Сэр Томас зарос, под глазами залегли черные круги, он не сменил белье. Возвращаясь из Лондона, он часто не замечал беспорядка в своей наружности. Но угроза сошла с его лица. Теперь оно излучало умиротворение человека, много часов проведшего в молитве. Слова, с которыми он обратился к Джону Клементу, продолжили мысль, высказанную им перед уходом из Нового Корпуса, но теперь его голос звучал размеренно и спокойно.

— Рассказал? — просто спросил Мор. — Прости, если был резок, но ты должен понять, как это важно для нас всех.

Джон Клемент невольно вытянулся, отошел от стола, от Мег, даже не заметив этого, и кивнул с обычным, почти благоговейным уважением, которое испытывал к этому человеку.

— Об Эдуарде. Да.

Он не сводил с Мора глаз. Сэр Томас повернулся к своей приемной дочери и заметил, что она тоже автоматически кивает. Мег все еще сидела на краешке стола, нахохлившись как птица, которая, готовясь ко сну, распушила перья на ветке, и крепко держалась руками за столешницу. Мор подошел к ней.

— Теперь ты понимаешь, Мег? — очень ласково спросил отец, и она рванулась было к нему в объятия, но Мор просто уселся рядом, заняв место Джона Клемента. — Ты понимаешь, что тебя ждет, если ты выйдешь за него замуж?

Она повела головой, но так неопределенно, что Джон Клемент не понял, согласие это или отказ. Ее ничего не выражавшие глаза были размером с блюдце. Джон Клемент видел: Мор любит ее — он так сосредоточенно тер себе руки, — но Мег ничего не замечала. Ему стало немного неловко оттого, что его покровитель не умеет выразить любовь, и он отвернулся. Он здесь не в качестве судьи; он очень предан этому человеку.

— Проблема заключается не только в тайне его прошлого. Правда еще жива, и риск разоблачения существует. Бывало трудно, но мы выдюжили и долгие годы сохраняли мир и безопасность. Эдуард жил в деревне, Джон путешествовал.

Сейчас положение нестабильно. Новые опасности подстерегают со всех сторон. В стране ширится эпидемия и проклятие ереси, на улицах шепчутся о Божьем возмездии династии Тюдоров. Теребя старые раны, их называют узурпаторами. А король, с санкции папы или без оной, во что бы то ни стало хочет расторгнуть свой брак с королевой. Боюсь, его легко развратят еретики, сплотившиеся вокруг леди Анны. Если он станет… если он обратит свой взор на ересь, — пристально глядя на Мег, Мор многозначительно помолчал — ораторский прием, — тогда все короли-католики примутся искать человека, который мог бы занять его трон. Тюдоры дали Англии мир и процветание, которых она никогда не знала. Я считал долгом в силу своих скромных возможностей помогать им удержаться у власти. И делал это с радостью. Но они узурпаторы, а не представители законной династии. Если Англия погрузится в религиозные распри и станет известно, что законный Плантагенет жив, католики всей Европы поддержат его в борьбе против Генриха Тюдора. До вчерашнего дня это не касалось тебя непосредственно — их бы интересовал Эдуард. Но теперь бедный Эдуард мертв. — Он перекрестился. — Упокой Господь его душу. И последним Плантагенетом является Джон. — Тот замахал руками и сделал шаг вперед, издавая какие-то гортанные звуки. Сэр Томас властно осадил его. — Знаю, знаю, ты этого не хочешь. Твоя единственная цель — избежать любого участия в государственных играх и королевских интригах, знаю.

Но тайны выходят наружу. Все эти годы нам везло, но тайна известна слишком многим и может еще обрести огласку. А если это случится, тебе придется думать не только о католических монархах Европы. Существует еще и король Англии. Генрих не тот тихий человек, каким был его отец. Я иногда говорю, что, если бы с помощью моей головы он мог овладеть еще одним замком, она бы уже завтра слетела с плеч. И если он решит, что ты ему опасен, то твоя голова слетит уже сегодня ночью.

Джон отступил, закивав в подтверждение неоспоримой истины, высказанной сэром Томасом, но государственный муж вряд ли это заметил. Он по-прежнему неотрывно смотрел на девушку, сидевшую возле него, а она по-прежнему смотрела в сторону. Ее руки все еще не отпускали столешницу, а два пальца так сильно захватили юбку, что на желтой материи образовалась четкая складка.

— Ты понимаешь, Мег? — спросил сэр Томас, перейдя почти на шепот. — Я хотел вашей свадьбы с самого начала, давно избрал Джона тебе в мужья. Поэтому-то и привел его в дом. Как я радовался, видя, что дружба между вами крепнет. Но время стояло иное. Я знал, юношей этот бешеный сорвиголова все время ввязывался в драки. Я ведь не был уверен, что он привыкнет к новой жизни, которой я желал ему. А мне бы не хотелось выдавать тебя замуж за человека, который в один прекрасный день вернется к грязной борьбе за политическую власть, особенно когда религиозные беспорядки угрожают разорвать христианство. К чему тебе такая опасная жизнь? Кроме того, будучи принцем Англии, он не смог бы на тебе жениться. Благородная кровь не терпит нашей, бюргерской. Он стал Джоном Клементом еще до твоего рождения, потом лет пять учил моих детей, но я все еще не чувствовал уверенности в нем. В целом он производил впечатление трезвого, рассудительного человека, но то и дело в нем вспыхивала какая-то искра. Опасная искра. И прежде чем дать разрешение на ваш брак, я должен был твердо знать — он хочет навсегда остаться простым Джоном Клементом. — Сэр Томас помолчал. — А затем наступила ночь после смерти Аммония. — Он сказал это очень спокойно, без выражения, глядя в пол. Но от его простых слов лоб у Джона Клемента покрылся испариной, а в сердце закипел стыд. — Только Джон может рассказать тебе, что случилось в ту ночь, если, конечно, вспомнит. Мне известно лишь, что его приволокли ко мне ночные констебли — он встрял в драку в каком-то кабаке на Чипсайд. Они узнали в нем воспитателя нашего дома, все-таки дома магистрата. Понятно, они привели его ко мне. Он был смертельно пьян. Они сказали, он набросился на двух людей, облил их красным испанским вином, их одежда намокла будто от крови, а затем столкнул головами и угрожал ножом. Его пытались образумить человек шесть, наконец поставили на колени и отобрали оружие. Всех их словно окунули в бочку с вином.

На мои вопросы он отвечать не стал. Просто прорычал, что его, дескать, оскорбили. «Если бы у меня был меч, — ревел он, — я бы продырявил их всех». Констебли сказали, то же самое он кричал в кабаке. — Мор замолчал и покосился на Мег. Не дождавшись ответа, он спокойно повел рассказ дальше. — Устраивать побоища в кабаках воспитателю детей лондонского юриста очевидно опасно, потому что одно дело, когда за нож хватается обычный мужчина, а другое дело, когда этот мужчина поминает какой-то мифический королевский меч. — Джон Клемент водил головой из стороны в сторону, как бы возражая, но Мор безжалостно продолжал: — Вот почему я взял его с собой тем летом за границу. И вот почему не разрешал вернуться к тебе до тех пор, пока он не пройдет проверку временем. Он находился в опасности. Я все время боялся — еще одна подобная вспышка дикой ярости, и он погиб. Или ты.

Но теперь у меня есть основания полагать, что он выдержал испытание. Учитывая докторат, то, что он стал членом медицинского колледжа, и неотступное желание в течение всех этих лет жениться на тебе, я действительно верю — он стал тем, кем хотел. Меня можно считать писателем, юристом, государственным деятелем — но самое крупное мое творение, которым я горжусь больше всего, это Джон Клемент, цивилизованный ученый человек, что стоит перед тобой. Вот тот результат, к которому я стремился в жизни, цель, на его достижение потратил так много сил.

Мег все еще смотрела на складку платья между пальцами и не шевелилась. Лишь молчание ясно говорило о том, что она внимательно слушает. Подними она на секунду глаза, Мег увидела бы, как Мор отрицательно качает головой, а Джон Клемент отвечает умоляющим взглядом. Мор тихонько вздохнул и, снова посмотрев на дочь, ласково продолжил:

— Выйдя за него замуж, тебе придется смириться, что у твоего мужа много тайн, он привык с ними жить. Может быть, ему не захочется рассказывать тебе все о прошлом. Но теперь, когда ты все знаешь, я готов поклясться — мне неизвестно ничего, что могло бы послужить препятствием для вашего брака. — Наконец Мег подняла глаза и посмотрела на отца. Джон Клемент, как ни старался, не мог прочитать ее неподвижного взгляда, но его почему-то несколько утешило спокойствие сэра Томаса. — Ты должна понимать, на что идешь. — Мор не испугался ее молчания. — Ты взрослая женщина и осознаешь возможности своего разума. Я не стану тебе мешать, если, зная теперь все, ты скажешь мне, что по-прежнему желаешь этого брака. — Он замолчал. Отец и дочь неотрывно смотрели друг на друга. Джон Клемент ждал, испуганно втягивая воздух. Мег ничего не говорила, не двигалась. — Ну что, Мег? — продолжал Мор, мягко, но неумолимо. — Ты хочешь выйти замуж за такого Джона Клемента?

Молчание. Долгое молчание. Такое долгое, что Джон Клемент услышал пение птиц и заметил пылинки, пляшущие в первых пробивающихся в окно лучах солнца. Мег пронзила его пристальным взглядом. Опять посмотрела на отца. Закрыла лицо руками. Думая, что она сейчас заплачет, Джон Клемент хотел было броситься к ней, но не успел и двинуться, как она снова опустила руки. Встала со стола. Исступленно посмотрела на них обоих и выкрикнула:

— Я не знаю! Я не знаю! Я его не знаю!

И с рыданиями выскочила за дверь, в буйную зелень сада.

Глава 9

Ганс Гольбейн в задумчивости сидел в зеленой тени под шелковицей и, прикрыв глаза, всматривался в приближавшегося к нему Кратцера. Затем вздохнул, поднял карандаш и вернулся к эскизу. Кратцер еще до завтрака хотел обсудить с художником астрономический трактат, который намеревался преподнести в дар королю. Он просил Гольбейна сделать к нему иллюстрации. Но в саду Кратцер встретил своего симпатизирующего лютеранам приятеля грума и, дойдя до Гольбейна, уже кипел негодованием.