Меня попросили подождать и оставили наедине все с той же мелодией. К счастью, музыкальная пауза оказалась недолгой, вскоре тот же голос сказал, что у мистера Уиллиса как раз образовалось небольшое окно в его сегодняшнем плотном графике, так что я могу прийти через час: она внесла меня в число посетителей.

«Уиллис Уорлдвайд» располагался всего в нескольких кварталах от нашей редакции на Мэдисон-авеню, но мне понадобилось время, чтобы припомнить вопросы, возникшие во время разговора с Гвен. Видит ли Ронни в этом слиянии объединение равноправных партнеров? Понимает ли он, что, по мнению Гвен, Гарт спасал его от банкротства? Сможет ли он сотрудничать с Гвен теперь, когда Гарта не стало? Что он думает об обвинениях против Гвен?

Продолжая обдумывать вопросы, я вышла из лифта, и перед глазами предстала неожиданная картина. Меня поразила не столько сидевшая за столом изящная брюнетка в наушниках, с пирсингом в брови и металлическим шариком на языке, благодаря которому, должно быть, особенно приятно по тысяче раз в день произносить в микрофон: «Уиллис Уорлдвайд», сколько постер на стене у нее за спиной: увеличенный до невероятных размеров рекламный плакат, пятнадцать лет назад принесший Ронни Уиллису оглушительный успех в мире рекламы. Сомалийский мальчик лет шести смотрит прямо в камеру пронзительно-печальными глазами. Тщедушное тельце прикрывает широкий, усеянный золотыми блестками шарф от вечернего наряда, из которого торчит вздутый от голода живот; и надпись: «А вот так я кажусь упитаннее?»

Постеры были частью кампании, организованной индустрией моды для сбора средств в пользу голодающих в Африке, и вызвали бурю негодования и возмущения среди любителей порассуждать в телестудиях о добре и зле, в рядах непреклонных радикалов из радиоведущих и шаманствующих авторов комментариев в прессе, которые при этом почти не упоминали о цели кампании. Вот так, шокировав и оскорбив публику, Ронни создал себе имя в рекламе, и с тех пор эпатаж стал основой всех его рекламных акций, образом его действий, чем он страшно гордился. Они с Гартом были близки по духу, но если то, что рассказала Гвен, правда, то волшебный дар Ронни угасал, зато талант Гарта горел ярким огнем.

Нетерпеливое постукивание металлического шарика о зубы вернуло меня к действительности. Секретарша смотрела на меня, выжидающе и недоуменно приподняв бровь с пирсингом.

— Здравствуйте, меня зовут Молли Форрестер, у меня встреча с Ронни Уиллисом.

— Неужели?

Не то чтобы для манхэттенских секретарш такое небрежное отношение к посетителям — дело непривычное, просто я не была готова к столь щедрой порции. Приблизившись к ее столу, я улыбнулась, посмотрела ей в глаза; мое «да» в ответ на ее «неужели?!» звучало бодро и радостно. Что я такого сделала, чтобы заслужить столь холодный прием?

— Не похоже, чтобы вы были в его вкусе, — не унималась она.

— То есть?

— Вы ведь небось позвонили совсем недавно? И он прям тут же все устроил, чтобы вас принять? Может, конечно, вы познакомились с ним вчера вечером в каком-нибудь клубе или что-то в этом роде, но я же сказала, — фыркнула она, — вы не в его вкусе.

— Хочу задать ему несколько вопросов для своей будущей статьи в журнале, — заговорила я, не понимая, чего ради мне понадобилось ей все это объяснять. Впрочем, на этот раз мой ответ вызвал у нее улыбку, хотя непонятно, что именно ее обрадовало: то, что она оказалась права, или то, что журналистка — зверь более завлекательный, чем вчерашняя клубная знакомая.

— В каком журнале? — Она подалась вперед, в глазах зажегся интерес. От этого движения обнажилась ложбинка на груди, и я заметила татуировку, которая подозрительно напоминала щупальце осьминога, затерявшееся где-то в глубине.

— «Цайтгайст», — ответила я и в ожидании колкости постаралась не смотреть ни на татуировку, ни на какую-либо другую часть ее груди. Эта девица — не совсем наш контингент.

— Ах вот оно что! Колонка «Разговор по душам», да? Я узнала ваше имя. — Она ткнула пальчиком в кнопку на пульте и назвала мою фамилию в микрофон, а я попыталась представить, как она читает мою колонку где-нибудь в очереди в тату-салон. — Помощница Ронни сейчас выйдет. Присядьте.

Она указала на низкий диван справа от себя, но мне хотелось еще кое-что уточнить, и я продолжала стоять у нее над душой.

— Вы читаете мою колонку? — Я придала голосу небрежность. Знакомство с читателями (тем более с теми из них, кто совсем не похож на моих читателей) — лучший способ понять, насколько полезны советы, которые я им даю. Конечно, реакция не всегда бывает благожелательной, как, например, у одного продавца из магазина оргтехники, который, прочитав мое имя на кредитной карточке, начал поносить меня перед всем магазином, потому что я, дескать, надоумила его подружку съехать с квартиры, а в результате он остался с неоплаченным телефонным счетом на триста долларов, венерическим заболеванием и перспективой платить за квартиру в два раза больше. Я уверяла его, что никому подобных советов не давала, но он был абсолютно убежден, что я лгу.

К счастью, секретарша казалась скорее смущенной, чем сердитой.

— Да уж, чего только с людьми не приключается!

— Точно.

— Взять хотя бы ту стерву из номера за прошлый месяц, которая уводит у сестры всех ее дружков. Я-то хорошо знаю, кто мог написать такое письмо.

— Я гарантирую конфиденциальность, — сказала я на всякий случай.

— Очень хорошо вас понимаю и не пытаюсь выведать у вас ничего лишнего. Но я прям обалдела, когда увидела в журнале эту историю. И еще подумала: «Вот те на!»

Она победно улыбнулась, я кивнула в ответ, удовлетворенная тем, что лично у нее ко мне нет претензий.

— Я всегда рада обсуждать то, что публикуется в моей колонке, если меня не просят раскрыть имена авторов писем.

— Скажите, вы действительно пришли сюда из-за статьи или Ронни написал вам письмо?

— Я сейчас пишу статью о Гвен Линкольн, но собираюсь сослаться и на мистера Уиллиса. — При упоминании Гвен на лице секретарши появилось такое странное выражение, что я с трудом закончила фразу. Это было не просто опасение, что из-за слияния она может потерять работу, — в ее глазах было что-то еще, но я никак не могла понять, что именно.

Она откинулась на спинку стула и стала поправлять воротник блузки, словно пытаясь убрать щупальце осьминога с глаз долой.

— Понятно. Что ж, приятной вам беседы.

Не успела я уточнить, что она имеет в виду, как услышала за спиной свое имя, произнесенное бархатным голосом. Ко мне, судя по специфической походке (плечи вперед, голова вниз), приближалась, очевидно, отставная модель с красивым непроницаемым лицом и длинными, как все ее тело, прямыми каштановыми волосами.

— Сюда, пожалуйста, — не останавливаясь, она развернулась в обратную сторону, заставив меня невольно ускорить шаг. Я на ходу оглянулась на секретаршу, но та отвернулась. Надо будет, когда освобожусь, еще раз с ней поговорить.

Широкий коридор был выкрашен в беспокойные темно-оранжевые тона и украшен вставленными в рамки образцами рекламной продукции Ронни и его агентства. Картинки знакомые, но ни одной меньше чем трехлетней давности. Просто забыли вывесить новые хиты или их не было?

Помощница Ронни привела меня в помещение с огромными, от пола до потолка, окнами, перед которыми ничего не стояло, и вышла. Почти все пространство комнаты заполнял огромный стол для переговоров из отполированной вишни и простые стулья под стать столу. Огромный экран плазменного телевизора на одном конце комнаты уравновешивали белые пластиковые школьные доски на другом. Все остальное было стеклянным — стеклянные стены и огромные стеклянные окна — и создавало впечатление, что помещение никак не связано с остальным зданием и парит где-то в воздухе. Ощущение не из приятных. Я проскользнула между столом и стеной и пошла к окну, чтобы посмотреть на открывающийся вид, но чем ближе я к нему подходила, тем больше опасалась, что вот-вот проломлю стекло и, пролетев двенадцать этажей, упаду на шумную Мэдисон-авеню.

— Хотите прыгнуть?

Я испуганно обернулась и увидела входившего в комнату Ронни Уиллиса. Он оказался выше, чем я предполагала по фотографиям. Несмотря на глубокие морщинки в уголках глаз, тонкое лицо выглядело мальчишеским. Аккуратно подстриженные усы и бородка скрывали морщины вокруг рта. Из черной густой шевелюры торчало несколько непослушных седых волосков. Глаза теплые, цвета болотной зелени. Он был из тех мужчин, черты которых, если рассматривать их по отдельности, кажутся привлекательными, но, складываясь в целую картину, не дают ожидаемого результата, а производят странное впечатление чего-то несуразного.

— А нужно?

— Кажется, такая мысль приходит в голову большинству посетителей, — пожал он плечами и небрежно сунул мне руку для рукопожатия. — Ронни Уиллис.

— Молли Форрестер.

— Надеюсь, вы не станете возражать, если при мне будет нянька? — Он неопределенно махнул рукой в сторону дверного проема, который заполнила суровая молодая женщина в черном костюме Макс Мара и сногсшибательных черных кожаных босоножках ручной работы от Джимми Чу.

Я пошла к ней навстречу, мы пожали друг другу руки.

— Пола Уортон, директор по связям с общественностью. Мы с вами разговаривали по телефону, — сказала она печальным глуховатым голосом.

— Рада познакомиться лично.

— Мне нечего скрывать: ни что для меня значат Гарт и Гвен, ни что-либо другое в моей гребаной жизни, что может быть с ними связано, — вздохнул Ронни, — но Пола все равно призвана за мной присматривать. По ее мнению, я не знаю, как себя вести, особенно с женщинами. — Он нарочито значительно мне подмигнул и стрельнул глазами в сторону Полы в ожидании ее реакции.

Она посмотрела на него без улыбки и присела в конце стола для переговоров. Ронни прижался лбом к оконному стеклу и взглянул вниз. При этом пиджак на нем как-то странно топорщился, так что он смахивал на огородное пугало, высматривающее червяков.