— Пожалуйста, не надо об этом! — испуганно вскрикнула я. — Даже думать не надо.

Я была ужасно напугана. Он назвал остров зловещим. Я способна была поверить, что в этот самый момент над нами нависала какая-то еще неведомая беда. Я подумала: навсегда запомню этот сад с его густыми зарослями, душный пряный воздух, глухой гул насекомых — как запомнила другой сад, на противоположном краю света, сырой, напоенный моросью, едва уловимым ароматом маргариток и хризантем и влагой земли.

Вдруг ко мне пришла ясность. Я любила его, давно знала о своем чувстве, но до сих пор любила как сильного героя, баловня судьбы, победителя, а теперь увидела в слабости и поражении, и еще больше полюбила за эту беззащитность! Меня ужаснул тяжкий груз свалившейся на него драмы. Может ли выпасть мужчине жребий хуже, чем быть женатым на женщине, которую он ненавидит, и при этом оказаться в этом положении из-за собственной юношеской глупости? Когда этот мужчина — Редверс, человек сильных и глубоких страстей — когда он влюбляется в другую женщину, ситуация оказывается не просто трагической — она делается опасной.

Всем своим существом я чувствовала эту страсть — пока еще сдерживаемую — и представила Моник, дерзкую, безрассудную, обезумевшую от ревности. Но даже в такой момент меня поражала невероятность, неуместность собственного положения — я, простодушная, непритязательная Анна, оказалась в самом центре вихря страстей. Неужели и я, под стать им, способна на безумства?

Он взял меня за руки: на меня нахлынула волна нежности и потребности защитить его… всех нас, включая Моник.

Я была немало удивлена, услыхав собственный холодный голос, изумилась своей способности даже в такие моменты оставаться как бы сторонним наблюдателем.

— Давайте спокойно посмотрим на все происшедшее. Мы с вами не первые мужчина и женщина, оказавшиеся в подобной ситуации. Я часто думаю, что, если бы тот вечер в Доме Королевы выпал нам до вашего приезда на остров, все могло бы сложиться по-другому. Трудно переоценить роль времени в том, как поворачиваются наши жизни. Я не раз задумывалась об этом под тиканье часов из всех углов Дома Королевы.

«Даже теперь, — мелькнуло у меня в голове, — я упоминаю об этом, только чтобы хоть что-нибудь сказать. Пытаюсь выиграть время. Хочу его успокоить, внушить, что мы не должны больше так встречаться».

Он еще крепче прижал меня к себе, я отчаянно взмолилась:

— Нет! Мы теряем рассудок. Мы должны держать себя в руках.

— Анна, так будет не всегда.

Откуда-то издалека донесся резкий вскрик птицы. Он напомнил мне язвительный смех.

— Я должна идти, — сказала я. — Что если нас видели?

— Анна, — просил он, — не уходи.

Он крепко держал меня. Его губы прижались к моим. И опять донесся этот ехидный хохот.

Тут стало ясно, что мне решать, я должна была показать свою выдержку. Вероятно, я должна была благодарить за это суровую выучку тетю Шарлотту, всегда отмерявшую полной мерой презрение всем, кто нарушал нравственные законы. Вдруг она словно встала передо мной в этом саду: не кислая и едкая, какой часто бывала, но без всяких признаков жизни, такая, какой я видела ее в гробу, — и снова надо мной нависло подозрение в убийстве.

Нынешнее мое положение было даже рискованнее, чем то, в котором я однажды оказалась в Доме Королевы, но и там меня заподозрили в убийстве. Что будет, если, проснувшись однажды утром, я узнаю, что умерла Моник? Что если возникнет подозрение в насильственной смерти? Если найдутся доказательства?

Меня словно откуда-то предостерегали.

— Мне надо идти, — решительно повторила я, выскользнув из его рук и быстрым шагом удаляясь.

— Анна! — донесся его голос, полный тоски и боли, но, пересилив себя, я ускорила шаг.

Я вошла в дом. Разумеется, там меня поджидала Щука. Подозреваю, она следила с балкона.

— Любите прогулки на ночном воздухе, мисс Брет? — спросила она.

— Да, освежает после дневной жары.

— Анна, Анна, дорогая моя…

Это был Ред. Он ступил на веранду, прежде чем увидел Щуку.

— Тоже освежаетесь после дневной жары, капитан? — съязвила Щука.

— Да. Только в это время можно прогуляться, — холодно сказал он.

Мигом прошла вся его страсть. Наспех попрощавшись, я пошла к себе в комнату. Там первым делом повалилась в кресло, приложив руку к часто бившемуся сердцу.

Я была окрылена и вместе с тем ужасно напутана. Меня любили — но любили опасно. По натуре я не из авантюристок, ищущих рискованных приключений. Мне хотелось спокойного счастья. Но я полюбила не того человека, который мог мне дать его. Насколько все сложилось бы по-другому, если бы я могла полюбить Дика Каллума.

На ум пришла Щука. Интересно, доложит ли она Моник о том, что видела. Она меня не переносила. Я чувствовала ее ненависть — она могла только усугубляться со временем.

Ложиться в постель не было смысла: все равно было не уснуть. В подсвечниках оплавлялись свечи. «Не поставят ли мне в укор, что жгу много свечей», — подумала я. Какие бы необузданные страсти ни обуревали обитателей этого дома, все равно не следовало забывать об экономии. Придется лечь и задуть свечи. Какие, однако, неподобающие мысли идут на ум в такие моменты. Скоро и моя жизнь угаснет, как эти свечи. С безысходным чувством я вернусь в Англию — только не на «Невозмутимой леди». Возможно, мне удастся получить место гувернантки в семье, возвращающейся на родину. В конце концов, мисс Баркер — или как ее звали? — нашла себе место даже на острове.

Я умылась холодной водой из кувшина, заплела волосы и задула свечи. Напоследок еще раз глянула на стоявшее в бухте судно.

Завтра к этому часу его здесь не будет.


Наутро, как и обещала, я отправилась на судно навестить Дика Каллума. Эдвард, знай он, куда я направлялась, непременно напросился бы в компанию, но он был с матерью, и я ничего не сказала. Судно загружали копрой, арбузами и сахарным бананом; туда и сюда сновали лодки, несущие грузы. Меня тоже доставили на лодке до корабля и помогли взобраться по трапу, спущенному с палубы прямо в воду.

Дик меня ждал. Он был на ногах, но еще не вполне оправился, чему я не удивилась.

При виде меня его глаза зажглись от радости.

— Хоть вы и обещали прийти, — заговорил он, — но я уже подумывал сойти на берег встретить вас.

— Поздравляю! — от души сказала я.

— Так вы слышали?

— Я была в ужасе. Как вы могли так безрассудно поступить?

— Впредь будет уроком. Больше никогда не полезу купаться в море, если там акулы.

— В таком случае, быть может, случай все же пошел впрок.

— Мне был бы конец, если бы не капитан Стреттон.

Я невольно засветилась от гордости.

— Все могло кончиться печально для нас обоих, — продолжал он. — Надо было видеть, с какой скоростью он примчался ко мне и потащил на берег.

— А как вы себя чувствуете сейчас?

— Все еще не отошел от потрясения… и стыда.

— Это могло случиться со всяким.

— Присядем, — пригласил он. — Вообще-то я должен нести вахту, но Грегори велел отдыхать до отплытия. Хочу с вами объясниться, Анна. Это хороший повод. Я буду по вас скучать. Надеюсь, и вы по мне будете.

— Меня уже охватывает отчаяние, как представлю, что смотрю из окна на бухту, а корабля больше нет.

— А я буду представлять вас в этом странном доме. — Я промолчала. Он не сводил с меня глаз. — Это в самом деле странный дом. Вы уже, наверное, и без меня поняли. Полуразвалившийся, запущенный, представляю, какой неуютный.

— Вообще-то я не рассчитывала на еще один Замок Кредитон.

— Вы будете скучать по дому?

— Не знаю. Жизнь меня не очень баловала дома. Там умерла моя тетя.

— Знаю, Анна. Сейчас я собираю все свое мужество, чтобы кос в чем признаться перед вами. Я должен открыться, а вы для меня самый дорогой человек. Хочу, чтобы вы знали.

Я обернулась к нему.

— Коль так, говорите.

— Вы знаете, я просил и прошу вас выйти за меня замуж, но не об этом будет разговор. Впрочем, еще раз повторю, чтобы вы знали: я буду ждать вашего ответа. Вам предстоит провести здесь два месяца. Возможно, за это время вы измените свое решение.

— По поводу чего?

— Замужества.

— Я вас не понимаю.

— Вы меня не любите, но ведь я вам не неприятен?

— Нет, конечно.

— Тогда, возможно, наступит момент, когда вы скажете себе, что счастье могут построить двое, которые исполнены решимости его строить. Страсть не всегда надежное основание, на котором строится будущее. Она проходит, как движущийся на ветру бархан. А взаимное уважение, здравый смысл — вот что по-настоящему незыблемо как скала.

— Я знаю.

— И, быть может, однажды…

— Кто может сказать наперед? Нельзя заглянуть в будущее.

— Тем более что теперь мы добрые друзья.

— Лучшие друзья.

— Потому я и решаюсь открыться.

— Прошу вас, говорите. Я чувствую, это лежит на вас тяжким грузом. Вам станет легче, если выговоритесь.

— Я ненавидел капитана.

— Я это знала.

— То есть чувствовали?

— Вы себя выдавали. Ваша ненависть чувствовалась в самом тоне, каким вы о нем говорили. Вы были так нетерпимы.

— И вот он спас мне жизнь. Я предпочел бы, чтобы это был кто угодно, только не он — так его ненавидел.

— Но это был капитан.

— Он храбрый человек, Анна. Поистине романтический персонаж, верно? Даже недостатки у него романтические, не так ли? Искатель приключений, пират. Я ненавидел его за то, что у него есть то, чего мне больше всего не хватает. Зависть — вот что испытывал я к нему. Это один из семи смертных грехов — по-моему, самый страшный.