— Монтгомери неправильно изложил свою версию. Леди действительно произнесла такие слова, но сделала это из чисто женского желания побольнее ранить того, кто слишком волнует ее сердце. Думаю, было бы умнее проигнорировать ее ответ.

— О гнев Господен, да я заставлю ее обливаться кровавыми слезами! — поклялся Вильгельм. — Ну, гордая вдова! Ну, надменная дама! — Он, не останавливаясь, мерил комнату огромными шагами. — Она не хочет, чтобы я был ее возлюбленным! Тогда, крест святой, она узнает, какой я в роли врага!

Герцог вдруг замер у окна, глядя на проплывшую луну. Его пальцы вцепились в каменный подоконник. Он засмеялся и, обернувшись к Раулю, бросил:

— Поеду в Лилль. Если ты со мной, давай! Если хочешь остаться, тогда пусть мой паж Эрран седлает своего коня.

— Благодарю, ваша милость. Я бы хотел поехать с вами. Но принесет ли это какую-то пользу?

— Леди Матильда неправильно поняла меня, — мрачно ответил герцог. — Она ответила мне, как какому-то ничтожеству, с которым можно не считаться вовсе. Что ж, я ее проучу.

Ни единого слова больше не было сказано, не удалось отговорить герцога и от немедленного выезда в Лилль. Серьезно обеспокоенный, Рауль вышел, чтобы приказать вывести коней и перемолвиться парой слов с графом Ю. Он надеялся, что в ближайшие полчаса Вильгельм передумает и изменит свое решение, но, увы, этого не случилось. Когда они увиделись снова, герцог был вполне спокоен, но не прислушался ни к мольбам Рауля, ни к уговорам своего кузена. Роберт Ю то смеялся, то хмурился, но он достаточно хорошо изучил нрав Вильгельма и понимал по выражению его лица, что тут любые уговоры бесполезны. Обменявшись с Раулем удрученными взглядами и опасаясь какой-нибудь безрассудной выходки герцога, он предложил, чтобы Вильгельма в Лилль сопровождал вооруженный эскорт. Предложение было отвергнуто презрительным взмахом руки. Герцог вскочил в седло и галопом помчался.

— Матерь Божья, я боюсь! — опасливо крикнул граф Роберт. — Рауль, дьявол на свободе!

Д'Аркур подобрал поводья Версерея и усмехнулся.

— Благослови нас Господь в поисках любви! — сказал он и поскакал следом за герцогом.

Никаких задержек по пути не случилось. Но ранее у посланников на эту дорогу ушло два дня, герцог же преодолел ее за одну ночь. Он остановился только один раз, на рассвете, чтобы переменить лошадей. Не отдыхал, а если и ел, то стоя и торопливо, большую часть пути молчал, но по мере приближения к Лиллю становился все более мрачным. Рауля, хотя и снедаемого беспокойством, сотрясали приступы беззвучного смеха: юноша слишком устал, чтобы еще и размышлять, какой подход найдет Вильгельм к дочери графа Болдуина, но твердо знал, герцог не в том состоянии, чтобы предстать перед элегантным фламандским двором. Забрызганный грязью, в дорожной пыли, он выглядел скорее как спешащий гонец, а не как правящий страной герцог. Но не было смысла напоминать ему об этом. Поэтому Рауль совершенно не удивился, когда они промчались по узким улочкам Лилля прямо к дворцовым воротам — и без остановки дальше.

На входе в большой холл герцога узнали. Изумленный паж таращил на него глаза и позвал других. Пока Вильгельм слезал с коня, спешно прибежали сначала двое придворных, потом за ними другие люди; стало тесно, то и дело слышались высказываемые относительно его приезда догадки и недоуменные вопросы, а также предложение немедленно сопроводить гостя до спальни. Но Вильгельм, не церемонясь, отмел всех в сторону и приказал Раулю подержать его коня.

— То, что я собираюсь здесь делать, надолго нас не задержит, — известил он и зашагал за вежливыми сопровождающими во дворец.

В холле собрались люди в ожидании ужина. Тостиг воскликнул:

— Бог мой, да это Нормандец! Куда это вы так торопитесь, герцог Вильгельм?

Один из фламандских дворян опомнился и начал объяснять, что граф и его сыновья с минуты на минуту вернутся с соколиной охоты, но на полуслове прервался, потому что было очевидно, что герцог никого не слушает. Он почти пробежал через холл и помчался наверх по узкой лестнице, прежде чем кто-либо успел опомниться. Только и увидели, что на боку у него меч, а в правой руке хлыст.

Оцепеневшие фламандцы уставились друг на друга. Не иначе нормандский герцог помешался.

Матильда сидела в будуаре на мягких подушках, вышивая роскошный покров для алтаря. Над другим его краем трудилась Юдит; две очаровательные головки сестер склонились над вышивкой. Вокруг расположились с шитьем фрейлины. Приглушенное жужжание разговоров внезапно оборвалось, когда дверь на другом конце комнаты с грохотом распахнулась. Иголки застыли в воздухе на полпути к материи, шесть удивленных лиц разом повернулись к двери, шесть пар глаз округлились от изумления.

В дверном проеме стоял Вильгельм — неуместная в благоухающем будуаре фигура. Увидев выражение его лица, одна из фрейлин, испуганно вскрикнув, схватилась за соседку.

Матильда не могла вымолвить ни слова, ее обуревали противоречивые чувства, может быть, она очень испугалась, а может, торжествовала. Леди увидела, какой толстый слой пыли на мантии и башмаках герцога, насколько бледно его утомленное лицо, носящее на себе следы длительной тяжелой скачки, и ее губ коснулась ликующая улыбка.

— Так что же случилось? — спросила Юдит, происходящее ее явно забавляло. Она встала и сделала шаг навстречу герцогу, посматривая то на него, то на спокойное лицо сестры.

Герцог двинулся к Матильде. Та сидела неподвижно, словно статуя, только взгляд был устремлен на него. Он наклонился (как будто ринулся вниз, на добычу, успела подумать она) и рывком поставил ее на ноги, так крепко сжав кисть, что у женщины перехватило дыхание.

— Ваше послание благополучно дошло до меня, — сказал он. — И я пришел с ответом.

— Ой, сердце Иисуса! — вскрикнула Юдит, поняв наконец, что происходит.

Одна из фрейлин заплакала, увидев в руке герцога хлыст. Губы Матильды еле шевелились, не слушаясь ее:

— Вы не осмелитесь!..

— Еще как осмелюсь, мадам! — ответил Вильгельм.

Впервые она увидела, что его улыбка может быть похожа на оскал.

— Я однажды поотрубал людям руки-ноги за то же самое оскорбление, которое нанесли мне и вы, вдова-гордячка! — Он выволок ее на середину комнаты. — Я сохраню вам ноги и руки, мадам, но, клянусь, бока ваши поболят!

Фрейлины дрожали от страха, взирая на происходящее, и не могли взять в толк, что происходит, они всхлипывали от ужаса, и все сгрудились вместе и как можно дальше от пугающего зрелища. Хлыст просвистел в воздухе, одна из фрейлин закрыла лицо и вздрагивала каждый раз, когда слышала следующий звук удара.

Наконец леди Юдит опомнилась. Когда Вильгельм в очередной раз поднял свою карающую руку, она незаметно проскользнула к двери и прижалась к ней спиной, чтобы ее нельзя было открыть. Старшая из фрейлин, объятая ужасом при виде того, что леди секут, хотела выбежать, чтобы позвать на помощь, но наткнулась на Юдит.

— Дура, ты что хочешь, чтобы весь двор узнал, как леди Матильду выпороли? — презрительно сказала та. — Пусть. Пусть! Она не скажет тебе спасибо, если все узнают про ее обиду.

Матильда всхлипывала, но при этом крепко закусила зубами нижнюю губу, и только легкий стон слетал с ее губ. Ее платье уже было порвано, волосы растрепались. Пальцы Вильгельма так крепко сжимали кисть, что ломило кости. Наконец безжалостная рука прекратила двигаться, а при последнем ударе колени дамы подогнулись. Тогда герцог отбросил хлыст и схватил ее за талию, крепко прижав к своей груди.

— Мадам, вы оскорбили меня, — сказал он. — Но, Богом клянусь, вы никогда меня не забудете!

Вильгельм сжал ее еще крепче, левая его рука отпустила наконец хрупкое запястье и приподняла безвольно клонящуюся к нему на плечо головку. Прежде чем женщина поняла, что сейчас произойдет, он поцелуем впился в ее полуоткрытые губы. Матильда слегка застонала. Неожиданно раздался резкий смех, герцог отбросил от себя леди и повернулся на каблуках. В полуобморочном состоянии она упала на пол.

В дверь настойчиво стучали, за нею слышались возбужденные голоса.

— Открывайте! — приказал Вильгельм.

Юдит с любопытством посмотрела на него. Ее лицо осветила медленная улыбка, и она присела в почтительном реверансе.

— Клянусь, вы смелый мужчина, Вильгельм Нормандский, — сказала она, отходя от двери и широко распахивая ее.

В будуар бросились придворные. Их мечи скрежетали в ножнах, раздавались негодующие восклицания. Герцог оскалил зубы и подался вперед, как дикий зверь перед прыжком на свою добычу. Вошедшие разом отшатнулись. Он прошелся по ним взглядом, даже не потянувшись к мечу, а напротив, беззаботно уперев руки в бока.

— Итак, — ехидно спросил герцог, — в чем дело?

Они стояли в нерешительности, беспокойно переглядываясь и вертя в руках мечи, и все смотрели на Юдит. Она смеялась.

— Ох, и несообразительные же вы! Стойте, где стоите, все это вас совершенно не касается!

— Господь свят!.. — заикался один.

— Посмотрите на леди Матильду! — шептал другой.

Третий выступил вперед, с его уст слетали слова возмущения:

— Ваша милость, клянусь кровью Господа нашего, вы очень плохо поступили! Ни высокое положение вашей светлости, ни…

— Тьфу! — только и произнес Вильгельм и отодвинул возмущенного рыцаря с дороги; было ясно, что он ни на кого не обращает внимания, — взгляд герцога будто приказывал.

Не понимая, почему все они так поступают, ему освободили проход, и он ушел. Стало ясно, что воли в нем было больше, чем у всех них вместе взятых.

Рауль с тревогой ожидал возвращения герцога во дворе замка. И с его уст слетел вздох облегчения, когда он увидел Вильгельма в дверях, но через секунду за выходящим замаячили обозленные лица, и юноша решил, что в конце концов дело может дойти и до мечей. Но все случилось иначе. Взяв поводья, герцог вскочил в седло. Оглянулся, увидел преследователей и расхохотался.