Матильда покачала головой. Ох уж эта женская слабость! Стиснув зубы, она укрепляла свою защиту, ломая голову над тем, как привести осаждающего к поражению. Здесь было о чем подумать, подбородок вновь склонялся на колени, в лунном свете неподвижно сидела женщина-эльф, поглощенная плетением своих чар.

В ней бушевала ненависть. Нормандский Волк — отчаянный, хищный, высматривающий добычу. Мария, мать Господа нашего, помоги повергнуть его к ногам, покорного, с виляющим хвостом!

Перед ее мысленным взглядом промелькнуло его волевое лицо, кровь сразу быстрее побежала по жилам, а на руке предостерегающе заныла царапина. Женщина крепко обхватила себя обеими руками, как будто пытаясь умерить биение сердца. Пожалуйста, ужасный Сражающийся Герцог, оставь меня, не нападай!

Так она мысленно умоляла его, но, заснув, вновь видела себя невестой.

Глава 3

Игра в кошки-мышки продолжалась: мужчина становился более дерзким, а женщина переставала понимать даже самое себя. О чем думал мудрый граф, можно было лишь предполагать. Он был ласков, искоса поглядывал на герцога и говорил обо всем на свете, кроме женитьбы. Что касается самой дамы, то она сидела, скрестив руки на коленях, скучала с таинственной улыбкой, скрывающей все ее мысли. Блеск ее глаз должен был бы предостеречь герцога, но что он знал о женщинах? Ясно, ничего.

Проводя рукой по ее щеке, высокой груди, талии, он восклицал:

— И что, от всего этого отказаться?! Вы ошибаетесь, леди! Головой клянусь, вы созданы для мужчины!

Он протягивал руки, в его улыбке была страсть, покоряющая ее вопреки собственному желанию. Женщина увертывалась, но мужчина был уверен в победе. Воздвигнутые ею барьеры рушились под напором атак более яростных, чем она ожидала. Менее знатная дама уже давно бы пала в его объятия, но дочь графа Болдуина охраняло не только сердце. Если герцог и проделал брешь в ее обороне, то это только сильнее разжигало ее гордость. Матильда была оскорблена, загнана в угол, но сражалась ожесточенно.

Юдит, морща брови, бормотала:

— Об этот факел обожжешь пальчики, кролик.

— Я его проучу. — И больше от Матильды ничего нельзя было добиться.

Она его проучит… Он излишне самоуверен! Так пусть же поймет, какая пропасть разделяет по-настоящему знатных и незаконнорожденных.

Но о ее мыслях герцог и понятия не имел. Остальные же могли только догадываться. Единственным, кто знал, какой плетью нахлестывает леди свою враждебность, был Рауль, ему об этом нашептала леди Юдит, лениво роняя слова и хихикая, когда юноша краснел.

— Мадам, — прямо говорил он. — Леди Матильда поступила бы очень правильно, если бы поостереглась затрагивать эту тему. Советую по-хорошему.

— Ну и что? Не съест же он ее, — спокойно отвечала Юдит. Однако она поняла, что юноша обеспокоен, и решила, что пора сообщить сестре, как был воспринят ее намек.

Слова Рауля оказались в достаточной мере предостерегающими, чтобы еще более разжечь интерес Матильды. Она начала обращать на юношу внимание, а однажды на утренней соколиной охоте устроила так, что ее лошадь оказалась рядом с Версереем, жеребцом д'Аркура. Дама достаточно ловко перевела разговор на интересующую ее тему и после нескольких малозначительных слов сказала с мимолетной улыбкой:

— Ваша милость, друзья герцога поступили бы правильно, посоветовав ему отказаться от преследования новой добычи.

— Леди, герцогу не советуют, — просто ответил Рауль.

Матильда оценивающе взглянула на него из-под длинных ресниц.

— Его вводят в заблуждение. — Она помолчала. — Если я и выйду когда-нибудь замуж, то жених по рождению должен быть знатен не менее меня. Я говорю это прямо, потому что знаю, вы пользуетесь доверием милорда.

В этих словах сквозило и высокомерие, и непреодолимое желание добиться своей цели.

Рауль покачал головой. В глазах дамы он сумел прочитать кое-что из того, что было у нее на уме. И юноша не мог не пожалеть ее, ощутив, что она раздираема двумя, одинаково сильными страстями.

— Леди, позвольте дать вам совет, — сказал он. — Со всей ответственностью говорю, не используйте это оружие против моего господина. Даже то, что вы женщина, и ваше высокое положение не спасут вас от его гнева.

Матильда продолжала улыбаться. Казалось, предостережение только обрадовало ее.

— Он — мой вассальный сеньор и притом очень дорог мне, — продолжал Рауль. — Но я знаю его нрав. Леди, если вы разбудите нормандского дьявола, то могу лишь пожелать, чтобы вас хранил Господь.

Он хотел сделать как лучше, но просчитался. Такие разговоры только разожгли у Матильды алчный аппетит. Разбудить в человеке дьявола! Что может быть притягательнее? А существует ли этот дьявол? Какая женщина устоит перед искушением самой все проверить?

В конце недели герцог уехал, из Ю он послал в Лилль посольство с формальным предложением, просьбой руки Матильды. Вопрос о родстве все еще висел в воздухе, но ничего из того, что говорили советники, не могло заставить его отложить женитьбу на более дальний срок. Посланником был избран Рауль, к чьим тактичным советам герцог не желал прислушаться.

— Ваша милость, вам ответят «нет», а такое вы еще не слышали, — предрекал юноша.

— «Да» или «нет», но я хочу получить ответ, — недовольно бросил Вильгельм. — Сердце Господа, осада слишком затянулась! Иди и от моего имени потребуй ключи от этой цитадели!

Посольство отправилось на следующий же день и скоро нагрянуло в Лилль, где его никто не ждал. Однако пышная свита была принята со всеми надлежащими почестями, посланцев проводили во дворец графа Болдуина.

Рауля сопровождал Монтгомери, оба посла были в роскошных парадных одеждах и имели приличествующий случаю торжественный вид.

Зал для приема гостей заполнила фламандская знать и советники. В конце комнаты на троне восседал граф, рядом — жена, а по его левую руку — Матильда.

Рауль и Монтгомери в сопровождении оруженосца вошли в зал. Их встретили учтиво, леди Матильда на мгновение подняла свой смиренный взор и посмотрела прямо в глаза д'Аркура: ничего хорошего этот взгляд не сулил. Посланник не мешкая перешел прямо к делу и при полном молчании двора передал предложение герцога.

Когда он закончил, по залу пронесся ропот, который мгновенно утих. Граф погладил горностаевую отделку своей мантии и ответил положенными в таком случае словами. Он понимает, какая честь оказана его дочери, сказал граф, но вопрос этот серьезный и решать его следует все хорошо обдумав и посоветовавшись.

— Граф, мой господин считает, что вы давно знаете о его намерениях, — сказал Рауль с обезоруживающей улыбкой.

Граф Болдуин взглянул на дочь: было понятно, что он чувствует себя неловко. Вновь затронув проблему родства и прикрываясь именно ею, он, казалось, был рад, найдя объяснение для отсрочки ответа. Действуя согласно полученным указаниям, Рауль отверг это возражение:

— Герцог питает вполне обоснованные надежды на то, что это препятствие может быть устранено. Ваша светлость должны знать, что сейчас в Риме пребывает приор Бека, и он присылает чрезвычайно обнадеживающие известия.

На это граф Болдуин разразился пространной речью, которая сводилась к тому, что он был бы рад породниться с герцогом Нормандским, но его дочь уже не девица, которой можно было бы руководить, и она питает непреодолимое отвращение к повторному замужеству, поэтому сама должна дать окончательный ответ.

Кажется, только один Рауль догадывался, что может сказать Матильда. Но уж, конечно, не граф и не графиня, которые были просто ошеломлены ее ответом.

Леди Матильда медленно поднялась и присела в реверансе перед отцом. Сомкнув руки, она заговорила спокойным звонким голосом, тщательно подбирая слова:

— Мой отец и сеньор, я глубоко благодарна вам за вашу заботу. Если бы вы пожелали, чтобы я вторично вышла замуж, то я, прекрасно зная свои обязанности, повиновалась бы дочернему долгу, как велит мне моя честь. — Она вздохнула.

Рауль заметил, что на губах леди Матильды играет злорадная улыбка, и приготовился к худшему. Так оно и случилось. Опустив глаза, она продолжала:

— Но умоляю вас, ваша милость, вручить мою руку только тому, кто по праву рождения равен мне, и, ради нашей чести, не позволяйте, чтобы кровь дочери графа Фландрского смешалась с кровью незаконнорожденного, в чьих жилах течет кровь бюргеров. — Она закончила свою речь так же спокойно, как и начала, и, сделав повторный реверанс, вернулась на прежнее место, обратив взор на свои руки.

Оглушительная тишина повисла над собравшимися в зале. Последовал молчаливый обмен изумленными взглядами, все гадали, как нормандские посланники переварят нанесенное оскорбление. Лицо Монтгомери вспыхнуло, и он сделал шаг вперед.

— Клянусь ранами Господа, и это все, что вы можете сказать? — официальным тоном спросил он.

Рауль обращался только к графу Болдуину:

— Ваша светлость, я не могу передать такой ответ моему господину, — мрачно проговорил он.

Судя по шокированному виду графа, можно было заключить, что лишенный и намека на приличия и правила хорошего тона ответ леди Матильды ошеломил его. Пытаясь как-то сдержать гнев Монтгомери, Рауль повторил:

— Милорд, я жду ответа Фландрии на предложение герцога Нормандии.

Но граф Болдуин уже все обдумал и нашел, на его взгляд, удачную лазейку. Он встал и, придав своему лицу скорбное выражение, постарался сделать приятную мину при плохой игре:

— Господа, — сказал он. — Фландрия осознает оказанную ей честь, и если и вынуждена отвергнуть предложение, то, поверьте, лишь с величайшим сожалением. Мы были бы счастливы выдать нашу дочь за герцога Нормандского, если бы не то отвращение, которое леди Матильда питает к повторному замужеству…