединении, что я изголодалась по обществу и была не намерена допустить то же самое здесь. Я была королева, и меня нельзя было держать взаперти, как принцессу Оранскую. Я напоминала себе иногда, что это я позволила Уильяму стать королем, а не просто принцем-супругом, кем ему следовало быть, по мнению некоторых. Я желала, чтобы и Анна помнила, кто я такая, и хотя бы при других изредка показывала это.

Дело было не только в ее лени. Мне казалось, что иногда она раздражала меня намеренно. Я подозревала, что ее подстрекала Сара Черчилль. Сара была моим врагом, но я не собиралась позволить ей восстановить против меня сестру. Я пыталась разузнать, что говорила ей Сара наедине о людях, и в том числе обо мне. Но Анна, беззаботная во многих отношениях, хитрила и скрытничала, когда речь заходила о Саре.

Я уверена, что вопрос о переезде Анны в Ричмондский дворец был поднят Сарой.

Мы свято хранили в памяти Ричмондский дворец, дом, где мы провели счастливые дни нашего детства – дни, когда мы еще не ведали о тех испытаниях, которые нас ожидают.

Анне нужна была собственная резиденция, так как она не могла постоянно обосноваться в Хэмптоне. Принцесса – наследница престола и, главное, мать наследника, она нуждалась в собственном дворце, и Сара уговорила ее выбрать Ричмонд.

Анна настаивала, что было бы чудесно вернуться туда.

Там такой здоровый воздух, так полезно для маленького Уильяма! Она уверена, что ее милая сестрица не станет чинить ей в этом препятствий.

Занявшись эти вопросом, я поняла, почему Сара выбрала Ричмонд.

Сара всегда терпеть не могла Уильяма. Именно она давным-давно прозвала его Калибаном, и за прошедшие годы ее чувства к нему не изменились.

Уильям тоже отзывался о герцоге Мальборо с характерной для него откровенностью:

– Хороший воин – один из лучших, – потому он и занимает такое положение в армии; но низкая личность – не очень честен и не вызывает доверия. Но из-за своего военного искусства он сохранит свое положение в армии.

Я могла представить себе, что Сара говорила Анне. Уильям не очень одобрял Джона Черчилля, а что думала Сара об Уильяме? Угрюмый, некрасивый, неучтивый… Калибан! Правда, Черчилль покинул Якова и поддержал Уильяма. Это произошло потому, что он видел, что Яков проиграл. Джон Черчилль был неглуп – как и Сара. Они знали, чью сторону им выбрать – и это всегда была побеждающая сторона. Но это не мешало им критиковать тех, кто не ценил чету Черчилль по достоинству.

Я вскоре поняла, что Сара убедила Анну в преимуществах Ричмондского дворца, так как она знала, что желание сестры переехать туда создаст неловкую ситуацию.

Мадам Пюисар, сестра Элизабет Вилльерс, уже владела дворцом, принадлежавшим на правах аренды их матери, леди Фрэнсис Вилльерс, следившей за нашим воспитанием. Когда леди Фрэнсис умерла, дворец остался в пользовании ее семьи. Поэтому, чтобы поселиться в нем, Анна должна была выдворить мадам Пюисар.

Я понимала, что Сара желала привлечь внимание к благам, даруемым семейству Вилльерс, чтобы досадить Уильяму и лишний раз подчеркнуть его связь с Элизабет, которая и так не была ни для кого тайной.

Уильяма в то время занимали другие дела. Из Ирландии приходили все более тревожные новости. Мой отец собирал своих сторонников, и между ними и находящимися там войсками Уильяма происходили стычки. А теперь еще и Анна раздражала его этим пустяковым вопросом о Ричмондском дворце, несмотря на то, что было сколько угодно других мест, которые она могла бы сделать своей резиденцией.

– Нет, – сказал он, недовольный необходимостью уделять внимание таким пустякам. – Принцесса Анна не может поселиться в Ричмонде. Его арендует мадам Пюисар, и с этим ничего не поделаешь.

Анна надулась. Никто не хочет позаботиться о ней, говорила она. Ее игнорируют… как будто она вообще не имеет значения. Другие… семейство Вилльерс… они имеют преимущественные права.

– Меня удивляет, что ты допускаешь это, – сказала она мне.

Легкая улыбка играла на ее губах. Что говорила ей Сара Черчилль во время их интимных разговоров? Вероятно, они говорили о безвольной королеве, подчинившейся тирании своего супруга и даже кротко терпевшей его неверность. Им было хорошо известно, сколько других королев подвергались той же участи. У Анны был перед глазами пример нашей мачехи и тетки. Сара, вероятно, возражала, говоря, что это было совсем другое дело. Их мужья, по крайней мере, вели себя учтиво. Они не походили на голландских грубиянов; и к тому же они не были царствующими королевами, чьи мужья стали королями только по их милости.

Разрыв между мной и сестрой все углублялся, и этому явилась еще новая причина. На этот раз это были деньги.

Когда мы прибыли в Англию, Анна получала ежегодную ренту в 30 000 фунтов в год, назначенную ей по вступлении в брак. Когда родился герцог Глостерский, Анна потребовала, чтобы эту сумму увеличили до 70 000. Из этого ничего не вышло.

Теперь, к нашему изумлению, вопрос об этом был поднят в парламенте. Это могло случиться только потому, что Анна и ее друзья – а именно чета Мальборо – настояли на этом.

При встрече с Анной я не могла скрыть свое неудовольствие.

– Как ты могла так поступить? В тайне от нас поднять этот вопрос в парламенте. Тебе известно, какие расходы несет сейчас страна? Ты знаешь, что нам угрожает война в Ирландии? И ты могла повести себя так…