Броуди прервал поцелуй и выпрямился, лихорадочно соображая, как бы раздеть ее побыстрее. Никаких сомнений, никаких угрызений у него не осталось, его совесть смыло волной страсти, похоронило под сокрушительной тяжестью желания. Он коснулся пальцами верхней пуговицы на застегнутом наглухо воротничке ее рубашки, но в этот самый миг томная мечтательность в ее глазах вдруг сменилась настороженностью, голова заметалась по подушке.

Пальцы Броуди замерли.

– Ты поранилась, – заметил он удивленно. – У тебя рана на голове!

Такое искреннее сочувствие прозвучало в его голосе, что ее глаза наполнились слезами.

– Да, я… но теперь мне уже лучше, – прошептала Анна.

Это были ее первые слова, обращенные к нему. Анна вдруг совершенно ясно осознала, что разговаривает с этим человеком впервые. Она никогда раньше его не видела… потому что он не был Николасом.

Броуди догадался, что она наконец очнулась и все поняла. Не успел он заговорить, – хотя что он мог сказать? – как дверь с треском распахнулась и ударилась о перегородку.

– Вот он где! – закричал Билли Флауэрс.

При появлении этого гиганта в каюте сразу стало тесно. Броуди медленно поднялся на ноги. О'Данн и Дитц столкнулись, пытаясь одновременно прорваться в тесный дверной проем. Дитц пролаял отрывистый приказ, и Флауэрс начал действовать.

Первый удар громадного кулака пришелся Броуди по скуле и отбросил его к противоположной переборке. Он вскинул руки, заслоняясь от очередного удара. Рука невезучего Билли запуталась в цепи, соединявшей его запястья. Сцепив пальцы, Броуди размахнулся изо всех сил и врезал Билли прямо в солнечное сплетение. Бедняга с хриплым стоном согнулся пополам. Увы, Броуди не долго праздновал победу. Деться ему было некуда: спиной он упирался в стену, а необъятное тело Билли преграждало путь вперед. Мысль о том, чтобы использовать цепь, была ему противна, но другого оружия под рукой не оказалось. Броуди размахнулся.

Флауэрс принял удар как теннисный мяч, посланный «свечой». Первый же яростный рывок заставил Броуди рухнуть на колени, в ушах раздался звон. А может, это был крик Анны?

– Остановите его! Ради всего святого…

– Довольно! – рявкнул Дитц.

Билли повиновался, как хорошо выдрессированный пес-волкодав.

– Вы не пострадали, миссис Бальфур? Он не причинил вам вреда?

Анна не слыхала вопроса. Прижимая к груди простыню и вся дрожа, она, не отрываясь, смотрела на Броуди. Она была близка к обмороку, но держалась усилием воли, потому что должна была услышать его ответ.

– Кто вы? – прошептала она едва слышно.

Броуди с трудом поднялся на ноги, не обращая внимания на грозное упреждающее рычание Билли. Бряцая цепью, он вытер тыльной стороной ладони окровавленный рот и откинул упавшие на лоб волосы.

Во взгляде Анны ясно читался упрек, да и его собственная совесть напоминала ему, что он виноват, поэтому пришлось занять оборонительную позицию. Он отвесил ей насмешливый поклон.

– Рад с вами познакомиться, миссис Бальфур. Меня зовут Джон Броуди. Я брат Ника. Брат-близнец.

Она старалась держаться, но шок, вызванный его ответом, разрушил тонкую стенку ее самообладания.

Флауэрс неожиданно бережным жестом подхватил своего подопечного под руку, и Броуди черепашьим шагом двинулся к двери. Ему не хотелось уходить. На пороге он обернулся, чтобы бросить на нее прощальный взгляд, но над ней уже суетливо склонился О'Данн, шепча слова утешения и полностью загородив ее своей спиной. И все-таки Броуди показалось, что он услыхал ее плач.

Глава 5

– Я хотела бы удостовериться, что понимаю вас правильно, – язвительно проговорила Анна.

Она терпеть не могла ехидства и никогда не прибегала к сарказму, но сейчас ее душил бессильный гнев, и она нашла выход в обычно не свойственном ей презрении.

– Вы предлагаете, чтобы по прибытии во Францию я отправилась в Италию в карете вместе с мистером Броуди, разыграла спектакль с «медовым месяцем» во Флоренции, потом поехала в Рим и ждала там, пока они с Эйдином в Неаполе выясняют, не был ли мой муж преступником. Я все правильно изложила, сэр?

– Анна… – примирительно начал О'Данн.

– Это еще не все, – перебил его Дитц, скрестив руки на груди и словно не замечая ее возмущенного взгляда. – Если вы сделаете все, как следует, и если Броуди окажется достаточно сносным актером, возможно, мы используем его и в Англии, чтобы узнать, кто из работников судостроительной компании Журдена был замешан в контрабанде вместе с вашим мужем.

Анна медленно покачала головой. Глаза у нее округлились от недоверия. Ее поражала хладнокровная наглость этого господина.

– Мистер Дитц, у меня просто нет слов. С чего вы взяли, будто я соглашусь на этот безумный план?

– У меня есть несколько соображений на сей счет. Во-первых…

– Тем более что единственная так называемая «улика» против моего мужа, которую вам удалось раздобыть, состоит из бессмысленной карандашной записи на обложке книги!

Схватив лежавший на койке злосчастный путеводитель, «уличающий» Николаса, Анна принялась лихорадочно переворачивать страницы, пока не дошла до внутренней стороны обложки.

– Вот: «Грили, Н. 30.V. №12, полночь». – Она презрительно рассмеялась. – Вы утверждаете, что это доказывает, будто Николас собирался встретиться с человеком по имени Грили в неапольском порту на двенадцатом причале в полночь тридцатого мая. Я считаю, что эта запись не доказывает ровным счетом ничего. Вы просто хватаетесь за соломинку.

– Боюсь, что вы не знаете многих фактов относительно личности вашего мужа, которые нам удалось установить.

– Может быть, вам пора познакомить меня с этими фактами, сэр?

В голове у нее пульсировала тупая боль. Она поплотнее завернулась в капот, остро ощущая уязвимость своего положения: в неглиже наедине с двумя мужчинами в тесной корабельной каюте. Впрочем, ей было сейчас не до приличий. Не по своей воле Анна оказалась в обстоятельствах столь чудовищных, что благопристойность можно было считать непозволительной роскошью. Она чувствовала себя настолько далекой от привычных светских условностей, словно очутилась на другой планете.

– Боюсь, что я не вправе их разглашать.

Анна насмешливо взглянула на него:

– Интересно, почему такой ответ меня ничуть не удивляет?

– Но я могу сообщить вам кое-что, в чем мы практически уверены: мистер Бальфур (будем называть его так, поскольку его подлинное имя нам неизвестно) действительно несет ответственность за точно такую же незаконную операцию, проделанную больше года назад с другим судном, построенным на верфях Журдена.

– Это просто смехотворно.

Дитц провел пальцами по коротким седеющим волосам и устало вздохнул.

– Сударыня, правительство полно решимости довести расследование до конца. Мне очень жаль, что приходится об этом упоминать, но, если вы откажетесь сотрудничать с нами, нам не останется ничего иного, как закрыть компанию вашего отца.

Анна возмущенно вскинула голову, и Дитц поднял руку, пресекая ее возражения.

– Разумеется, закрытие компании приведет к шумному скандалу, – продолжил он прежде, чем она успела открыть рот. – Мне нет нужды напоминать вам, что это поставит в крайне неловкое положение королеву Викторию <Королева Виктория (1819-1901) правила Великобританией с 1837 года.> которая не далее как шесть месяцев назад посвятила вашего отца в рыцари за долгие годы преданной службы отечеству. Нам не меньше, чем вам, хотелось бы избежать подобного…

– Вы не можете так поступить! – в ужасе вскричала Анна, хватаясь для опоры за спинку единственного стула. – Это неслыханно! Судостроительный завод Журдена был основан сто двадцать лет назад. Компания Журдена – это честное предприятие, и вы не имеете права…

– Мне очень жаль, поверьте, но на карту поставлено нечто большее, чем выживание вашей компании, и мне кажется, вы тоже это понимаете. Речь идет о государственной измене. Нейтралитет Англии в отношении Гражданской войны в Америке находится под угрозой. У нас в парламенте полным-полно депутатов, которые ждут только подходящего случая, чтобы вмешаться в конфликт на стороне Юга, и еще одно торговое английское судно, превращенное в военный корабль конфедератов, – это прекрасный повод для этого.

Анна отвернулась от него и начала расхаживать по тесной каюте между койкой и дверью. О'Данн и Дитц подались назад, чтобы дать ей больше места. Несмотря на неоднократные предложения, она категорически отказывалась сесть, и им обоим пришлось остаться на ногах из вежливости. Мужчины стояли, прижимаясь спиной к перегородкам и страдая от тесноты не меньше, чем она сама.

К утру шторм прекратился: синее небо сливалось на горизонте с синим морем, а через открытый иллюминатор в каюту задувало легким бризом, несущим запах свежести и чистоты.

– Миссис Баль…

– Мистер Дитц.

Анна перестала метаться взад-вперед и повернулась к нему лицом. Только бы не выслушивать больше его взвешенные, неумолимо логичные аргументы! Голова у нее по-прежнему сильно болела, эмоции притупились, она была не в силах с ним спорить.

– Ответьте мне на один вопрос. Как вы можете – это и вас касается, Эйдин! – как вы можете, глядя мне в глаза, с чистой совестью требовать от меня согласия на совместное проживание в течение неопределенно долгого времени с человеком, мне совершенно незнакомым, с человеком, который, по вашим собственным словам, приговорен к смерти за убийство?! Но даже если предположить, что я пройду через это и останусь жива, есть у вас хоть малейшее представление о том, что произойдет со мной, если подобное соглашение станет достоянием гласности? Я буду скомпрометирована! Вы об этом подумали? Или о том, как вся эта история скажется на моей семье?

– Ну, что касается последнего, мне дали понять, что у вас не особенно сплоченная, любящая семья, – ответил Дитц.

Анна бросила изумленный взгляд на Эйдина О'Данна. Ему хватило совести смущенно покраснеть и отвернуться.