– В чем дело? Что за…

– Рубашка прилипла к ране, – проскрежетал он сквозь зубы. – Вот здесь и здесь.

Броуди с трудом распрямил затекшую левую руку, и Анна увидела кровавые пятна на внутренней стороне руки и на боку.

– Пуля прошла насквозь. Это всего лишь царапина, но когда кровь запеклась, моя… Энни?

– Все в порядке.

Анна опустилась на соседний стул и схватилась за голову, опершись локтем на стол. Послышался легкий стук по открытой двери.

– Синьора?

Это пришла Маддалена с тазиком теплой воды и разорванным на полосы льняным полотенцем. Анна кивнула, и экономка поставила свою ношу на стол. Увидев, что она колеблется и не уходит, Броуди поднял брови и перевел взгляд с одной женщины на другую, словно спрашивая, которая из них окажет ему помощь. Его явное неверие в ее силы придало Анне духу.

– Спасибо, Маддалена, – сказала она, давая понять экономке, что та может идти, и встала со стула. – Прошу в постель, мистер Броуди.

Тысяча игривых ответов на это приглашение завертелась у него в голове, но он прикусил язык и покорно последовал за ней.

Они сели рядом на кровати.

– Можете это подержать?

Анна передала ему тазик, и Броуди зажал его между колен.

– Поднимите руку. Вот так, больше не нужно. Здесь болит?

Он промычал в ответ нечто невнятное; а она приложила смоченный в воде лоскут к порванной и окровавленной рубашке, прилипшей к ране. Поджидая, пока ткань промокнет и ее можно будет снять, Анна сидела совершенно неподвижно, стараясь даже не дышать. Она отводила глаза от его широкой, загорелой, покрытой рельефно обозначенными мускулами груди. Ее охватило необъяснимое желание дотронуться до него, просто прикоснуться к нему.

Она с трудом подавила желание провести пальцами по коже, обвести контур мышц, потрогать курчавую поросль волос, обвести легкими кругами твердые маленькие соски…

– Ну, теперь попробуйте.

Анна виновато вздрогнула и отняла полотенце, потом со всей возможной осторожностью принялась отлеплять окровавленные хлопковые волокна от раны.

– Ай!

– Потерпите, вы же не ребенок! – Это могло бы его разозлить, если бы он не заметил, как побледнела она сама, увидев, что ему больно.

– Срывайте все сразу, – посоветовал Броуди побелевшими губами.

– Нет.

– Смелее!

– Нет, это вызовет кровотечение. Потерпите, я уже почти закончила.

Он от души понадеялся, что так оно и есть. Рана была пустяковая, но медленное сдирание присохшей рубашки причиняло ему адскую боль.

– Ну вот и конец. Теперь давайте руку. – Процедуру с отмачиванием повторили. На этот раз, дожидаясь результата, они разговорились.

– Кто в вас стрелял?

– Понятия не имею. О’Данн говорит, что это агенты федеральной армии Соединенных Штатов, которые пытаются помешать сделке Ника.

– Но они даже не пытались взять деньги!

– Нет. Убитого я обыскал. Судя по бумагам, он из Флоренции.

– Из Флоренции? Думаете, он следовал за вами всю дорогу до Рима и Неаполя?

Броуди покачал головой, давая понять, что он этого не знает. Анна тяжело вздохнула и спросила:

– Мистер Флауэрс страдал перед смертью?

– Нет, Энни, он не мучился. Даже не заметил, как умер. Я хотел привезти его тело обратно, но Эйдин сказал, что придется его оставить.

Теперь он понимал, что О’Данн был прав, но все равно считал, что они поступили по-свински.

Слезы навернулись на глаза Анне и неудержимо покатились по щекам.

– Он мне очень нравился, – призналась она.

– Вы ему тоже нравились.

– Правда?

– Ага. Мне кажется, он был в вас влюблен. – Они замолчали, вспоминая Билли. Минуту спустя Анна отделила намокшую ткань от пореза на руке и начала промывать обе раны.

– Эйдин сказал, что вы спасли ему жизнь.

Броуди отмахнулся здоровой рукой:

– Я ему, а он мне.

– Он сказал, что вы могли бы просто бросить его в порту и скрыться с деньгами.

– А вас не удивляет, что я этого не сделал? – усмехнулся Броуди.

Руки Анны замерли, но она так и не взглянула на него. Ей не требовалось время, чтобы обдумать свой ответ: простой и ясный, он сам просился с языка. Но что-то непонятное и угрожающее висело в воздухе между ними. Ей стало боязно отвечать.

– Так что же? Да или нет?

Она твердо посмотрела ему в глаза:

– Нет, меня это не удивляет.

Понял ли он, что в ее признании содержится нечто большее, чем просто ответ на его вопрос? Лучше об этом не думать. Только не сейчас, когда ей предстоит накладывать ему повязки, чуть ли не обнимать его, пропуская полосы льна у него за спиной.

Анна молча проделала все, что полагалось, потом отставила в сторону таз с покрасневшей водой и окровавленные примочки.

– Теперь вам следует отдохнуть. – Она легонько толкнула его обратно на подушку и начала укрывать одеялом.

– Я велю Маддалене принести вам…

– Энни, прошу вас, не уходите. Посидите со мной немного. Я должен вам кое-что рассказать.

Его лицо показалось ей решительным и мрачным, но руку он положил ей на запястье чуть ли не умоляющим жестом. «Надо бы принести сюда стул», – подумала Анна. Но Броуди не хотел ее отпускать даже на минуту, и ей пришлось сесть на кровать рядом с ним.

– В чем дело?

Он внезапно отпустил ее запястье и провел ладонью по небритому колючему подбородку, потом закинул согнутую в локте руку за голову и уставился в потолок. Несколько минут прошло в молчании. Наконец Броуди рассмеялся коротким невеселым смешком и заговорил:

– Раз уж между нами установились такие доверительные отношения, я подумал, что стоит поделиться с вами одной историей. История безобразная, но, к счастью, короткая. Сам не знаю, зачем мне понадобилось рассказывать ее вам. Но я хочу, чтобы вы выслушали.

– Я слушаю.

Анна сидела, сложив руки на коленях, выпрямив спину, строгая, как учительница. У него мелькнула мысль, что она точно упустила свое призвание. Ему было бы легче рассказывать свою историю, если бы она разрешила положить руку себе на колено. Просто положить, больше ничего. Просто ощущать ладонью теплое колено… его бы это утешило. Но об этом, разумеется, и речи быть не могло. Ведь ему вообще не разрешалось к ней прикасаться.

– Эта история началась в Бристоле четыре месяца назад. Я только что получил удостоверение помощника капитана и завербовался на шхуну к одному норвежцу. Нам предстояло отплыть в Мельбурн за шерстью. Мой новый корабль стоял под погрузкой, мы вот-вот должны были отчалить. В порту я провел неделю и ночевал в пансионе для моряков неподалеку от доков. Проводил время с одной знакомой женщиной. Ее звали Мэри Слоун.

Броуди опустил руку и прямо посмотрел на Анну.

– Мы были знакомы больше четырех лет. Я всегда разыскивал ее, когда попадал в Бристоль. Мы… были любовниками. Проводили вместе пару дней или неделю, а потом я уходил в плавание и не встречался с ней порой целый год. Я давал ей деньги, когда они у меня были, и знал, что я не один такой. Она брала деньги и у других. Можете считать ее шлюхой, но для меня она всегда была другом.

Он пристально вглядывался в нее, не позволяя ей отвести глаза. Она почувствовала, что надо как-то откликнуться.

– Я понимаю, – вот и все, что ей пришло в голову. Анна произнесла это еле слышно. И это было неправдой.

– В мою последнюю ночь перед отплытием мы пошли в кабачок и выпили несколько кружек эля. Уже по дороге домой какой-то маленький мальчик нагнал нас на улице. Он сказал, что некий «джентльмен» хочет засвидетельствовать свое почтение прекрасной мисс Слоун и пожелать удачи мистеру Броуди. Поэтому он посылает нам бутылку вина. Я сунул бутылку в карман и дал малышу пенни. Помню, как подшучивал над Мэри, говорил, что у нее завелся тайный поклонник, хотя она клялась, что не знает, кто бы это мог быть. У меня в комнате мы открыли бутылку и выпили по полстакана прямо в постели. После этого я ничего не помню до самого утра.

Анна прижала стиснутые руки к груди и опустила на них подбородок, ожидая продолжения.

– Кто-то колотил в дверь. Я еле поднялся: у меня было такое чувство, будто меня за ночь несколько раз 'протащили под килем' <Старинная жестокая казнь на море>. Оказалось, что это домохозяйка. Она начала меня бранить – что-то насчет того, что горничная уже трижды приносила завтрак – и вдруг замолчала, а потом завопила благим матом. Я обернулся и увидел Мэри: лицо у нее было белое, как простыня, а вот вся постель вокруг ее головы стала красной от крови. Горло у нее было перерезано. Рядом с ней на подушке лежала моя окровавленная бритва.

Броуди увидел, как Анна зажимает руками рот. Золотисто-карие глаза смотрели на него в ужасе поверх раскрытых пальцев. Он судорожно перевел дух, чтобы закончить свою историю.

– Винной бутылки в комнате не оказалось. В наших полупустых стаканах обнаружили остатки дешевого рома. Никто не поверил моему рассказу про мальчика да и самого мальчика так и не нашли. У Мэри не было врагов на этом свете. Оставалось только арестовать меня.

Анна уронила руки.

– А ребенок? – проговорила она с трудом. Стало быть, О’Данн не преминул сообщить ей и об этом тоже.

– Я не знаю, кто был его отцом. Мэри была уже на четвертом месяце. Я в то время находился на другом конце света.

В полной сумятице чувств, охвативших Анну в эту минуту, самым необъяснимым было неимоверное облегчение при мысли о том, что Броуди не потерял ребенка.

– Я провел в тюрьме четыре месяца и все это время спрашивал себя: почему? Из комнаты ничего не украли… черт побери, там вообще нечего было красть! Все любили Мэри, у нее была добрая душа. Я подумал, что тот, кто это сделал, метил в меня, а не в нее. Но зачем? Я не раз вступал в драку с мужчинами, особенно когда был моложе, но и тогда не смог бы назвать ни одного из них своим заклятым врагом. Они были просто пьяны, или озлоблены, или и то и другое вместе. У меня до сих пор нет никакого ответа.