И он передал Раулю бумагу, дарующую ему земли Марвелла вместе с титулом барона.

Жильбер некоторое время скакал рядом с другом, провожая его, и явно был чем-то озабочен, все повторяя:

— Мне не нужны английские земли. Я бы мог поклясться, что и ты скажешь то же самое.

— Нет! — Рауль покачал головой. — Правда, что я не хотел завоевывать эти земли, но дело сделано, Жильбер, и нам никуда от этого не деться. О, я понимаю, что ты чувствуешь, но если все порядочные мужчины, такие, как ты, откажутся от земель Англии, то они достанутся хищникам Робера-Дьявола из Белесма, или Хью-Волку, или кому-нибудь другому из той же породы.

— Меня тошнит от этой войны, — с отвращением признался Жильбер. — Англия принадлежит саксам, а не нам. Я же нормандец, и мне вполне хватает моей родной Нормандии. Вокруг Вильгельма крутится волчья стая, готовая ради наживы убить, пойти на предательство, поэтому-то я и говорю тебе, что не хочу быть одним из них.

— Заглядывай вперед, — убеждал друга Рауль, — мы будем жить в том будущем, которое уготовал для нас Вильгельм, а оно, это будущее, и в Англии тоже. Говоришь, что ты — нормандец, это хорошо, но я думаю, что в конце концов мы все станем англичанами. Не ты, конечно, и не я, но внуки наши уж обязательно.

— Мои не станут, потому что будут расти на своей родной земле.

— А мои будут расти в Англии, — ответил Рауль, — поэтому я и хочу, чтобы после моей смерти земли достались наследникам, рожденным в Англии. Оставайся здесь, Жильбер. В этой покоренной стране нужно многое сделать.

— Оставаться и грабить Англию, как бандит? Нет уж, Рауль, этому не бывать.

— Да что ты, наоборот, принести сюда правосудие и порядок, которые ты любишь не меньше моего. Вильгельм хочет, чтобы впредь эти земли стали домом для нормандцев. Однажды он сказал, что завоюет для своих наследников королевство, которое будет защищено морем, а не какими-то жалкими приграничными крепостями. Видишь, он завоевал это королевство, а нравится тебе это или нет, уже не имеет никакого значения. Оставайся верным Нормандии, может быть, мы все так и поступим, но позволь нам, тем, кто готов это делать, научить наших сыновей считать Англию своим домом. Потому что в противном случае все кончится борьбой между Англией и Нормандией, и я думаю, что Англия победит, а Нормандия погибнет, как половина той уродины, которую мы видели у Сен-Жака. — Шевалье помолчал. — Ты помнишь слова Гале? Я часто вспоминаю их.

— Конечно, помню, но это ведь было полнейшей чепухой.

— Неужели? Вильгельм намеревается владеть и Англией, и Нормандией и, может быть, добьется этого, потому что Вильгельм есть Вильгельм. Но после него… Знаешь, думаю, мы до этого не доживем. Так что иди своим, избранным путем, друг.

— А ты? — Жильбер грустно посмотрел на Рауля. — Увидимся ли снова в Руане?

— Отчего же, обязательно! Герцог намеревается вернуться к Новому году, если все пойдет хорошо, и я надеюсь поехать с ним вместе, если не… — Он замолчал и слегка покраснел.

— Хочешь сказать, если не женишься?

— Может быть, и так. Думаю, что все равно буду с Вильгельмом, ведь я предан ему. Если увидишь моего отца, позаботься о нем и скажи… не знаю даже, что передать. Скажи-ка ему, что я в Англии стал бароном, это его порадует.

Жильбер кивнул.

— Передам. Бароном Марвелла, я думаю. Осмелюсь предположить, что Эдгар был бы рад узнать, что его земли остались тебе, а не какому-то чужаку. Благослови тебя Бог, Рауль! Ты выбрал новый путь, я же пойду по старому. Может быть, когда-нибудь мы и узнаем, кто сделал правильный выбор. Но знаешь, меня это мало волнует. Пока Нормандия жива, я буду с ней. Прощай!

Жильбер пожал руку друга, повернулся и поскакал назад, в лагерь. Рауль смотрел ему вслед, пока тот не исчез из виду, затем приказал своему эскорту трогаться вперед.

Дорога была трудной, отряд долго блуждал, поэтому только на третий день Рауль прибыл в Марвелл. Сопротивления по дороге он не встретил, но косых и злых взглядов ловил на себе предостаточно, так что, будь с ним людей поменьше, могли бы и напасть. Крестьяне казались запуганными, но глаза даже самого жалкого на вид излучали ненависть. И Рауль подумал, что должно пройти немало лет, прежде чем люди забудут о нормандцах-захватчиках. Трудный же предстоит путь сеньору Вильгельму…

На юге Винчестера на многие лиги простирались зеленые луга и густые леса. Марвелл лежал в окруженной пологими холмами долине, по которой протекала извилистая речка. Вокруг большого дома теснились лачуги крестьян. Сам дом был деревянным с черепичной крышей и внешней лестницей, ведущей в верхние комнаты. Он стоял во дворе рядом с часовенкой и несколькими наружными постройками. Двор был окружен частоколом, но ворота стояли широко открытыми, а поскольку их не охраняли, то было ясно, что никаких нормандцев здесь не ждали. Когда Рауль въехал во двор, послышался звук колокола. Вокруг никого не было видно, но когда он соскочил с седла, чьи-то головы украдкой выглянули из-за двери часовни, потом выбежали люди, схватив, очевидно, первое попавшееся под руку оружие.

Рауль стоял спокойно, не делая попытки вытащить меч, но быстро бросил через плечо приказ. Вперед выехал его отряд, блеснула сталь, и толпа крестьян отступила, попятившись.

Шевалье обратился к ним по-саксонски:

— Я пришел с миром, но если вы броситесь на меня и моих людей, прольется кровь.

Он один вышел вперед и направился к часовне, будто вовсе не заботясь о том, что пара десятков ненавидящих глаз следила за ним.

Священник дрожащими руками держал гостию. Рауль остановился и снял шлем, преклонив колени, перекрестился.

Сестра Эдгара Эльфрида стояла около алтаря вместе с перепуганными служанками. Они боязливо посматривали на незнакомого рыцаря. Какая-то дородная дама даже распростерла руки, чтобы в случае чего защитить девушку.

Рауль позвал Эльфриду. Она смотрела на него во все глаза, будто еще сомневаясь, но, когда услышала родной ей голос, тучи исчезли с ее чела и девушка, протянув руки, бросилась ему навстречу.

— Наконец-то ты пришел! — воскликнула она. — Я так ждала тебя, Рауль!

Служанки остолбенели от изумления, увидев, как их госпожа бросилась к незнакомцу, да еще с такой радостью, но дама, которая, очевидно, понимала по-нормандски, тут же осудила поведение девушки, что-то строго зашептав ей на ухо.

Рауль раскрыл было объятия, чтобы принять в них Эльфриду, но как только их руки соприкоснулись, она отпрянула.

— Господи, твоя алая мантия! — прошептала она и закрыла лицо руками. — Нет! Только не это!

В это время священник набрался храбрости и, дрожа, произнес на латыни:

— Если ты веришь в Господа нашего, нормандец, то уходи с этой священной земли!

Этого он мог бы и не говорить, потому что чужеземец все равно не обратил на его слова внимания. Глядя в глаза Эльфриде, он нежно спросил:

— В чем дело, любимая моя? Ты ведь не считаешь, что я пришел, чтобы обидеть тебя? Посмотри на меня, сердце мое! Я поклялся, что приду, и пришел!

Девушка попятилась, ее огромные глаза глядели на его руки.

— Не прикасайся ко мне, на твоих руках кровь! — Она показала дрожащим пальцем. — Они красные, красные от крови! — прошептала она, ужасаясь. — Ты не можешь смыть ее. Я знаю, потому что пыталась сделать это, но не смогла. О Боже милосердный!

Рауль побледнел и протянул к ней свои ладони.

— Взгляни еще раз, на моих руках нет крови.

— Сейчас нет, но я видела на них кровь, кровь, которую не смыть никакими слезами. Нет! Не прикасайся ко мне!

— На них нет крови, — твердо повторил рыцарь, — мои руки чисты. Иначе я бы не пришел к тебе.

Девушка так хотела верить его словам, но не могла.

— На них нет крови Эдгара? — в сомненье спрашивала она. — Его привезли сюда ко мне, завернутого в красную мантию, а на его груди были красные раны и алый шрам надо лбом. Теперь я понимаю, что это была твоя мантия.

Рауль оставался недвижим, его глаза были прикованы к глазам Эльфриды.

— Это действительно была моя мантия, но, Богом клянусь, Эдгар погиб от удара, нанесенного не моей рукой.

Дородная дама снова попыталась встать между ними.

— Если вы тот Рауль д'Аркур, о котором говорил мне племянник, то отвечайте: посылали ли вы нам его тело, завернутое в алый плащ?

— Да.

— Значит, ты не убивал его? — Голос Эльфриды дрожал. — Нет, Рауль, ты его не убивал!

— Я уже сказал, что не убивал, но он умер на моих руках, а я, завернув тело в мантию, отправил его сюда, домой. Я искал его на поле битвы среди погибших и нашел, и он еще был жив. Эльфрида, между ним и мною не стоит кровь или ненависть, клянусь на святом распятии. Мы говорили в его последние минуты о прежних днях в Руане, вспоминали наши юношеские проказы. Прости, мне трудно об этом говорить. Умирая, Эдгар сказал, что наша дружба всегда была жива.

По щекам девушки катились слезы.

— Ты не убивал его, нет, конечно нет! Я верю! Но он похоронен здесь, его смерть разделяет нас, и мы не можем пожениться. — Она рукой остановила его порыв, когда он хотел приблизиться. — Посмотри, вот он лежит между нами. Все кончено, Рауль, нашим мечтам никогда не сбыться.

Шевалье опустил взгляд: там плоская плита из простого камня отмечала место, где был похоронен Эдгар. Некоторое время он стоял склонив голову, а потом сказал:

— Ты не права, Эльфрида, он бы не хотел разделять нас с тобой! Умирая, он произнес твое имя, вверив тебя моим заботам.

Девушка покачала головой.

— Теперь ты мой враг, Рауль! Вы, нормандцы, убили многих из тех, кто был мне дорог. Все кончено.

В голосе рыцаря слышалась суровость.

— Даже если бы я убил твоего брата собственными руками, ты все равно стала бы моей. Я пришел сюда, проложив дорогу мечом, потому что иного пути не существовало. — Он перешагнул через могильный камень и обнял любимую. — Неужели ты забыла, что обещала верить мне, даже если я приду так, как сделал это сегодня?