Они вместе спустились с помоста и стали переходить от одной группы к другой.

— Рауль! Постой! Скажи, ты не считаешь, что герцог сошел с ума? — Господин д'Эстутевиль схватил его за мантию, а Анри де Ферье — за локоть. — Рауль, что все это значит? Ехать за море, чтобы сражаться с иноземцами в их собственной стране! Это же безумие!

— Ведь мы все можем потонуть! — негодовал Жоффрей де Берней. — Только вспомните, как Гарольд попал в Понтье! Короны! Королевства! Господь всемогущий, хоть кто-нибудь когда-нибудь слышал о таком бредовом плане?

— Отпустите меня, пожалуйста, это не мой план! — запротестовал Рауль. Его оттеснили от Монфора, и он стал протискиваться к собравшимся вокруг Фицосборна.

Сенешаль нравился многим и мог заставить слушать себя. Рауль про себя усмехнулся, однако тоже прислушался к его словам. Убедительным был уже сам по себе его голос, поэтому бароны начали понемногу перемещаться поближе к нему. Шуточками отметая возражения, он поднимал настроение слушателей, пытаясь поселить в их головах мысль, что затея не настолько уж безнадежна, какой кажется с первого взгляда. Сенешаль призывал всех вспомнить о своих обязанностях и, дождавшись возвращения герцога, спокойно обсудить все. Кто-то спросил, а что он сам думает о планах повелителя. Ответ прозвучал уклончиво, но всем понравился. Так вот и герцогу надо отвечать — уклончиво. Бароны постепенно приходили к мысли, что самое лучшее — это поручить кому-то выступить от имени собравшихся.

Рауль выскользнул из толпы и прошел туда, где ждал герцог. Вильгельм стоял у огня, прикрывая лицо рукой от его жарких вспышек. Ковыряя в зубах, облокотился на спинку кресла Мортен, а епископ Одо, как всегда более беспокойный, чем остальные братья, сидел за столом, барабаня по нему пальцами и едва сдерживая нетерпение.

Герцог взглянул на вошедшего и чуть печально улыбнулся. Рауль сказал со всей серьезностью:

— Ваша милость, благодарю вас за этот день! Сколько помню себя, лучше не развлекался!

— Что они говорят? — перебил Одо, просверливая его своими черными глазами. — Господи, их всех надо бы подучить вежливости.

— Милорд, все слова сводятся к тому, что многочисленные победы герцога сделали его безрассудным.

— Глупцы! — прозвучал спокойный голос Вильгельма.

— Собрание ничтожеств! — бушевал Одо. — В Нормандии слишком долго царил мир. Люди обросли жиром, а мышцы их ослабли, теперь и им по нраву покой, а не слава. Ну, я бы их проучил!

Мортен перестал ковырять в зубах, требуя определенного ответа:

— Они что, собираются ответить герцогу «нет»?

Рауль расхохотался.

— Знаете, судя по всему, они хотят, чтобы за всех окончательное слово сказал Фицосборн, поэтому один Бог знает, что это будет за ответ. Но пока в их сердцах только одно слово — «нет». Они также говорят, что вы, ваша милость, не можете приказать им воевать за морем. Кажется, многие просто боятся плыть туда.

Герцог повернулся:

— А Нель Котантен здесь?

— Еще нет, но Тессон здесь и не одобряет вашего плана.

Вильгельм улыбнулся:

— Ну уж с Тессоном-то я всегда как-нибудь справлюсь!

Кто-то постучал в дверь. Рауль открыл ее и увидел Жоффрея д'Офей, выглядевшего весьма озадаченным.

— Не хочет ли герцог вернуться в зал? Собрание решило, что Фицосборн самым деликатным образом представит на его рассмотрение существующие возражения, — сказал он.

Порядок в зале к его приходу был восстановлен. Вельгельм опять уселся на троне, братья встали рядом, а Рауль — у колонны, несколько позади.

— Итак, господа? Вы уже приготовили ответ? — спросил герцог.

С кресла поднялся Фицосборн.

— Да, сеньор, мы посовещались и на мою долю выпала высокая честь говорить сегодня от имени собравшихся.

По залу пробежал шепоток одобрения, все знатные господа с благодарностью смотрели на своего представителя, желая поскорее услышать, как ему удастся смягчить их грубый отказ.

— Тогда говори, Фицосборн, — приказал герцог, — я слушаю.

Сенешаль забросил полу мантии на плечо и поклонился.

— Сеньор, мы выслушали ваше предложение и почитаем вас за ту смелость, которая позволяет вам полагать, что задуманное — легко выполнимое дело.

Стоящие за сенешалем снисходительно закивали головами. Начало было неплохое: оно должно было привести герцога в хорошее расположение духа, прежде чем дело дойдет до изложения малоприятного существа вопроса.

— Вы хотите корону и королевство, ваша милость, — продолжал Фицосборн, — и, по нашему мнению, достойны их иметь. Нас, ваших преданных вассалов, вы просите помочь вам в этом. Но, сеньор, вы должны знать, что, согласно клятве верности, мы не обязаны воевать за морем.

Он замолчал, но и герцог ничего не возразил на это. Вассалы снова закивали головами — ведь Фицосборн разъяснял все так убедительно.

— Вы просите, чтобы мы последовали за вами в чужую землю, населенную нашими злейшими врагами, а такого в прежние времена не требовал ни один нормандский герцог. Мы непривычны к морским путешествиям, может быть, они нам не нравятся, а может быть, здесь у нас, в Нормандии, есть владения, требующие заботы, и жены, которые будут рыдать, узнав, что мы уходим на войну. Но это — тайна нашего сердца, милорд, ведь вы долго и успешно правили нами, ведя от победы к победе, и, если вы клялись что-то сделать, то всегда сдерживали слово. Сеньор, каждый преданный человек верит в вас, его жизнь — в ваших руках, и этот преданный человек отвечает: «Мы пойдем за вами, куда бы вы нас ни повели, будь то Англия или Аравия, а тот, кто должен поставить в армию двадцать вооруженных всадников, из любви к вам даст вдвое больше».

На этом речь его закончилась. Вассалы, словно зачарованные, смотрели на оратора. Рауль обратил внимание, как один из них открыл было рот, но потом тут же закрыл его, проглотив готовые вырваться у него слова. Сенешаль воспользовался временным затишьем, чтобы сказать о своем личном вкладе в общее дело:

— Я даю на это шестьдесят кораблей. Сеньор, мы преданы вам, приказывайте!

Это было уж слишком! Разъяренные вассалы обрели наконец дар речи, позабыв про внешние приличия и из десятков глоток раздалось свирепое: «Нет!» Анри, лорд де Ферье, пробился к самым ступеням помоста и, зло глядя на сенешаля, крикнул:

— Вранье! Все вранье! Это ваш ответ, а не наш! Не поплывем за море!

Уголок рта у герцога задергался, он обернулся, чтобы посмотреть на кричавшего. В конце зала Ричард де Бьенфе прыгнул на скамью и возопил:

— Позор! Позор вам, Анри де Ферье! Все настоящие мужчины согласны с тем, что сказал Фицосборн!

— Это не так! — попытался стащить его вниз Фульк Дюпен. — Все это не имеет никакого отношения к нашей клятве на верность!

— Неужели мы испугались? — закричал молодой Хью Авранш, вскочив на скамью рядом с Ричардом и размахивая над головой мечом. — Пусть отвечают молодые!

Герцог не обратил на все это особого внимания, он пристально смотрел на Рауля Тессона, который за все это время не проронил ни слова; он просто стоял в стороне около одной из колонн зала, на его лице застыло упрямое выражение. Он прямо посмотрел в лицо герцога, но в его взгляде тот прочел безоговорочное неодобрение.

Робер Пико де Сей последовал примеру де Бьенфе и тоже взгромоздился на скамью.

— Нет, нет! — заревел он. — Не забывайте о том уважении, которое мы должны оказывать его светлости! Такое поведение невиданно! Должен заявить со всей ответственностью и смирением…

Его голос затонул в общем шуме. У собравшихся не было желания тратить попусту время, выслушивая изящные длинные обороты его речи. Ив де Васси протолкнулся вперед и громко заявил:

— Мы пойдем туда, куда нас призывает долг, но никакой долг не призовет нас за море! Неужели следует оставить наши границы открытыми для той же Франции, пока мы весело отправимся выполнять подобное задание?

Одо внезапно шагнул к краю помоста. Его глаза полыхали, пальцы нервно перебирали складки сутаны.

— Вы, нормандские псы! — с горечью сказал он. — Неужели вы возьмете на себя смелость указывать герцогу правильный путь?

Герцог пошевелился и что-то произнес, но никто этого не расслышал, кроме епископа. Одо гневно передернул плечами и с размаху шлепнулся в резное кресло.

Вильгельм встал. Понадобилось какое-то время, чтобы шум в зале прекратился, потому что стоящие впереди сочли долгом приказать замолчать тем, кто сзади, а трое стащили Ричарда де Бьенфе со скамьи.

Абсолютно невозмутимый Вильгельм ждал, пока шум уляжется. Когда все затихло и люди в тревоге ждали, что скажет герцог, он взглянул прямо на лорда Сангели, позвал его:

— Тессон!

Лорд вздрогнул и, насупившись, пошел на зов. Ему освободили проход. Подойдя к помосту, лорд мрачно посмотрел на герцога.

С ласковой улыбкой Вильгельм попросил:

— Проводите меня, Рауль Тессон.

— Ваша милость…

— Проводите же!

Лорд поднялся на помост и, надувшись, последовал за Вильгельмом к выходу. Оставшиеся в немом удивлении смотрели друг на друга и думали, что обычный человек никогда не в силах предугадать следующего хода герцога.

В комнате позади трона Тессон занял оборонительную позицию у дверей, искоса поглядывая на своего господина.

Вильгельм отстегнул фибулу, сбросил с плеч тяжелую, подбитую мехом мантию и протянул ее лорду. Тот подошел и принял ее в руки.

— Итак, что скажете, мой друг? — посмотрел на него герцог.

Тессон повесил мантию на спинку кресла.

— Ваша милость, вам не обвести меня вокруг пальца, чтобы вынудить сказать «да», — прямо ответил он на вопрос. — Вы все еще молоды, милорд, а мое-то юношеское безрассудство уже давно позади.