Бенедиту Барбоза - Роковое наследство

— Мы же с тобой обо всем договорились! — твердил он. — Ничего я у тебя в комнате не трогал. Сделал это тот, кто хочет, чтобы ты уехала от меня. А я этого никак хотеть не могу.

Спустя два дня пеленки и распашонки лежали на месте.

Когда Луана поделилась новостью с Жудити, та сказала:

— Совсем твой дядюшка спятил на старости лет!

Луана только вздохнула и опять подумала про себя:

«Нет, придется мне уезжать и отсюда! Если дядюшка такое выделывает с приданым малыша, то что он будет делать с самим малышом, который — никуда не денешься — Медзенга!»

Да, Луана не могла не сказать себе, что была права, когда не хотела ни от кого зависеть, когда полагалась только на свои трудолюбивые руки и свой здравый смысл. Она чувствовала, что рано или поздно, но этим дело кончилось. Потому что жить в атмосфере постоянной ненависти было слишком уж тяжело…

Рафаэла же чувствовала, что Луана не слишком-то держится за наследство и может даже отказаться от него, и собиралась сделать все, чтобы так оно и вышло. Ее страшно раздражало, что теперь дядюшка был один свет в окошке — Луана, а ее, Рафаэлы, словно бы и вовсе не было. Она не могла понять, чем была вызвана эта внезапная перемена. Ведь не мог же старик узнать, что она ждет ребенка от Маркуса? Или кто-то ему проболтался?

Как-то Жудити спросила ее:

— Когда же ты признаешься, что беременна от Медзенги?

— Никогда! — твердо ответила Рафаэла, потому что и сама ни в чем до сих пор не была уверена.

Так что, если кто-то и наговорил на нее дядюшке, она была готова опровергнуть любой навет. Но старик молчал и вел себя так, словно ее и вовсе не было. И его равнодушие до глубины души уязвляло Рафаэлу, которая на самом деле успела привязаться к старику…

А что касается Луаны, то, конечно, Рафаэла хотела бы выжить ее из имения.

Забрав приданное малыша, она хотела восстановить Луану против дядюшки, а дядюшку против Луаны.

После того, как Луана очень расстроилась из-за пропажи, Рафаэла сказала старому Жеремиасу:

— Я не удивлюсь, если она уедет из-за такого ничтожного повода — она же спит и видит, как бы ей оказаться вместе со своим Медзенгой.

Жеремиас только взглянул на нее и ничего не сказал. Но когда он собрался в Сан-Паулу для подписания бумаги и Луана попросилась с ним, спросил:

— Чего ты там не видела?

— Ничего не видела, — ответила Луана. — Я никогда не была в Сан-Паулу.

Старик решил взять ее с собой, хотя и не сомневался, что дело все в том, что Луана действительно спит и видит, как бы ей повидать своего Медзенгу.

Подмигнув ей, он сказал:

— Пока что я Молочный Король и получаю сорок тысяч литров молока в день, но скоро буду и Мясным Королем, вот увидишь! Так что горевать тебе будет не о ком!

Луана только вздохнула. Разве могла она позабыть единственную любовь своей жизни? Она понимала, что дядюшка шуткой хочет ее утешить. Но какие тут шутки? Какое утешение? И конечно, в Сан-Паулу она попросилась только ради того, чтобы повидать Бруну. Она не сомневалась, что он приедет на подписание купчей. Понимала Луана и то, что для дядюшки это не секрет. Иначе бы он так не шутил. Но что толку от того, что они друг друга понимают? Это же не мешает Жеремиасу Бердинаци ненавидеть Бруну Медзенгу и стараться завладеть одним из лучших имений, воспользовавшись непростительной глупостью бывшей жены Бруну.

Однако Луана не чувствовала себя вправе осуждать Лейю — Бруну один, и уже не по вине Лейи, и наверняка несчастен. И она должна его повидать!

Лейя приехала на подписание купчей очень взвинченная. Она опять с тревогой думала о своем будущем — ведь сумма, которою она должна получить по этой купчей, оказалась просто ничтожной по сравнению с доходами, который приносила бы фазенда. Правда, прибыльной она могла быть только в умелых и добросовестных руках. А таких рук не было. Но в конце концов она передоверила бы ее Бруну, с тем чтобы он регулярно выплачивал ей доход… Впрочем, что теперь рассуждать — сделанного не воротишь!

Мучила ее и неопределенность в отношении Ралфа. Она уже не сомневалась, что Ралфа нет в живых, но поверить в то, что обезображенный труп, показанный ей в морге, был когда-то Ралфом, ей было невыносимо. И соврав про звонок Ралфа из Уругвая, она временами сама начинала верить, что все так и есть: Ралф жив, просто он сбежал с ее деньгами в Уругвай и прохлаждается там с новой любовницей. И тогда ее охватывала такая злоба и обида, что она вновь желала ему смерти, но потом, вдруг опомнившись, понимала, что, скорее всего, это уже свершилось. А желать теперь ему можно одного: чтобы все обиженные им женщины его простили.

Лейя подумала, не заявить ли ей в полицию об исчезновении Ралфа. Но сначала она хотела посоветоваться об этом с Бруну и Маркусом, заодно рассказав о визите Мариты и своей выдумке.

После рассказа Лейи Бруну и Маркус понимающе переглянулись и, похоже, вздохнули с облегчением.

— Преступления нет, раз труп отсутствует, — сказал Бруну, со значением посмотрев на Маркуса.

Маркус кивнул с невеселой усмешкой. Потом они обсудили, нужно ли Лейи заявлять об исчезновении Ралфа. После того, как она и Сузане, и Марите сказала о звонке из Уругвая, подобное заявление выглядело бы нелогично… А что, если она сошлется на анонимный звонок, который якобы известил ее о смерти Ралфа?.. Но еще лучше было бы известить не Лейю, а Мариту… И пусть бы Марита уже сообщила Лейе…

— Ну так кто позвонит Марите, — спросил Маркус отца, — ты или я?

Тут Бруну спохватился, что ему срочно нужно позвонить в Арагвайю. Зе и Донана, наверное, там места себе не находят, разыскивая Уере, а он тут, в Сан-Паулу, вместе с Бруну. Шустрый паренек забрался в самолет, и Бруну обнаружил его, когда они уже подлетали к дому, так что возвращаться было поздно. Мальчишка был счастлив!

И Бруну тотчас же набрал номер фазенды в Арагвайе.

— Уере со мной, скоро прилечу и привезу его обратно, — сказал он подошедшему к телефону Зе.

— А мы тут уж всю сельву прочесали, — с облегчением засмеялся Зе. — Донана все боялась, что он утонул. А я хоть и уверял ее, что чертенок плавает, как рыба, но и у меня сердце было не на месте. Спасибо, что позвонили, хозяин!

Донана, с тревогой слушая их разговор, по улыбке мужа догадалась, что мальчик нашелся, и бросилась обнимать Зе.

Самое трудное время для Донаны прошло. Она знала правду, смирилась с ней и успела привязаться к мальчику, уже не требуя от него благодарности.

Мальчишка был смышленый и очень шустрый. Что ни день, у него находились новый проказы, но тем он и радовал Донану. А что касается его ответной привязанности, то Донана приготовилась терпеливо ждать. Рано или поздно мальчик поймет, что и она ему родной человек…

Если Луана надеялась увидеть Бруну на подписании купчей, то для Бруну встреча с Луаной была полной неожиданностью. И то смятение, которое отразилось на его лице, в его глазах, ставших мгновенно страдальческими и молящими, столько сказали Луане, что на вопрос Бруну: «За что ты так со мной поступила?» — она ответила невпопад:

— Я тебя люблю!

И, глядя в ее синие правдивые глаза, Бруну знал, что Луана говорит правду.

Жеремиас хоть и знал все наперед про Бруну и Луану, увидев их вдвоем, страшно разозлился. Уж слишком очевидно, что для этих двоих больше никто не существует, когда они вместе. И опять закипела злоба в старике против проклятых Медзенга, которые дурят головы подряд всем женщинам и делают им ребят без счета.

И он поскорее увел Луану от Бруну. А то, не ровен час, прямо после подписания купчей и уедут вместе.

Вечером в гостинице старый Жеремиас принялся страшно ругать Луану за легкомыслие.

— Да если бы я знал, что ты ради Бруну Медзенги со мной просишься, никогда бы не взял тебя с собой! — кричал он.

Но Луана его и не слушала, в глазах у нее стояли слезы — она оплакивала свое счастье, которое казалось ей таким несбыточным…

И, глядя на нее, старик притих и сказал совсем уж мирно:

— Ладно, давай сделаем вид, будто ничего и не было. Я, например, ничего не видел…

— А я видела! Я его видела! — упрямо сказала Луана, и в этом «его» было столько страсти, что старик невольно позавидовал Бруну и опять на него разозлился.

— Да твой Бруну давно с женой помирился, — буркнул он. — Они там воркуют как голубки.

Луана только отмахнулась — не лезьте, мол, туда, в чем не бельмеса не смыслите, и попросила:

— Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом!

А Жеремиас вдруг грустно-грустно сказал:

— Эх, девочка, чувствую я, что ты и меня оставишь. Поманит тебя Бруну пальцем, ты и побежишь. И никакое мое наследство тебя не удержит.

— Наследство не удержит, — засмеялась Луана. — Но я теперь к вам по-другому отношусь, чем раньше. Вы же знаете, что раньше я вас ненавидела. Своей тяжелой жизни простить не могла.

— А теперь? — насторожился старик.

— А теперь вижу, что и вы прожили не счастливее со всеми своими деньгами. Да если сравнивать, то я еще, пожалуй, поудачливее буду — сколько добрых людей видела, сколько помощников! А вы всегда думаете: ко мне или к моим деньгам льнут? Так и живете в пустыне и всех подозреваете.

Старик только подивился уму-разуму племянницы. Не зря, видно, горе мыкала, научилась кое-чему в жизни. И его правильно поняла: кроме всего прочего, но старости лет хотел видеть возле себя настоящего человека. Признайся ему Рафаэла, что ждет от Маркуса ребенка, так он бы ее озолотил за искренность. Ведь так хорошо тогда вдруг взбрыкнула, убежала к своему проклятому Медзенге, и вернулась неплохо, видно было, что и он, старик, ей не безразличен. А теперь юлит. И Отавинью с толку сбила. Трудолюбием он в отца пошел, а вот как с честностью? Признает он за своего чужого ребенка, значит, барахло. А если плюнет в глаза бесстыжей девке, значит, жива в нем честь, значит, соблюдает свое человеческое достоинство…