Бенедиту Барбоза - Роковое наследство

В прессе и деловых кругах его неофициально именовали Мясным Королем, и было это не прозвище, а своеобразный титул, которого удостоился крупнейший в Бразилии землевладелец, занимающийся производством говядины и разведением племенных быков.

Полное же имя этого человека было Бруну Б. Медзенга. Так, по крайней мере, он всегда подписывался на банковских счетах и прочих документах, а, знакомясь с новым человеком, представлялся еще короче: Бруну Медзенга.

Досужие репортеры не раз пытались выспросить у него, что означает буква Б с точкой, но Бруну неизменно уходил от ответа, давая газетчикам пищу для всевозможных догадок и пересудов.

Самые дотошные конечно же раскопали, что за буквой Б. скрывается фамилия Бердинацци, однако для них по-прежнему оставалось тайной, почему Мясной Король предпочитает об этом умалчивать. Чутье подсказывало журналистам, что здесь наверняка кроется какая-то загадочная история, способная пролить свет на многое в характере и поведении одного из влиятельных богачей страны, а возможно, и на происхождение его капитала.

Разумеется, они искали прежде всего криминальную подоплеку, вполне допуская, что Медзенга или его предки нажили свое богатство нечестным путем, как это частенько случается в среде бизнесменов. Но тут их ждало полное разочарование. Ни одной зацепки такого рода найти не удалось, и многочисленные журналистские расследования всякий раз лишь подтверждали репутацию Бруну, давно за ним закрепившуюся: деятельный, расчетливый трудяга, буквально помешанный на своих быках, а потому не уделяющий большого внимания политике и светским развлечениям.

Охотники за дешевыми сенсациями, они даже не допускали мысли, что деловой и с виду суровый Медзенга мог утаивать историю сколь романтическую, столь и жестокую, где пылали страсти, кипела кровь и рушились человеческие судьбы.

Мы, однако, не станем томить читателя и сразу же изложим ее во всех подробностях — примерно так, как она передавалась в семье Медзенга из поколения в поколение. Заметим только, что родители Бруну воспитывали его на этом семейном предании, а он в свою очередь воспитывал в том же духе сына и дочь.

Итак…

Более века минуло с той поры, как прадед Бруну Медзенга покинул Италию и вместе с юной женой подался к берегам Бразилии — в поисках лучшей жизни. От заезжего моряка он слышал, что кофейные деревья растут там сами собой, не требуя никакого ухода, — только не ленись, собирай плоды и продавай их подороже охочим до этого напитка европейцам.

Однако, прибыв на другой континент, чета Медзенга столкнулась с непредвиденными трудностями: все океанское побережье, а также плодородные земли вдоль Амазонки и ее притоков были уже заняты такими же искателями счастья, в основном португальцами, заселившими эти края значительно раньше.

Новичкам пришлось переместиться вглубь страны, где осадков выпадало меньше и над землей следовало хорошенько попотеть, чтобы получить с нее приличный урожай. Правда, кофейные деревья росли и здесь, что успокоило Медзенгу, и он засучив рукава взялся за дело.

Вскоре жена родила ему сына, которого они назвали Антонио, а других детей им Господь не послал.

Так и управлялись они вдвоем на кофейных плантациях, пока не подрос Антонио и не стал надежным помощником родителям. Затем он женился на скромной девушке Нэне, и у них тоже родился сын — Энрико.

Старики же, отдавшие все силы возделыванию этой заморской земли, один за другим ушли в нее, оставив Антонио ухоженные кофейные плантации. Но на этих плантациях необходимо было трудиться до седьмого пота, чтобы они приносили прибыль.

К тому времени вокруг владений Медзенги образовалась целая колония итальянцев. Жить стало легче, поскольку земляки нередко приходили друг другу на выручку, хотя случались между ними и распри — дело ведь житейское. Но так или иначе все улаживалось, и соседи вновь устраивали общие застолья по праздникам.

Всерьез не поладил Антонио Медзенга лишь с ближайшим своим соседом — Джузеппе Бердинацци.

Тот приехал сюда позже всех, в двадцатом году уже нашего столетия, и земли ему, разумеется, достались не самые лучшие. Но Бердинацци никак не мог с этим смириться и сразу же попытался передвинуть межу, надеясь таким способом оттяпать у Медзенги приличный участок, на котором бил ключ и протекал небольшой ручей.

Медзенга вынужден бы поставить на место не только ограждение, но и самого Бердинацци, после чего между ними разгорелась открытая, никогда не затухавшая вражда.

Ручей, которым поначалу пользовался Бердинацци, отныне был для него закрыт, а другого источника воды на своем участке ему так и не удалось отыскать.

Впоследствии Медзенга вновь разрешил ему брать воду из ручья, но не для орошения плантаций, а только для бытовых нужд. И двигало им при этом отнюдь не сострадание к соседу и не великодушие — давая Бердинацци воду, Медзенга таким образом лишь подчеркивал его зависимое от себя положение.

Конечно же, это не могло не злить Бердинацци, и он везде, если только представлялся случай, поносил соседа самыми грязными словами, хотя и рисковал вовсе остаться без воды.

Чаще всего предметом его издевок была недостаточно высокая, как он считал, плодовитость рода Медзенга — в котором поколении там рождался лишь один ребенок. Возразить против этого Медзенге было нечего, и он молча сносил насмешки ненавистного соседа.

А у Бердинацци, наоборот, дети плодились как кролики — трое сыновей и дочь родились уже здесь, в Бразилии. Это обстоятельство позволяло Медзенге иногда покусывать соседа:

— На твоих грязнуль уходит слишком много воды. Если ты вздумаешь завести еще хотя бы одного, мой ручей не выдержит — пересохнет.

— Я бы сам с огромным удовольствием засыпал его землей и завалил камнями, да не могу остаться без воды. Но придет час, и уже не я, а ты будешь выпрашивать у меня каждую капельку, чтобы обмыть зад своему единственному отпрыску, — отвечал Бердинацци. — Запомни, когда-нибудь этот кусок земли будет моим!

Пытаясь осуществить свою угрозу, он не раз обращался к местным властям, но спорный участок по закону принадлежал Медзенге. И воздействовать на него представители власти могли только увещеваниями: дескать, продай Бердинацци хоть небольшую часть земли, по которой протекает ручей, и живи спокойно, не трать силы на извечную войну.

— Я же не запрещаю ему брать у меня воду, — резонно замечал Медзенга. — А земли моей он не получит ни за какие деньги!

Тогда Бердинацци, разочаровавшийся в открытых методах борьбы, стал действовать тихой сапой: каждую ночь передвигал ограду на небольшое расстояние, чтобы сосед не заметил, как уменьшается его земельный надел. В конечном счете Медзенга подловил его за этим грязным делом и попросту избил.

— Я подам на него в суд! — кричал Бердинацци в таверне, демонстрируя свои синяки.

Но, кроме насмешек, в ответ он ничего не получил: всем в округе надоела нескончаемая вражда двух упрямцев.

А сами они уже так втянулись в противостояние, что без него жизнь бы показалась им скучной и пресной.

По примеру родителей стали враждовать между собой и дети. Особенно в этом усердствовали младшие сыновья Бердинацци — Жеремиас и Джакомо. Вдвоем они частенько нападали на Энрико, не жалея для него тумаков, за что им всегда попадало от старшего брата, Бруну, спокойного мечтательного мальчика, вообще не любившего драчунов.

Энрико Медзенга тоже не слишком любил драться, хотя при случае и мог постоять за себя. Жеремиаса и Джакомо он считал своими врагами, к Бруну же относился с глубоко скрываемой симпатией.

Дочь Бердинацци, Джованна, в мальчишеских драках не участвовала, и братья однажды немало удивились, когда она вдруг приняла сторону Энрико Медзенги.

— Это подло! Подло! Двое на одного!.. — кричала Джованна, обеими руками вцепившись в волосы Жеремиаса и пытаясь таким образом остановить своих братьев-драчунов.

Те завопили как оглашенные, а Энрико впервые взглянул на юную соседку с изумлением и восхищением.

С той поры у них и начался тайный, во многом еще детский роман. Не сговариваясь, они постоянно оказывались в одних и тех же местах, где не было никого, кроме них, и делились своими представлениями о будущей жизни. Фантазия их не простиралась дальше кофейных плантаций, но обоим виделся некий тихий рай без вражды и свар.

Тайные встречи закономерно привели Джованну и Энрико к первому поцелую, а затем и к жарким клятвам в вечной любви.

Романтическое чувство, вспыхнувшее между представителями враждующих сторон, не долго оставалось секретом для окружающих. Медзенга же и Бердинацци, узнав об этом, пришли в ярость и ужесточили контроль за детьми.

Жеремиас и Джакомо теперь не спускали глаз с сестры и открыто угрожали Энрико, Бруну занимал нейтральную позицию, а Мариета Бердинацци — мать Джованны — втайне сочувствовала дочери, которая призналась ей, что любит Энрико Медзенгу.

Несмотря на все запреты, влюбленные продолжали встречаться, и Бердинацци решил положить этому конец, отправив дочь на учебу в Сан-Паулу.

— Там она увидит других парней и поймет, что свет не сошелся клином на этом Медзенге, — рассуждал наивный отец.

Джованна же поспешила с печальным известием к Энрико и в отчаянии попросила его:

— Придумай что-нибудь! Я не вынесу разлуки!

— Я тоже, — сказал он и предложил выход, казавшийся ему в той ситуации единственным: — Мы убежим с тобой туда, где нас не найдут, и обвенчаемся без благословения родителей.