В восторге от того, что я узнал имя той, кого любил, я выразил желание, чтобы мой наперсник расспросил всех известных в Каире дельцов и пройдох и узнал таким образом, где может находиться теперь хаббальский царь. Однако никто из них не смог нам этого сообщить. Тогда я вознамерился объехать весь свет и не возвращаться в Египет до тех пор, пока не увижу Бади ал-Джемал. Мой отец, султан, считал, что мне следует съездить ко двору багдадского халифа; туда-то я и отправился инкогнито, взяв с собой лишь Сайда — наперсника — и несколько надежных слуг.

Приехав в Багдад, я осмотрел достопримечательности и осведомился о том, как попасть во владения хаббальского царя. И тут меня постигло разочарование, ибо дороги туда никто не знал. Но мне сказали все же, что если я ищу его по важному делу, то мне следует лишь добраться до Басры, где я найду стосемидесятилетнего старца по имени Падманаба, который сможет ответить на мой вопрос.

Я вскоре покинул Багдад и отправился в Басру. Там я нашел старого мудреца, бодрого и живого. «Сын мой, — спросил он, — чем я могу помочь тебе?» — «Отец, — сказал я, — я не знаю, где лежат владения хаббальского царя…» — «Я слышал от путешественников, — поведал мне старец, — что он царствует на острове, что находится рядом с островом Сарандиб, — но возможно, я и ошибаюсь».

Я поблагодарил его и решил отправиться к Сарандибу. Вместе с Сайдом и слугами я погрузился на борт торгового судна, направлявшегося в Сурат. Оттуда мы последовали в Гоа, где узнали, что на Сарандиб должно отправиться судно. На этом судне мы отплыли с попутным ветром, и в первый же день проделали значительный путь. На второй день поднялся шторм, бушевавший в течение нескольких суток; в конце концов нас отнесло к Мальдивским островам, неподалеку от которых находился еще один, — около него-то мы и бросили якорь. Когда мы уже были готовы сойти на берег, один из старых моряков сказал нам, что надо бы все же по возможности добраться до Мальдив, так как на острове, к которому мы пристали, чернокожие обитатели поклонялись священному змею, и этому змею приносились в жертву все чужеземцы, какие только попадали сюда. Поверив его словам, капитан решил поднять якорь на следующее утро — и это было бы хорошим решением, если бы нас не обнаружили! Увы! Среди ночи мы подверглись нападению местных жителей, которые взобрались на борт, наложили на нас оковы и согнали к своему поселению. Среди многочисленных хижин, сделанных из земли и древесины, собралась толпа чернокожих; в центре поселка, на возвышенном месте, из тех же материалов было сооружено строение, в котором находился трон повелителя туземцев. Трон был сооружен из спиралевидных раковин, а сам повелитель, восседавший на нем, походил более на дьявола, нежели на человека, — так огромен и черен он был. Его дочь сидела тут же, весьма похожая на него ростом, сложением и чертами.

Когда предводитель той группы чернокожих, что напала на нас, доложил своему повелителю, где и при каких обстоятельствах он захватил нас в плен, тот распорядился, чтобы его советник отвел нас под ближайший навес и чтобы каждый день кого-нибудь из нас приносили в жертву, согласно обычаю. Он послал нам также много риса и всякой провизии, чтобы нас подкормить перед жертвоприношением и чтобы их прожорливое божество получило таким образом кус пожирнее.

Каждый день двое чернокожих доставляли на съедение одного из нашей компании, пока не осталось в живых никого, кроме нас с Сайдом. Я клял свою безрассудную страсть к Бади ал-Джемал и оплакивал нашу несчастную участь, и тут вошли эти негры и сказали мне: «Ступай за нами». Я задрожал и крикнул Сайду: «Прощай навеки!»

Они привели меня в просторный шатер, где, как я думал, меня должны были принести в жертву. Там ко мне подошла чернокожая женщина и сказала:

— О юноша, не падай духом! Тебя постигнет лучшая участь, нежели та, что постигла твоих товарищей! Жертвоприношений больше не будет. Я — любимая служанка дочери нашего повелителя, и она поведает тебе остальное. Ее зовут Хуснара, и она тебя ждет.

При этих словах оба негра убрались, а любимица Хуснары взяла меня за руку и ввела в небольшое помещение, где на покрытой шкурами диких зверей софе сидела ее госпожа. Это была смуглая молодая женщина с маленькими живыми глазами и большим ртом. У нее был плоский нос, толстые губы, короткие вьющиеся волосы — более черные, чем само черное дерево. Ее голова была украшена плоской шляпой из желтой материи, отделанной или отороченной алым и увенчанной султаном из перьев. Вокруг ее шеи обвивалось ожерелье из желтых и голубых зерен «талагайя», а длинное платье достигало до пят и было сделано из тигриных шкур.

— Иди сюда, юноша, и сядь рядом со мной, — сказала она, — у меня тебе будет покойно и хорошо, и ты не пожалеешь о том, что попал к моему отцу. Ты мне понравился с первого же взгляда, и я сберегу тебе жизнь; будь моим любовником, и я отдам тебе предпочтение перед первыми вельможами отцовского двора.

Она явно хотела, чтобы я согласился, и, хотя подобное предложение было мне ненавистно, я пришел в замешательство, опасаясь вызвать ее гнев. Дочь правителя острова, видя мое смущение, прибавила:

— Твое молчание и растерянность не оскорбляют меня, напротив, льстят моим чувствам. Это — доброе предзнаменование твоей любви и выражение охватившего тебя радостного восторга.

Она протянула мне руку для поцелуя, который должен был послужить как бы вступлением к тем большим удовольствиям, которые она намеревалась для меня приберечь.

Тут снова явились двое чернокожих и расстелили на земле шкуры; рабы и слуги принесли блюда с рисом и проваренный мед. Дочь правителя пригласила меня прилечь и отведать все это вместе с ней. Я ел очень мало. Она, увидев это, сказала:

— У тебя нет аппетита, и каждая минута кажется тебе часом! Но я не могу вознести тебя до самой вершины счастья раньше, чем наступит ночь. Я должна сходить к отцу и попросить его сохранить жизнь вам обоим — тебе и твоему другу. Потому что моя любимица Михрасйа пожелала любить твоего друга.

Затем она встала и потребовала вуаль, а мне наказала возвращаться к моему другу, добавив:

— Я пришлю за тобой к ужину, и мы повеселимся. Позвали одного чернокожего, чтобы он отвел меня обратно под навес к Сайду, который встретил меня с неописуемой радостью.

— Возможно ли, мой дорогой принц, — сказал он, — чтобы судьба вас мне возвратила? Для того ли вы вернулись назад, чтобы осушить те реки слез, которые я пролил, оплакивая вашу жизнь?

Когда его восторженный порыв несколько успокоился, я рассказал ему о том, что произошло между дочерью повелителя туземцев и мною. Он признал, что вступить в любовную связь с такой женщиной — невеликое благо.

— Однако жизнь, — прибавил он, — прекрасная вещь! Как печальна в нашем возрасте мысль о том, чтобы быть принесенным в жертву змею… не забывайте об этом, мой господин, и принудьте себя к сердечной склонности.

— Ах, Сайд, — отвечал я ему, — а сам-то ты последуешь тому совету, который даешь мне? Я должен тебе сообщить, что наше нынешнее положение весьма схоже. Фаворитка черной принцессы — ее любимая служанка — решила, что ты ей приглянулся, и спасла тебе жизнь. Она ожидает от тебя кое-каких услуг в благодарность за сделанное тебе одолжение. Пойдешь ли ты навстречу ее желаниям?

— Пусть уж лучше меня пожрет змей! Я не стал бы отвечать на ее ласки.

— Итак, Сайд, — заметил я, — ты все же забываешь о том, что «жизнь прекрасная штука»? Признай же теперь, что даже самому нахальному юнцу трудно принудить себя к проявлениям любви, если женщина, с которой ему предстоит иметь дело, вызывает в нем естественное отвращение и неприязнь.

Сайд согласился, и, поскольку наши чувства совпали, мы решили оказать нашим покровительницам такой прием, который вынудил бы их предать нас смертной казни. «Потому что, — подумали мы, — наш уговор не соглашаться на их предложение вызовет раздражение у обеих кровожадных и безобразных женщин, а таких исчадий нельзя дразнить безнаказанно».

Когда приблизилась ночь, к нам явился один из облеченных доверием чернокожих воинов и возгласил:

— О счастливейшие из рабов! Ступайте со мной, дабы насладиться величайшей радостью. Обе ваши возлюбленные ждут вас с нетерпением!

В тоске мы последовали за ними, и на наших лицах было написано отчаяние. Воин привел нас к шатру дочери здешнего правителя и ввел внутрь. Там сама Хуснара возлежала на шкурах перед столиком. Рядом с ней была служанка-наперсница.

— Иди сюда, — сказала мне негритянская принцесса, — а твой друг пусть устроится рядом с ней. Это и есть моя Михрасйа.

Слуги подали нам угощение, и мы вынуждены были хотя бы попробовать его. Принесли также крепкий напиток, приготовленный из сырых зерен какого-то злака, и мы выпили довольно много.

Моя «хозяйка» стала позволять себе всякие вольности; так же вела себя и ее подружка, которая начала заигрывать с Сайдом. Мы отвечали им самым оскорбительным образом, и это возымело свое действие. Разъяренные, они уставились на нас, и дочь правителя завопила:

— Негодные бродяги, подонки! Вот какова ваша благодарность за то, что я спасла вам жизнь и возвысила вас! Что отвратительного вы нашли в моем лице и фигуре? Скажи мне без лести, — обратилась она к своей прислужнице, — разве я безобразна или плохо сложена?

— Нет на земле другой знатной дамы, — ответила Михрасйа, — которая могла бы сравниться с вами красотой лица или тела! Этот юноша, должно быть, лишился зрения и всех пяти чувств, если он не проникся вашим очарованием. Но что тут удивительного, ведь и другой чужеземец повел себя не лучше, презрев меня.

— Ты, я думаю, весьма привлекательная девушка, — поддержала ее дочь правителя, — а эти двое пришельцев просто недостойны того, чтобы им сохраняли жизнь. Позови-ка кого-нибудь из караульных, и пусть их отведут к змею Пагоду, которому мы поклоняемся.