— О господин судья, вы равно милосердны к богатым и к бедным. Прошу вас, сжальтесь над моим бедственным положением! — и тут она откинула с лица густую вуаль. — Вглядитесь в мои черты! — и тут она встала с сиденья. — Посмотрите же, как я сложена! — и она поворачивалась перед судьей, давая ему себя разглядеть во всех подробностях. — Разве есть во мне хоть какое-нибудь уродство?

— Уродство?! — вскричал судья. — Да я в жизни не видел большего совершенства! Я в восторге!

— Так знайте же, господин судья, — сказала ему Зумруд, — что со своим совершенством я живу под замком в доме, куда не смеет войти ни одна женщина, не говоря уже о мужчине! Мой отец жесток и бесчеловечен: одним он говорит, что я хрома и парализована, другим — что я полоумная дурочка, третьим — что я безобразна лицом и телом. Он оттолкнул всех, кто искал моей руки, распугал всех поклонников. И вот я обречена жить и умереть девственницей, в его доме. Я вырвалась оттуда, чтобы броситься к вашим ногам и умолять о помощи. Если вы не проявите сострадания, я своей рукой нанесу себе смертельную рану — лучше вонзить кинжал в сердце, чем длить эту презренную жизнь!

— О нет, зачем же! — стал ее отговаривать судья. — К чему эти слезы и вздохи? Ты могла бы сегодня же стать женой багдадского судьи! Если ты согласна выйти за меня замуж, можешь не опасаться отцовского гнева! Где вы живете и как зовут твоего отца?

— Мы живем вблизи большой пальмы, в восточной части города. Мой отец — красильщик, его зовут Усто Омар.

— Довольно, — сказал ей судья, — можешь теперь идти. Тебе недолго придется ждать!

Она посмотрела на судью благодарно и ласково, накинула покрывало и ушла. Домой она вернулась, обрадованная тем, что все шло по ее плану.

К красильщику же вскоре явился нарочный от судьи и велел ему следовать за собой. Бедняга был поражен честью, которую ему оказал судья, пригласив в кабинет и усадив на тот же диван, где раньше сидела Зумруд.

— Друг мой Омар, — сказал ему судья, — я рад тебя видеть. И всегда слышал о тебе только хорошее. Я знаю, что сейчас у тебя дочь вошла в брачный возраст. Это правда?

— О господин верховный судья! — воскликнул красильщик. — Моей дочери перевалило за тридцать; она взрослая, да! И она хрома, придурковата и уродлива до невозможности — вот какова моя бедняжка.

— Будет тебе, — сказал судья, — оставь свои увертки! Я уж знал наперед, что ты ославишь ее и передо мной. Знай, что, несмотря на описанные тобой недостатки, я страстно желаю взять ее в жены и решил настоять на своем.

— Господин мой и повелитель, — сказал Усто Омар, — я так понимаю, что вы хотите оказать нам с дочерью благодеяние…

— О нет, — возразил судья, — я действительно жажду ввести ее в дом!

При этих словах красильщик расхохотался и произнес:

— Но она никак не подходит вам, господин судья! Клянусь Пророком, эта девица не для вас! Она страдает водянкой.

— Ладно, — сказал судья, — ты опять за свое!

— Да я вам который раз говорю — она вам не подходит. Ее прозвали «Страшна, как смертный грех», и она очень похожа на свое имя. Заслужила!

— Можешь не продолжать, — остановил его судья, — раз и навсегда тебе повторяю: эта девица станет моей женой. Ты мне ее отдашь, понял?

Красильщик уверился в том, что судья и впрямь вознамерился жениться на его дочери. «Наверное, кто-то ввел его в заблуждение», — подумал он и сказал:

— О мой господин и повелитель! Я подчинюсь вашей воле, если вы обязуетесь выполнить мои требования. Прежде всего, если вы забираете мою дочь, вы должны выплатить мне за нее тысячу золотых еще до того, как она покинет мой дом.

— Много просишь, — ответил судья, — но я согласен.

И он отсчитал Усто Омару столько, сколько тот потребовал за свою дочь. Затем судья быстро составил брачный договор, и тут красильщик выставил второе условие: свидетелей должно быть ровно сто человек, и все — из судейского сословия. Судья согласился и на это; были собраны сто сведущих в законе чиновников, и в их присутствии красильщик подписал договор.

А надо сказать, что судья уже был женат. Женщина, которую он взял в дом два года назад, была дочерью одного из багдадских купцов. Когда она увидела, что идут приготовления к новой свадьбе, она стала так бранить судью, что у того лопнуло терпение.

— Откажись от меня, — твердила она, — верни мне мое приданое! Я не хочу встречаться с тобой еще когда-либо в жизни.

Судья сказал ей:

— Я думал, как бы мне избавиться от тебя, и вот ты сама желаешь развода.

Он подошел к сундуку, где хранились деньги, и достал оттуда пятьсот золотых.

— Возьми, женщина, — сказал он, вручая ей кошель, — и ступай прочь из моего дома. Я отказываюсь от тебя — раз! Я отказываюсь от тебя — два! Я отказываюсь от тебя — три! — И судья выдал своей бывшей жене свидетельство о разводе, подписанное им самим и его помощником, как того требует закон, для удовлетворения родителей разведенной женщины.

Когда первая жена удалилась, судья приказал убрать помещение, предназначенное для новой жены. Все было приготовлено для приема, и судья ждал в нетерпении. Наконец появились носильщики с большим сундуком, накрытым зеленой тафтой.

— Эй, приятель, что это вы сюда принесли? — обратился судья к одному из них.

— Вашу невесту, о господин, — ответил носильщик, спуская сундук и ставя его на пол, — можете откинуть крышку и посмотреть.

Так он и сделал и увидел девицу ростом в три с половиной локтя, у которой не было ни единой черты без изъяна, ни одного члена без недостатка.

— Боже милостивый! — воскликнул судья. — Да разве можно жениться на этом чудовище?

Красильщик знал наперед, что изумлению судьи не будет предела. Он вошел в комнату, и, увидев его, судья завопил:

— Негодяй! За кого ты меня принимаешь? Проделывать подобные шутки с судьей — верх наглости! Трепещи, как бы я не прогневался. Немедленно пришли мне ту из своих дочерей, чья красота, я знаю, вне всяких сравнений.

— Господин мой, — ответил красильщик, — оставьте ваши угрозы! Прошу вас, успокойтесь! Клянусь вам тем, кто отделил свет от тьмы, — других дочерей у меня нет и не было! Лишь эта, которую вы видите. Я говорил вам, я повторял, что эта девица — не для вас, но вы не поверили! Кто же достоин упрека — вы или я?

Судья стал понемногу успокаиваться; он напряг свою память и рассказал красильщику об утреннем посещении. Тот сказал:

— О господин, та прекрасная незнакомка, которая сегодня утром ввела вас в заблуждение, послужила чьим-то намерениям вас обмануть. У вас есть недоброжелатели?

Судья умолк. После недолгого молчания он наконец сказал:

— Да. И я понял — таково наказание, которое я заслужил. Поэтому — умоляю — не будем затягивать разговор! Прикажи, ради бога, носильщику забрать отсюда твою дочь и отнести ее туда, откуда ее принесли. Тысячу золотых по праву оставь себе, и больше не будем упоминать об этой истории!

Красильщик согласился, и судья остался ни с чем. Происшествие в доме судьи стало известно всему городу, и все смеялись и радовались тому, что судью так провели.

Муваффак тем временем посоветовал мне явиться к халифу и рассказать ему обо всем, что со мной случилось. Я послушался и отправился к повелителю правоверных, который внимательно выслушал мой подробный рассказ и упрекнул меня за то, что я не открылся раньше. Он пожаловал мне халат и алмазный перстень со своей руки. Угостившись в халифском дворце шербетом, я вернулся к своему тестю и нашел присланные в подарок шесть больших отрезов персидской парчи — золотой и серебряной, два куска камки и прекрасного персидского скакуна в дорогой упряжи. Более того, после моего рассказа халиф решил вновь назначить Муваффака наместником в городе, а судью заставил принять под свой кров безобразную дочь красильщика в наказание за склонность к обману. После этих перемен я послал в Мосул гонца с известием о своем положении, так как отец не получал от меня никаких вестей со времени отъезда. Гонец возвратился и сообщил, что мой отец скончался от горя, узнав о том, что мой отряд попал в руки арабов-бедуинов, и думая, что эти разбойники растерзали меня на кусочки. Трон перешел к моему двоюродному брату Ахмад-эд-Дину Зангуи, который дожидался моего приезда, чтобы передать мне царство.

Все эти вести ускорили мой отъезд из Багдада. Я испросил у халифа разрешение отправиться обратно в Мосул и получил от него триста всадников, чтобы сопровождать меня до дома.

Не успел я проехать и полпути до Мосула, как дозорные, ехавшие впереди моей свиты, завидели двигавшееся нам навстречу войско. Это мой двоюродный брат двинулся ко мне с целой армией и теперь повернул вместе с нами. Мое вступление в город произошло среди приветственных криков и выражении всеобщей радости. В Мосуле я принял царствование и начал править, пользуясь любовью и уважением подданных. Зумруд с каждым днем казалась мне все милее, и я привязывался к ней чем дальше, тем сильнее. Счастье мое было совершенным!

Но вот как-то при дворе появился молодой дервиш, которого я отличил своей благосклонностью. Он быстро вошел ко мне в полное доверие. Казалось, столь совершенного юноши небо еще не создавало! Я считал его лучше всех людей, которых когда-либо видел. Однажды я отправился на охоту со своей свитой; поехал и дервиш. Во время охоты мои придворные отстали, и я потерял их из виду. Со мной остался только дервиш. Он стал рассказывать мне о своих странствиях и между прочим сообщил, что среди тех диковинок, которые ему приходилось видеть и слышать, особенно удивительным ему показалось учение одного старого индийского брахмана, который владел тайной оживления мертвых.

— Поразительно, — сказал я, — я слышал о тайнах превращения золота, но это — куда более любопытная вещь! Я думал, один Всевышний может воскрешать покойников и возвращать душу, покинувшую тело.