Пока мы любовались выходками обезьян, одна из них сбежала со склона с зеленым шарфом во рту. Раздался взрыв хохота, и, проследив взглядом место, откуда она сбежала, я заметила Шантель и Рекса. Они стояли рядом: он держал ее под руку. По их смеху я догадалась, что это был ее шарф.

Выходит, они отправились вместе. Сразу наша вылазка лишилась для меня всего удовольствия. «Даром это ей не пройдет, — подумала я, — она будет уязвлена до глубины души, потому что леди Кредитон ни за что этого не допустит, да и сам он намеревается делать предложение мисс Деринхем».

Возвращаясь обратно в порт, я старалась скрыть мое упавшее настроение. Мальчики без умолку трещали об обезьянах.

— А видел, как та…

— Нет, мне больше запомнилась другая.

Я тем временем пыталась угадать, заметили ли их миссис Маллой или миссис Блейки — и что они в этом случае подумали. Чтобы унять мальчиков, я обратилась к ним самым строгим гувернантским голосом, на который была способна:

— Есть поверье, будто обезьяны перебрались в Гибралтар через ход, который проложен под водой из их родины — Берберии.

— И мы тоже можем пройти тем ходом? — тотчас загорелся Эдвард.

— Это только легенда, — охладила я его. — О таких вещах обязательно возникают легенды. Гибралтар — единственное место в Европе, где их можно обнаружить. Говорят, что, если они когда-нибудь покинут скалу, она больше не будет наша.

Мальчики не на шутку встревожились — не знаю, чем больше: перспективой ухода обезьян или потери Гибралтара. Впрочем, я не раздумывала об этом. Мои мысли были заняты Шантелью и Рексом. Хотела бы я знать, сколько она от меня утаивала.


После Гибралтара мы вошли в неспокойные воды. Палубы опустели: большинство пассажиров держалось своих кают. На мою радость обнаружилось, что я хорошо переношу качку. Даже Эдвард не вставал с кровати, что дало мне несколько часов полной свободы. Порывы ветра чуть не сбивали с ног, поэтому я пробралась на нижнюю палубу, прилегла на шезлонг и, завернувшись в плед, наблюдала, как море словно пробку швыряло наше судно.

Невольно пришел на ум каламбур: «Невозмутимая леди». Впрочем, и вправду невозмутимая, безразличная к бушующим штормам. Какой, однако, дар — безмятежность! Как бы я хотела им обладать — при том что внешне, мне кажется, я оставляла именно такое впечатление о себе, но это только оттого, что умела скрывать свои истинные переживания. Но, по-моему, так поступали все, кто был на судне. Мысль об этом навела меня на вопрос, в какой мере мои спутники отличались от образов, которые хотели составить у окружающих. Выходило, что у каждого из нас имелся свой предмет тайных воздыханий.

Мои философствования были под стать обстановке: я была одна на опустевшей палубе — остальные пассажиры залегли по каютам, уступив превратностям погоды.

— Мое почтение! — Кто-то враскачку пробирался ко мне. Я разглядела судового казначея Дика Каллума. — Храбрая женщина, — громко, перекрикивая гул моря, восхитился он.

— Я слыхала, что в такие моменты больше всего показан свежий воздух.

— Возможно, но мы не хотим, чтобы вас смыло за борт.

— Здесь я прикрыта. Мне ничто не угрожает.

— Да, там вы в достаточной безопасности, тем более что ветер слабеет на глазах. Как вы себя чувствуете?

— Спасибо, неплохо.

— Неплохо значит не вполне хорошо. Знаете что, принесу-ка я вам немного бренди. Вам сделается совсем хорошо.

— Нет-нет, пожалуйста, я не…

— Это только в лечебных целях, — успокоил он. — Предписание казначея. Отказов я не принимаю.

И, раскачиваясь, ушел. Отсутствовал он так долго, что я начала думать, что он забыл обо мне, но вдруг появился, с поразительной ловкостью балансируя небольшим подносом с парой рюмок. Он дал мне подержать поднос и, пододвинув шезлонг, прилег по соседству.

Я пригубила бренди. Дик оказался прав: легкое недомогание начало отступать.

— При обычной погоде вас увидишь нечасто, — усмехнулся он. — Вас способна «выдуть» только буря. Вы как та дама на флюгере: показываетесь только в шторм.

— Что поделаешь, у меня свои обязанности, — ответила я.

— Как и у меня.

— А в непогоду?

— Несколько часов передышки. Не беспокойтесь, нет никакой опасности крушения. Всего лишь волнение и попутный ветер. Мы, моряки, не считаем это непогодой.

Что-то привлекательное было в его внешности, нечто, показавшееся мне знакомым: только я не могла определить, что это было.

— У меня такое чувство, — заметила я, — что мы где-то виделись раньше, но это невозможно, если, конечно, вы не заглядывали в лэнгмутский магазин посмотреть мебель.

Он помотал головой.

— Я вряд ли забыл бы вас, если бы видел раньше.

Я засмеялась его словам. Не поверила им. Не отличаясь особой красотой, я привыкла смотреть на себя как бы со стороны и не видеть ничего запоминающегося в своей наружности.

— Может, это было в другой жизни, — улыбнулся он.

— Вы верите в перевоплощение?

— Говорят, моряк готов поверить всему. Мы суеверное племя. Ну, как бренди?

— Согревает, укрепляет дух. Мне в самом деле полегчало. Большое спасибо.

— Я понял, вы сопровождаете семью капитана. Вы давно в Замке?

— Нет, совсем недолго. Меня наняли только на это путешествие.

— Тот еще дом, а? Разумеется, мы — те, кто обязан семейству средствами к существованию, — относимся к ним с должным пиететом.

— В данный момент в вашем голосе не чувствуется особого почтения.

— Ну, мы ведь не на вахте — и вы, и я.

— Выходит, только исполняя свои обязанности, мы должны вспоминать о благодарности?

— Благодарности? — засмеялся он. В смехе сквозила горечь. — Чего ради я должен ее испытывать? Я делаю свою работу. За это мне платят. Может, это компания должна быть мне благодарна.

— Возможно.

— Нечасто мы удостаиваемся чести перевозить на борту кронпринца и наследника престола.

— Вы о мистере Рексе Кредитоне?

— О нем. Подозреваю, он приглядывает за нами. Наверняка подробно доложит в контору о каждом из нас. Горе тому, кто оступится.

— Мне он вовсе не показался таким. Всегда такой обходительный.

— Яблоко от яблони… Я наслышан о том, что старого сэра Эдварда интересовало только дело. Тем же заразил и леди Кредитон. Сами знаете — даже капитана с его матерью приняла. Говорят, она недавно умерла.

— Да, я тоже слышала.

— Ну, разве не странное семейство?

— Довольно-таки необычное.

— Ясно, чем занят наш доблестный капитан.

— Чем?

— Мечтает оказаться в шкуре Рекса.

— Он вам сам говорил об этом?

— Я не пользуюсь его доверием. Однако в некотором роде сочувствую. Только представьте: оба воспитывались вместе, но один законный, а другой нет. Рано или поздно это должно было его пронять. Сами подумайте. Рекс — наследник миллионов, а наш доблестный капитан — всего лишь капитан, разве что с небольшой долей прибылей.

— Он отнюдь не кажется обиженным.

— Вы так хорошо его знаете?

— Н… нет.

— Но знали, до того как появились на судне? Наверняка знали. Хотя мало видели после начала плавания. Он будет занят до самого Порт-Саида. Значит, вы познакомились еще до отплытия?

— Да, мы встречались.

Я заметила, как изменился мой голос, и надеялась, что это прошло мимо его внимания.

— Ясно. А эта сестра — ваша большая приятельница?

— О да, я здесь оказалась благодаря ей.

— В какой-то момент мне почудилось, что сам капитан взял вас присматривать за сыном, — усмехнулся он.

— Нет, это заслуга сестры Ломан, — поспешно возразила я. — Она ухаживала за моей тетей, а когда освободилось это место, рекомендовала меня.

— И ее величество леди Кредитон соблаговолила принять рекомендацию.

— Вот именно. И поэтому я здесь.

— Ну что ж, интересное будет путешествие. Учитывая, что они оба на борту.

— Вы и раньше плавали с капитаном Стреттоном?

— Несколько раз. Я был с ним на «Роковой женщине».

— О!

— Вы словно удивлены.

— Нет… Но я слышала имя «Роковая женщина» и…

— Что именно слышали?

— Только то, что было такое судно и… что так его окрестила леди Кредитон.

— Верно. Это должна была быть «Леди». Тогда, возможно, ничего бы не случилось. Еще одно морское суеверие.

— Скажите, а что случилось с «Роковой женщиной»?

— Это загадка, которую я не могу вам объяснить. Может быть, если вы спросите капитана… он наверняка знает больше.

— Загадка?

— И большая. Многие считают, что разгадку знает только капитан Стреттон.

— И он не скажет?

— Едва ли. — Дик Каллум опять усмехнулся.

— Все это так таинственно.

— Вот именно. И иные утверждают, что эта таинственность очень на руку капитану. Хоть я всегда считал, что понимаю его. Вырасти только для того, чтобы видеть, как объявляют кронпринцем твоего сводного брата.

— Кронпринцем?

— Видите ли, богатства Кредитонов, если учесть все филиалы и отделения, — это целая империя. Ее должен унаследовать Рекс. Да, я всегда в некотором роде понимал капитана. В конце концов, он тоже Кредитон. Сомневаюсь, чтобы он не решился поставить на карту репутацию ради состояния.

— Но какое это может иметь отношение к загадке «Роковой женщины»?

— Надо полагать, самое непосредственное.

— Теперь вы разожгли мое любопытство.

— Мисс Брет, я всего лишь служащий компании, более того, связан обязательствами лояльности к капитану. Я поступил опрометчиво. Единственное, что меня до некоторой степени извиняет, это необычность обстановки. Сильное волнение на непостоянном Средиземном море, оказавшемся не столь благосклонным к нам, как о нем принято говорить, храбрая леди на палубе и обезоруживающее тепло бренди. Прошу вас, забудьте все, что я говорил, и не судите слишком строго, если сочтете мой тон чересчур вольным. Это оттого, дорогая мисс Брет, что вы такая симпатичная спутница. А теперь, прошу вас, забудьте мои глупые рассуждения. Мы с вами на борту «Невозмутимой леди», которая вскорости прибудет в Неаполь. А после Неаполя, смею предсказать, шторма останутся позади. Дальше мы поплывем под ярким солнцем, и все повеселеют на борту под действием чар нашего славного капитана.