— Бенджи, почему бы тебе не поехать вместе с нами в Эндерби? — спросила я.

— Я бы с удовольствием, — ответил он, — но, видишь ли, мое имение…

Я поняла, что он хочет сказать: убегать было бы бесполезно. Он должен остаться и продолжать вести свою одинокую жизнь.

Мы приехали домой в конце сентября, когда осень позолотила листья, а фрукты на деревьях в саду созрели. Мы с Анитой собирали их, стоя на лестницах, а Смит помогал нагружать ими тачку. Демон сидел, склонив голову набок, и наблюдал за всем этим. Время от времени он срывался с места и прыгал от радости, что мы наконец-то снова вместе.

Приехала Присцилла и вместе с Дамарис стала готовить джемы и всякие припасы на зиму. Это была обычная осень, если не считать владевшего всеми печального настроения. Арабелла очень скучала по Харриет, и это было странно, потому что раньше она часто бывала резка с ней при встречах, и у меня создавалось такое впечатление, что многое в Харриет возмущало ее.

Даже прадедушка Карлтон, казалось, жалел о ее потере, а он никогда не скрывал, что она ему не нравилась. А уж Присцилла совсем загрустила. Потом я узнала, как Харриет помогла ей, когда родилась Карлотта.

— Все мы уйдем со временем, рано или поздно, — сказала Арабелла. — И некоторые из нас уйдут раньше.

Дамарис не любила, когда она так говорила. Она отвечала, что это ерунда и что ее бабушка проживет долго, как Мафусаил.

* * *

Прошел еще год. Мне уже было десять лет. Вокруг шли бесконечные разговоры о перемирии, которое, может быть, положит конец войне.

Присцилла считала, что давно пора это сделать. Она не могла понять, с какой стати мы должны обременять себя заботой о том, кто сидел на испанском троне.

Прадедушка Карлтон только посмотрел на нее, качая головой, и пробормотал свое любимое ругательство: «Женщина!»

— Если они действительно не заключат мир, — сказала Дамарис, — тогда откроется свободное сообщение между Англией и Францией. — Она посмотрела на Джереми. — Я бы хотела поехать в Париж. Хотела бы вернуться туда.

— Сентиментальное путешествие, — ответил Джереми, улыбаясь ей той улыбкой, которую я так любила у него. Когда он так смотрел, я знала, что боль в этот момент его не тревожит и сейчас он вполне доволен жизнью.

— Интересно, что стало с Жанной? — задумчиво сказала Дамарис. — Надеюсь, с ней все хорошо.

— Она сумеет позаботиться о себе, — уверил ее Джереми.

— О да. Я никогда не забуду, как она заботилась о Клариссе.

— Я тоже, — ответил Джереми. Дамарис была очень счастлива. Она опять ждала ребенка.

— На этот раз я буду очень осторожна, — сказала она.

Доктор велел ей много отдыхать и напомнил, что с тех пор, как она перенесла лихорадку, здоровье у нее не блестящее, а выносить ребенка трудно даже для здоровой женщины.

Дамарис вся сияла, Джереми тоже. Тени рассеивались. Этот ребенок чрезвычайно важен. Если у них появится ребенок, то обязательства, связывающие меня с ними, будут сняты. Странно, что я думала об этом как об обязательствах, но это так, ибо теперь я знала, что путешествие во Францию, за мной, положило начало их новым отношениям. До этого были лишь два несчастных человека. Я радовалась, что сыграла такую роль в их жизни, но моя ответственность за их счастье с каждым днем росла. Теперь же я поняла, что должна позаботиться о Бенджи, потому что много лет тому назад покинула его. Не то чтобы я сделала это по собственному желанию — у меня не было выбора, но должна признаться, что если бы нужно было выбирать, я по доброй воле ушла бы с Хессенфилдом, а значит, лишила бы Бенджи дочери.

Приближалось Рождество. Арабелла настояла, чтобы мы все приехали в Эверсли-корт. Она сказала, что Бенджи тоже должен приехать, и он обещал.

Дамарис попросила нас сделать все, чтобы поднять ему настроение, ибо Рождество — это время, когда особенно мучительно вспоминать о тех, кого потерял. Я чувствовала, что все были чуть-чуть излишне веселы, притворяясь, что это Рождество ничем не отличается от других.

Мы с Анитой пошли в лес собирать остролист и плющ. Нам удалось разыскать омелу, а Смит даже помог принести рождественское полено. Старина Демон казался веселее всех. Все дорогие ему существа — Джереми, Дамарис, Смит, я — были живы-здоровы, а раз так, он был счастлив.

Арабелла сказала, чтобы мы даже и не помышляли об отъезде из Эверсли-корта до самой Двенадцатой ночи, хотя все живут совсем рядом. Это относилось также к Присцилле и Ли.

Мы украсили Эндерби-холл, хотя знали, что нас здесь не будет. Я слышала, как одна из служанок сказала:

— Интересно, что подумают духи?

— Им это не понравится, — философски заметила другая.

Они были твердо убеждены, что в Эндерби таится что-то нехорошее.

— Обидно уезжать отсюда, — сказала я Дамарис, — все так красиво получилось.

— Твоя прабабушка и слышать не хочет, — ответила она. — Зато приятно будет вернуться домой. Да и Смиту будет весело встретить здесь Рождество.

— Смиту и Демону, — уточнила я. — Я приеду утром после Рождества, чтобы раздать им подарки.

— Дорогая Кларисса, ты добрая девочка, — сказала Дамарис.

— На самом деле это не доброта. Мне просто захочется увидеть Смита и Демона, потому что без Харриет и Грегори атмосфера в Эверсли, наверно, будет немного гнетущей.

— Ты становишься слишком самокритичной, — засмеялась Дамарис. Потрепав меня за волосы, она продолжала:

— Ты только подумай, к следующему Рождеству у меня уже будет ребенок. Мне никак не дождаться апреля.

— Надеюсь, это будет девочка, — сказала я. — Я хочу девочку.

— А Джереми хочет мальчика.

— Мужчины всегда хотят мальчиков. Они видят в них свое возрождение.

— Дорогая Кларисса, ты доставила столько радости мне и Джереми!

— Я знаю.

Она опять засмеялась и спросила;

— Ты всегда говоришь то, что думаешь? Я подумала и ответила:

— Не всегда.

Итак, мы поехали в Эверсли. Все было как и положено в Рождество. Бенджи приехал перед Рождеством и очень мне обрадовался.

Накануне Рождества, как всегда, мы пошли в церковь на всенощную. Это всегда было самой лучшей частью праздника — пение рождественских гимнов и веселых песен, а потом возвращение пешком через поля в Эверсли-корт, где нас уже ждали горячий суп, поджаренный хлеб, подогретое вино, сливовый торт. Мы стали обсуждать службу, сравнивать ее с прошлогодней, все были веселы и никто не хотел спать. Раньше мы всегда обсуждали, кто какие роли будет играть в шарадах Харриет. Она подготавливала их, раздавала всем роли и осуществляла общее руководство. Мы не забудем этого.

В наших спальнях горел огонь в каминах, кровати согревались грелками. Анита и я делили на двоих одну комнату, хотя в доме было множество комнат, все восточное крыло было заперто и покрывалось пылью.

Мы не возражали против этого. В ночь накануне Рождества мы долго лежали без сна, потому что были слишком возбуждены. Анита рассказывала мне, как отмечали рождественские праздники в доме приходского священника, ее отца, как к ним приезжала ее старая тетка, как им приходилось экономить, и поэтому она рада оказаться в семье, где всего в достатке. Она приходила в ужас от мысли, что ей придется жить с теткой, и тогда решила сама зарабатывать на жизнь.

— Дорогая Анита, здесь у тебя всегда будет дом, — сказала я.

Она ответила, что очень мило с моей стороны пытаться утешить ее, но ее положение ненадежное, потому что, если вдруг она кого-то обидит, ее тут же уволят.

* * *

Рождественское утро было ясным, на траве и ветках деревьев и кустов сверкал иней, делая все похожим на сказку. Пруды замерзли, но после восхода солнца все должно было измениться. Утром пришли певцы, и по традиции их пригласили в дом, чтобы они пели специально для нас, а потом их угощали сливовым пирогом и пуншем, приготовленным в особой большой чаше. Мы с Анитой наполняли бокалы. В общем, все было так, как и в другие праздники Рождества, которые я помню с тех пор, как приехала в Англию.

Потом был большой рождественский обед с разнообразными блюдами: индейкой, цыплятами, ветчиной, говядиной, со множеством пирогов разной формы. Стол ломился от яств. Был еще сливовый пудинг и совершенно незнакомое мне блюдо сливовая каша, что-то вроде супа с изюмом и специями.

После обеда мы играли во всевозможные игры, включая прятки по всему дому. Играли мы и в шарады, но это было ошибкой, потому что напомнило нам о Харриет. Присцилла быстро предложила другую игру. Мы танцевали под звуки скрипки, и кто-то даже пел песни. Некоторые из наших соседей присоединились к нам, и получилась большая шумная компания, так что кое-кто из нашей семьи был рад, когда день закончился.

— Рождественские праздники после тяжелой утраты неминуемо приправлены печалью, — сказала Анита.

Когда мы лежали, так без сна, я рассказала ей кое-что о Харриет.

— Она была необычным человеком, — сказала я. — Такие люди, как она, не могут пройти по жизни, не оказав влияния на других.

Я думала о красоте своей матери и Хессенфилда, и гадала, буду ли я походить на кого-нибудь из них, когда вырасту.

Наконец мы заснули и проснулись на следующее утро довольно поздно. В доме уже все были на ногах. Когда мы спустились к завтраку, пробило девять часов.

Слуга сказал нам, что Дамарис ушла в Эндерби. Она хотела посмотреть, все ли в порядке, и сказать Смиту, что нас упросили остаться на некоторое время.

Мы с Анитой еще завтракали, когда вошел Бенджи. Мы сказали ему, что собираемся проехаться до Эндерби и что Дамарис уже ушла. Она пошла пешком, потому что больше не ездила верхом, соблюдая осторожность. Но ей нравились прогулки пешком, хотя доктор предупредил ее, что она не должна ходить на большие расстояния.