Отныне я решил следовать его воле. Если раньше я предавался развлечениям, то теперь стал находить удовольствие в иных занятиях. Воздержанность, путешествия и торговое дело заменили мне былые увеселения и распутство. Отец передал мне свои познания в ювелирном деле, и я неплохо разбирался в драгоценных камнях. И вот я решил съездить в Ормуз; путь туда лежал морем, и я договорился с двумя багдадскими купцами о том, чтобы войти в долю и вести дело совместно. Мы отправились в путь и всю дорогу до Ормуза плыли благополучно, в мире и дружбе между собой. Но уже в конце пути мне пришлось убедиться в том, что мои товарищи не так хороши, как я думал. В один из вечеров мы сели за трапезу, беседовали и пили вино. Около полуночи я встал, лег на постель и задремал. Пробудился я оттого, что почувствовал себя в воздухе, но ничего не успел понять до того мгновения, как очутился в воде за бортом корабля. Оказывается, мои компаньоны подошли к ложу, где я сладко похрапывал, взяли меня за руки — за ноги, оттащили к борту и швырнули вниз! Так я очутился в открытом море. Была ужасная погода, дул ветер, но волны не накрывали меня, а, напротив, несли все дальше, пока по удивительному стечению обстоятельств не выбросили на скалистый берег залива. Ощутив себя на суше, я поднялся на ноги и провел остаток ночи, благодаря судьбу и провидение, спасшие меня от гибели. Как ни странно, опасность не отразилась на моем здоровье.

Когда рассвело, я вскарабкался по крутому берегу вверх и встретил местных жителей, занятых поисками горного хрусталя; свою добычу они продавали в городе. Я рассказал им, что со мной произошло, и они пожалели меня, накормили и отвели в город. Оказалось, что это и был Ормуз. Я отправился искать пристанища на каком-нибудь постоялом дворе, и первый попавшийся мне на глаза человек оказался одним из багдадских купцов — моих спутников! Он изумился при виде меня и бросился на поиски своего товарища, чтобы сообщить ему о моем благополучном возвращении и принять меры для собственной безопасности. Вскоре оба они попытались пройти незамеченными через двор караван-сарая. Я бросился к ним и закричал:

— Эй, негодяи, небо отвергло ваш подлый замысел! Глядите, я жив назло вам!

Один из них имел наглость заорать мне в ответ:

— Отстань, проходимец! Какое мошенничество у тебя на уме, что ты не даешь нам прохода? — и оба набросились на меня и отколотили.

— Я пожалуюсь на вас судье! — восклицал я.

Но они отправились к судье и попали раньше меня, поднесли ему кое-что из моих же собственных драгоценностей и убедили его заковать меня в цепи и бросить в тюрьму.

Слух о моем заключении дошел до тех собирателей хрусталя, которых я встретил на берегу. Они пришли в город и рассказали судье обо всем, что слышали от меня. Тогда он послал за багдадскими купцами, чтобы учинить им допрос, но они успели удрать, так как опасались, что дело откроется. Узнав, что мои обидчики сели на корабль и уплыли, судья убедился в моей невиновности и велел освободить меня.

Избавившись наконец от всех напастей и счастливо избежав гибели в морских волнах, бесчестных товарищей и подозрительного судьи, я оказался на воле безо всяких средств к существованию. Друзей в этом городе я не имел, и нечего было ждать, что кто-нибудь ссудит мне денег. Оставалось побираться или голодать. Я покинул город на следующий же день после моего освобождения и направился к Ларским равнинам, что лежат между горами и Персидским заливом. Там я присоединился к купеческому каравану, двигавшемуся в Шираз; в дороге я оказывал всем мелкие услуги, за которые со мной расплачивались пищей. Обращались со мной хорошо, и я решил не расставаться с купцами после того, как они прибыли на место. В это время в Ширазе находился Тахмаспшах со своим двором.

Однажды я вернулся из соборной мечети на свой постоялый двор и увидел во дворе шахского чиновника. Он спросил:

— Кто ты, юноша, из какой страны прибыл, чем занимаешься? Мне кажется, твои дела идут плохо.

— Когда-то я знал лучшие дни, — отвечал я, — и будь я в Багдаде, где родился и вырос, тебе не пришлось бы меня жалеть.

И я рассказал ему о своем неудачном путешествии.

— А сколько тебе лет? — спросил он, и я сказал:

— Девятнадцать.

Он отвел меня в шахский дворец и там, пригласив в красиво убранную комнату, спросил:

— Как тебя зовут?

— Хасан.

— Послушай, Хасан, — продолжал он, — мне жаль, что ты претерпел так много невзгод. Я — начальник над дворцовой челядью и помогу тебе, как родному сыну. При шахском дворе есть род прислуги, называемой «касодали». Эти люди должны быть приятны лицом и хорошо сложены. Однако среди них нет ни одного, кто мог бы сравниться с тобой внешностью! Поступай же на службу, и жизнь твоя будет устроена.

Он взял меня под свое покровительство и объяснил мне мои обязанности; затем одел меня так, как полагалось по моей новой должности, и поселил меня вместе с другими молодыми людьми, которые выполняли те же обязанности. Вскоре я выдвинулся так, что завоевал уважение своих товарищей и оправдал доверие моего покровителя.

Некоторое время я оставался на службе, к чести человека, устроившего меня при дворе. Дальше произошло вот что.

Всем нам — дворцовой челяди и телохранителям, чиновникам и прочим лицам мужского пола, было запрещено появляться после определенного часа в саду, куда выходили окна гарема: в это время женщины совершали прогулку, и тому, кто бросил бы на них взгляд, грозила смертная казнь. Я как-то упустил время и задержался в саду; потом, сообразив, что уже поздно, бросился к выходу. Тут в самом конце аллеи я столкнулся с какой-то молодой особой.

— Куда это ты так торопишься?! — воскликнула она.

Вечер был светлым, и я разглядел ее лицо. Оно было мило. Тем не менее я отрезал:

— К выходу. Если ты из тех, что живут в гареме, то знаешь сама. Или мне не дорога жизнь?

— Поздно же ты о ней вспомнил, — засмеялась она, — благодари судьбу, что встретил не кого-нибудь, а меня, а то бы лишился головы на этом же месте!

— Горе мне! — воскликнул я. — Как же, несчастный, я не убрался вовремя!

— Отчего же горе, — возразила она. — Ты встретил здесь молодую красивую девушку — я льщу себя уверенностью в том, что мало кто из обитательниц гарема может похвастаться большей привлекательностью, нежели я! Так что у тебя нет оснований быть недовольным судьбой.

— Прекрасная госпожа, — сказал я. — Хоть при этом свете разглядеть вас как следует невозможно, но все же того, что я вижу, достаточно, чтобы воспламениться! Однако подумайте, каково мое положение. Смертную казнь нельзя назвать счастливым стечением обстоятельств!

— Согласна, — сказала она, — однако опасность не так велика, как ты думаешь. Шах Тахмасп добросердечен и, возможно, простит тебя. А кем ты служишь?

Я назвался.

— Ладно, — сказала она, — теперь слушайся меня. Во-первых, оставь на сегодня раздумья о завтрашнем дне. Эта забота — дело Всевышнего, а не людей! Бог лучше знает, как с тобой поступить, и, быть может, предусмотрел путь к твоему спасению. Если бы ты знал, кого встретил, то счел бы себя счастливейшим из людей и понял бы, что эта случайность может послужить к твоему возвышению. А ты тратишь время в сетованиях вместо того, чтобы радоваться.

Тогда я решил последовать ее намеку и схватил незнакомку в объятия. Но у нее и в мыслях не было предаться любви и уступить мне: она вскрикнула и позвала других женщин, которые выскочили из-за кустов, где прятались, подслушивая наш разговор.

Я понял, что это была одна из невольниц персидской царевны, которая решила подшутить надо мной для своего развлечения. Одна из женщин, смеявшаяся над моим замешательством вместе со всеми, спросила:

— Ну что, Кале-Каири? Не хочешь еще позабавиться?

— Нет, хватит с меня, — ответила та, с которой я разговаривал, — я дорого поплатилась за свое любопытство!

Все двенадцать женщин обступили меня и принялись подшучивать, говоря:

— Ого! Молодой человек не теряет времени даром! Какая жалость, что теперь его казнят за эту маленькую задержку!

Та, которую я обнимал, спросила другую:

— Жизнь его в ваших руках, моя повелительница! Что вы решили?

— Что ж, подождем, — ответила ей царевна, казавшаяся все еще слегка испуганной, — не умирать же ему сейчас! Пожалуй, отведем его в мои покои и развлечем немного: пусть запомнит этот случай надолго. До сих пор ни один мужчина не бывал у меня в гостях!

И мне тут же принесли женское платье, одели и увели с собой на женскую половину. Налево и направо, вверху и внизу блестело золото и серебро и благоухали ароматические светильники; мой глаз отказывался различать вещи в сплошном сиянии и блеске. Мы прошли в комнату Зулейхи-бегум — ибо так звали царевну — и заняли места на обитых парчой сиденьях, поставленных на узорном ковре. Женщины сели полукругом и меня усадили с собой. Царевна велела подать прохладительные напитки и что-нибудь подкрепиться. Шестеро старых прислужниц принесли кушанье «махрама» и салат из сердцевины огурца с лимонным соком и разными травами, положенный в скорлупу кокосового ореха.

Салат ели по очереди, передавая скорлупу из рук в руки, пока она не опустела; затем пили воду из хрустальных чаш. После этого завязалась беседа.

Кале-Каири случайно или умышленно заняла место напротив меня и бросала на меня нежные взгляды. Видно было, что она не только не сердится, но, напротив, весьма довольна моей дерзостью; поэтому я также строил ей глазки и вообще расположился к этой особе. Зулейха тем временем расспрашивала меня о моей службе и о том, кто я.

— Меня зовут Хасаном, — отвечал я, — и попал я ко двору благодаря начальнику дворцовой челяди его величества шаха Тахмаспа, — и дальше рассказал ей о своей жизни.

— Ну, Хасан, — сказала она, когда я закончил, — а обо мне ты все знаешь. Я — шахская дочь Зулейха и хочу, чтобы ты свободно чувствовал себя в моих покоях. Забудь о том, что нас разделяет огромная разница в положении, и о том, сколь неуместно присутствие мужчины в девичьих покоях. Отвечай мне откровенно: кто из присутствующих здесь женщин нравится тебе больше всего.