— А я все время думаю, что непременно спас бы их, если бы не искал в это время совсем чужого человека.

Он ни разу не говорил ей этого, и, почувствовав, как ему тяжело, она едва не застонала.

— Нет, нет. Дом сгорел почти мгновенно, это все говорили. Дерево было старое, сухое. Нет, Джейк, не вини себя. — Она подняла голову и с отчаянием посмотрела на него. — Я не верю в проклятье. Я не верю, — она резко замотала головой. — А если ты веришь, то думаешь, что к этому имеет отношение моя тетка.

Его лицо застыло, в глазах, темных и слегка прищуренных, была только боль, одна боль, переполнявшая их. Он сжал ее плечи.

— Я не знаю, во что мне верить. Я не могу ни о чем думать. Как только засыпаю, мне снятся родители и Элли, в дыму, таком густом, что ничего не видно и невозможно дышать, они ищут друг друга, чтобы вместе выбраться, а дом вокруг них горит…

— Ты думаешь, мне это не снится?

— Снится, — произнес он голосом, в котором не осталось ничего живого.

— Ох, Джейк.

Собрав всю свою волю, он отступил на шаг.

— Возвращайся домой. Ты нужна Шарлотте.

«А тебе не нужна», — с отчаянием подумала она

— Чего ты ищешь? Скажи, я тоже буду искать.

— Я не знаю, чего ищу. И там ли ищу. Но я не могу не искать, и ты не можешь помочь мне.

— Я могу только одно — убрать этот рубин куда-нибудь подальше. Чтобы ты ночами не лежал без сна, не сводя с него глаз. Ты все время о нем думаешь. А значит — о вражде между твоей семьей и Александрой. Вот почему я его ненавижу. Я мечтаю, чтобы ты позволил мне выбросить его в пропасть с высокой скалы.

Он вновь резко схватил ее за плечи и тотчас отпустил, скорее растерянно, чем сердито.

— Это единственное, что осталось.

— Мы остались, мы с тобой! Постарайся не забыть об этом. — Заплакав, она вырвалась и пошла прочь.

* * *

Ему хотелось домой, к Саманте. Ему хотелось поцеловать ее и сказать, что когда в ночь пожара он на бешеной скорости мчался домой, то думал о ней больше, чем обо всех остальных. Что когда он увидел ее, то понял, что с ней вместе сможет пережить все. И что он никогда не поверит, что любовь к Саманте погубила его семью.

В темноте, под моросящим дождем он ползал по кустам, копался в клумбах. Он не успокоится, пока не осмотрит каждый дюйм двора, а если надо, то каждый дюйм всего Коува. Он дрожал; он промок и промерз до костей, каждая мышца болела, пальцы онемели.

Он не помнил, как покончил с двором и очутился на грязной дороге. Его шатало от усталости, и он из последних сил боролся с отчаянным желанием оказаться в объятиях Саманты, ощутить тепло ее чудесных рук и забыться. Хоть на время. Он запрокинул голову.

— Элли, отзовись. Помоги мне. Скажи мне, что я ищу. Пусть мне будет больно. Нет ничего хуже неизвестности.

Молчание. Только ветер гудит в голых ветках деревьев да шелестит дождь. Он тяжело осел на землю. Сестры больше нет — нет единственного человека, который понимал его без слов. Она предчувствовала, это он помнил. Рубин предупреждал ее. Ему этот камень помогать не будет. После смерти дяди Уильяма рубин так и не простил Джейка.

Он попробовал подняться на ноги. Это оказалось неожиданно трудно — ноги онемели и не держали его. Он оперся рукой, так будет полегче встать.

В пожухлой траве на обочине дороги его пальцы на что-то наткнулись. Знакомое, похожее на транс состояние наконец охватило его, мозг заполнился множеством образов. Смутно знакомое, но забытое лицо, редкие темные волосы. Огромное, мрачное кирпичное здание с солидной мраморной вывеской: «Первая Даремская…» — остальное скрыла крона огромной магнолии.

Лицо! Это лицо. Он видел это лицо в машине, которая стояла здесь, на дороге. Его выхватывал из темноты тусклый зеленый свет от панели управления. И руку, которая что-то выбросила в окно. То самое, что сейчас нащупал здесь в траве Джейк.

Джейк вынул из заднего кармана брюк фонарик и осветил таинственный предмет. Это была коробка спичек.

И вновь возникло лицо. Теперь он вспомнил его. Ошибки быть не могло. Уронив голову на руки, он застонал.

Малькольм Друри.

* * *

Сэмми мерила шагами гостиную. Шелест дождя за окном и тиканье старинных каминных часов, принадлежавших бабушке Джейка, громом отдавались у нее в ушах. Когда часы стали бить полночь, она поспешила к маленькой спальне закрыть дверь. Шарлотта, лицо которой даже во сне было печально, заворочалась на кровати, но не проснулась. Сэмми облегченно вздохнула и вернулась в гостиную. С коврика перед диваном угрюмо поднялся Бо, подошел к ней и уткнулся мордой ей в колени.

— Если до половины первого он не придет, то пойдем за ним сами, — сказала она, наклонилась и обняла собаку, что, кажется, больше помогло ей, нежели Бо.

Вдруг Бо, вырвавшись из ее объятий, побежал к двери, бешено размахивая хвостом. Сэмми кинулась вслед за ним.

Таким она не видела Джейка никогда. Грязные рубашка и джинсы облепили тело, вода стекает с волос, а лицо… О боже! Загнанное, измученное лицо, мрачное и безразличное ко всему на свете. Ее муж смотрел на нее как на пустое место, так, словно она не будет нужна ему больше никогда.

Захлопнув дверь, он молча подхватил ее на руки. Сэмми тоже не могла говорить — ее почему-то охватил безотчетный страх. Просунув руки ему под рубашку, она ощутила неровное, быстрое биение сердца. Джейк отнес ее в спальню, захлопнул дверь и, не включая света, лег вместе с ней на кровать.

Он лихорадочно целовал ее лицо, оставляя на коже полосы грязи и копоти; когда он снимал с нее халат, его руки дрожали. Она отвечала на его неистовую, мучительную страсть поцелуями и тихими стонами. Полураздетые, они предались безумству любви и любили друг друга до полного изнеможения, но и потом не разомкнули объятий.

Страх не оставлял ее. С Джейком происходило что-то не то. Она хотела с ним заговорить, но он закрыл ей рот поцелуем, хрипло, отчаянно повторяя: «Я люблю тебя», пока она не прижала пальчики к его губам.

— Я знаю. И я тебя люблю. Успокойся. Давай я тебя укрою.

Прошло много времени, прежде чем он открыл глаза и посмотрел на нее. Она гладила его по спине, стремясь ослабить напряжение его застывших мышц, передать ему. хоть малую долю тепла и утешения. Наконец ей это удалось.

— Я хочу спать, — пробормотал он.

— Давай я принесу тебе сухую рубашку, — сказала Сэмми. — И наполню ванну. Ты будешь греться, а я вымою тебе голову.

— Нет. Пожалуйста. Я хочу забыть обо всем, кроме тебя. Я хочу обнять тебя и проспать всю жизнь.

— Ш-ш. Не говори так. Спи. Я здесь. Я никуда не уйду. Никогда. Я с тобой.

— Не уходи. — Голос его прервался.

Она погладила его по голове, вытерла его волосы краешком одеяла и, прижавшись, обняла покрепче. Ей хотелось окружить его теплым коконом, не пропускающим ни тяжких мыслей, ни дурных снов, чтобы он проснулся прежним, чтобы взгляд его вновь стал ясным и безмятежным.

— Пообещай, что завтра ты не пойдешь туда. Побудешь дома хоть один день, отдохнешь. Пообещай, — прошептала она едва слышно.

— Обещаю. — Дыхание его выровнялось, он, наконец, заснул.

Приподнявшись на локте, Сэмми прижалась щекой к его виску. Дождь перестал, в окно проник неяркий луч луны. Он упал на стекло вазочки, стоящей на туалетном столике, в которой лежал рубин. Сэмми с ненавистью взглянула туда. Этот проклятый камень — причина страшной вражды между тетей Александрой и Сарой, из-за которой они с Джейком почти всю жизнь были разлучены друг с другом. Увидев ожерелье с этим рубином в руках Шарлотты, Тим надругался над ней. Сэмми вспомнила отчаянный страх и ярость в глазах тети Александры, когда Элли обнаружила камень, спрятанный в подвеске. И — самое страшное — необъяснимую одержимость Джейка; то, как он рылся в развалинах комнаты своей сестры, ища этот камень, и его остекленевший, пугающий взгляд, когда наконец зажал его в руке.

Хотя ее ннрвы были натянуты до предела, она старалась не поддаваться этим горьким мыслям. Что толку?! Но заснула она с таким чувством, что, пока этот рубин у них в доме, им всем угрожает опасность.

* * *

Сэмми проснулась в одиночестве. В окна лился солнечный свет. В ночной рубашке, выпачканной грязью и сажей, она вскочила с кровати, ища Джейка. Простыни с его стороны кровати уже успели остыть.

Накинув халат, она пошла в ванную, надеясь найти его под душем, потом прошла по всем комнатам, зовя его по имени. В коридоре скулил Бо. Шарлотта, ставя на кухонный стол кастрюльку с овсянкой, беспокойно посмотрела на нее.

— Ты не видела Джейка?

— Нет. Я подумала, он ушел, ну, опять туда, ты понимаешь. — Шарлотта отвернулась, не в силах спокойно говорить о Саре, Хью, Элли, об их доме. — Как всегда, — печально добавила она.

С тяжелым сердцем Сэмми поспешила на улицу. «Он же обещал!» Мороз щипал ее голые ноги. Фургон стоял на своем месте, а огромный старый «Кадиллак» Джейка исчез. Она вытащила ключи из-под сиденья фургона, села в машину и поехала по следам колес. Следы поворачивали налево, из Коува, а не направо, к сгоревшему дому.

Сэмми остановилась, мучительно пытаясь сообразить, в чем дело. Куда он мог поехать, ничего ей не сказав? У них никогда не было тайн друг от друга, и вдруг он уезжает куда-то один, не дав себе труда объяснить ей что-либо.

Она вернулась к дому. Шарлотта стояла на террасе, растягивая ворот своего розового свитера. Она дергала вязаное полотно из стороны в сторону и всматривалась в дорогу.

— Где он?

— Куда-то уехал. Я не знаю куда. — Сэмми вошла в дом и стала бродить по разом опустевшим комнатам, словно это бесцельное хождение может что-то прояснить. Наконец в спальне она присела на край кровати, бессмысленно глядя в пространство. Взгляд ее упал на вазочку на туалетном столике. Рубин тоже исчез.

* * *

Наконец-то! Я отплатил этому ублюдку, и никто никогда ничего не узнает! Малькольм Друри был бесконечно доволен собой. Он поднимался на свой третий этаж по гремящим металлическим ступеням лестницы, и от той мысли, что он умрет не мелким мошенником, а поджигателем и убийцей, ему становилось легче дышать.