С Матильдой происходило что-то странное. Она со страхом ловила все новые и новые сплетни о его женитьбе. Его молчание сокрушало ее, лишало малейшей надежды. Она приучила себя встретить ожидавшееся известие о его свадьбе с подобающим спокойствием, но задрожала, как лист на ветру, узнав о прибытии в Брюссель нормандских посланцев.

Отец послал за дочерью, она пришла, ступая аккуратными шажками, выражение лица не выдавало ее внутреннего смятения.

Граф Болдуин начал прямо:

— Вот, дочь моя, мессир Рауль д'Аркур, а с ним множество знатных сеньоров снова здесь и просят твоей руки для герцога. Мне сказали, что он позабыл о происшедшем два года назад, что меня, пресвятые угодники, очень удивляет! — Обеспокоенный, он сурово посмотрел на дочь. — Меня сдерживает данное слово, дочка, поэтому не буду принуждать тебя к повторному браку, но если тебе дорога твоя шкура и моя честь, не позволь невежливым словам сорваться со своих губ!

— А что мне сказать? — тихо спросила она.

— Кто лучше тебя самой знает твое сердце?

— Видит Бог, я не знаю, — ответила Матильда.

Некоторое время граф Болдуин в молчании изучающе смотрел на дочь.

— Девочка, у тебя было два года, чтобы узнать, — сухо сказал он.

Ее пальцы теребили косу.

— Милорд, дайте мне еще час, — попросила Матильда.

— Дитя, — прямо ответил граф. — Можешь думать, пока не придут посланцы, и уж тогда ты должна дать ответ и им, и мне, потому что, Богом клянусь, второй раз от твоего имени я говорить не буду!

Матильда удалилась, но вскоре ее призвали в зал.

С громко стучащим сердцем она шла размеренным шагом по залу, полному незнакомых лиц, внимательно наблюдающих за ее приближением. Матильда крепко сцепила пальцы под складками шелковой накидки. Тайком глянув на посланцев из-под полуприкрытых век, она увидела Рауля д'Аркура, беспокойного и нахмуренного. На губах женщины затрепетала улыбка — она почувствовала свою силу. Вот что значит быть желанной. Матильда проследовала на свое место у отцовского трона и уселась там.

Граф Болдуин обратился к ней, сказав, что герцог Вильгельм предлагает ей руку, — сказал так, будто никогда ранее такого предложения не делалось и оно не было грубо отвергнуто. Матильда едва слушала отца, в мыслях происходила отчаянная борьба. Обрывки сказанного отцом доходили до ее сознания. Граф говорил о разрешении — женщина заметила появившийся пергаментный свиток. Он упомянул об епитимье — она поняла, что должна будет построить монастырь, если выйдет замуж за герцога, и обратила к отцу невидящий взгляд, заставивший его задуматься, что же все-таки у нее на уме.

Голос графа затих. Матильда, выпрямившись, сидела со скрещенными на подоле руками. Стояла такая глубокая тишина, что казалось, над залом навис рок. Леди понимала, что все собравшиеся ждут ее ответа и не могла решиться.

Матильда облизала губы кончиком языка. Уставившись на руки, она была захвачена изучением слабых следов голубых вен под белой кожей. Сын бюргерши, внебрачный ребенок дочери кожевника! Дама заметила, что пальцы смяли шелк платья, и принялась машинально разглаживать его. Это так, но если она откажет во второй раз, то увидит ли лицо герцога когда-нибудь снова? Матильда не была уверена в том, хочет ли его увидеть, ведь перед глазами все еще стояло то суровое и мрачное выражение, с которым он склонился над ней во время их последней ужасной встречи. Неистовый возлюбленный, устрашающий жених! Тут на одном из своих гладких ногтей Матильда заметила белое пятнышко и принялась внимательно изучать его. Стереженое Сердце! Далекая Цитадель! Она слегка покраснела, подумав, что почти чувствует под кожей боль он синяков двухлетней давности. Отпустить герцога? Матильда боялась его и ненавидела. Нет, она не для него.

Граф Болдуин прервал молчание.

— Дочь моя, мы ждем твоего ответа.

И тут она услышала собственный голос, произносящий удивительные слова:

— Ваша милость, я очень рада, — запинаясь, ответила Матильда.

Она слабо понимала, что было потом. Рауль, встретив ее позже, наедине, целовал ей руки и обещал, что все будет хорошо. Матильда безучастно смотрела на него. Почувствовав ее замешательство, Рауль сказал:

— Леди, не тревожьтесь. Вы будете очень счастливы в этом союзе.

Ласковое выражение глаз юноши успокоило ее, и она тихо произнесла:

— Ваша милость, я не знаю, почему ответила именно так, и боюсь.

— Мадам, отбросьте мрачные мысли. Если вы и видели моего хозяина в гневе, то скоро увидите его в совершенно ином настроении. Не передадите ли ему словечко?

— Нет, — ответила она. — А что просил передать он мне?

— Ни слова, мадам, только вот это. — И Рауль раскрыл ладонь руки, на которой лежало массивное золотое кольцо. — Он поручил мне надеть его вам на палец от его имени, но я решил сделать это, когда встречусь с вами наедине, а то там, в зале, мой поступок неверно бы истолковали. — В его глазах появилась улыбка. — Давайте руку, леди, герцог снял его со своей руки.

Матильда позволила взять свою. Она видела отлитых на кольце львов Нормандии, когда же оно скользнуло на ее палец, женщина вздрогнула, будто почувствовала, что сила герцога пропитала маленький золотой обруч, как иногда брошенная перчатка оказывается пропитанной запахом духов. Трепеща, она произнесла:

— Оно для меня слишком большое и тяжелое.

Рауль рассмеялся.

— Мадам, я передам герцогу, что посланное им кольцо плохо подходит к вашему пальчику.

— Да, передайте, пожалуйста.

Матильда больше не увидела посланцев. Утром они отбыли, а об их визите напоминало лишь золотое мужское кольцо, тяжело давящее на маленький пальчик.

Очень скоро служанки занялись шитьем свадебных нарядов. Их языки могли соперничать в скорости разве что с мелькающими иголками, а графиня Адела все разворачивала и разворачивала кипы отрезов полотна и сукна. Что касается Матильды, она понимала, что события ускользают из-под ее контроля. Она сидела в стороне, замкнутая от всех, скрытная, и вертела на пальце кольцо Вильгельма.

Она думала, что герцог мог бы и сам приехать в Брюссель, но он лишь присылал обычные в таких случаях подарки и высокопарные письма, написанные на латыни и подписанные «Ego Willelmus cognomine Bastardus»[4].

Разглядывая подпись, Матильда краснела, размышляя, не подписался ли он так, чтобы посмеяться над ней. Увидев в последующих письмах, что герцог подписывается только таким именем, она непроизвольно рассмеялась, подумав, как это похоже на него — так бесстрашно выставлять на обозрение свое происхождение. Больше от него ничего не приходило, и по холодной сдержанности поведения можно было понять, что страсть его перегорела. Гордость леди была оскорблена таким отношением, и она резко изменилась. Поэтому в паланкине свадебного кортежа, который отправился к границам Нормандии, сидела уже не прежняя Матильда, а совершенно другая женщина, холодная и опасная, умеющая держать себя в руках.

Высланный герцогом эскорт сопроводил невесту в Ю, где должно было произойти венчание. Поглядывая через щелочку в занавесях паланкина, Матильда видела несчетное множество великолепных мантий, сверкание стали и драгоценностей. Кортеж графа Болдуина как-то потерялся во всем этом великолепии, в роскоши кавалькады нормандцев. Леди Матильда, поглядывая на пышность эскорта, испытывала удовольствие от этого зрелища.

Может, герцог Вильгельм и намерен быть холодным, но он демонстрировал перед возлюбленной весь этот блеск так же, как павлин распускает хвост, чтобы покрасоваться перед другими.

Недалеко от Ю их встретил большой отряд. Лицо Матильды было скрыто под вуалью, и она являла собой скромную особу, но и не поднимая глаз, леди не упускала ничего из происходящего. Замок был полон знатными баронами, приехавшими сюда с женами, рыцарями, оруженосцами, слугами, пажами, церемониймейстерами. Голова Матильды шла кругом, и она была рада, когда ее отвели в приготовленные для нее апартаменты.

Там ее собственные служанки, ища одобрения знатных дам, приставленных герцогом к невесте, искупали и одели ее для первой встречи с женихом. Матильда подчинилась их выбору в одежде. Она посматривала через узкое оконце на сереющий в сумерках ландшафт за окном и думала, какая унылая и мрачная эта Нормандия.

К ужину ее повела графиня Адела, пришедшая в комнаты дочери, чтобы убедиться, что служанки все сделали как надо. Графиня доброжелательно побеседовала с нормандскими дамами, но ее голос показался Матильде печальным.

Они прошли через бесконечные галереи увешанных гобеленами стен. Вышитые лица глядели вниз, на Матильду. Графиня вела дочь за руку, их сопровождала процессия знатных дам, их шлейфы от платьев волочились по каменному полу. Когда они дошли наконец до цели, Матильде показалось, что в зале горит тысяча свечей. Их огонь слепил, она видела только их желтые язычки, когда проходила зал, направляясь к возвышению под окном. Взойдя на него, услышала голос своего отца, а затем еще один, более низкий, угадав который, женщина вздрогнула. Кто-то сильно сжал ее руку. Несмотря на всю силу, пожатие это не было вполне уверенным, ее блуждающий взор смутно различил лицо герцога, склонившегося, чтобы поцеловать ее пальцы. Он произнес одну или две официальные фразы и тут же отпустил ее руку. Матильда села рядом с ним за стол, но разговаривал с ней лишь сидящий рядом Фицосборн. Герцог, казалось, был занят только графом Болдуином и его женой. Когда же обращался к Матильде, то говорил как незнакомец, хотя и не мог оторвать взгляда от ее лица.

Увидев такое обращение, женщина начала оживать. Взгляд ее прояснился, она стала более внимательно следить за происходящим, оставаясь ласковой с Фицосборном и сохраняя холодное самообладание по отношению к герцогу. Матильда обратила внимание, что еда подавалась на золотых блюдах, но она мало что попробовала, отсылая еду обратно, мало пила и вскоре удалилась в сопровождении матери и своей свиты.