И он велел связать меня и доставить к себе в шатер. Все, что было при мне, отобрали, а меня продержали в шатре целый день; потом раздели догола и привязали к дереву, чтобы оставить там умирать медленной смертью.

Привязанный, я провел у дерева долгое время. Но, когда кончина моя приблизилась, в лагерь явился дозорный. Он сообщил о том, что в шести-семи фарсангах от лагеря можно захватить хорошую добычу. Предводитель этих разбойников выслушал донесение и вместе со своими собратьями вскочил на коня; все они тут же ускакали, оставив меня испускать дух.

Но небо изменяет планы человека по своему усмотрению и решает наши дела согласно высшей мудрости! Судьба решила продлить мои дни. Наступила ночь, и я увидел, как к моему дереву идет жена предводителя бедуинов… Она принесла мне старый кафтан своего мужа, дабы я мог прикрыть свою наготу, отвязала меня от дерева и отпустила на волю. Я поблагодарил свою спасительницу и немедля зашагал прочь; пока не рассвело, я все шел и шел — и наконец наутро встретил на дороге человека, который вел на поводу лошадь, нагруженную двумя тюками.

— Куда держишь путь? — спросил я незнакомца, и он ответил:

— В Багдад!

Тогда я присоединился к нему и не отставал больше до тех пор, пока не увидел ворота этого города. У въезда в Багдад мы простились, и я пошел прямо в мечеть; там я оставался два дня и две ночи. Наконец, терзаемый голодом, я решился снискать себе хлеб попрошайничеством, поскольку ничего лучшего в тот момент придумать не смог.

Подойдя к одному большому дому, я громко воззвал о милостыне, и какая-то старая прислужница вышла с ковригой хлеба в руках. Тут подул ветер и откинул с окна занавеску. Я посмотрел в окно и увидел прекрасную молодую особу, чьи глаза обожгли меня, подобно молнии. Я принял поданный мне хлеб, не отдавая себе отчета в том, что делаю, и даже забыв поблагодарить старую женщину. До самой темноты я простоял под тем окном, дожидаясь нового порыва, но ветра не было, и я остался ни с чем. Все же перед тем, как оттуда уйти, я спросил у прохожего старика:

— Кому принадлежит этот дом?

— О, здесь живет очень почтенный человек, — рассказал тот, — его зовут Муваффак, сын Аббаса, и еще недавно он занимал пост городского наместника. Он весьма богат! Однако из-за происков судьи, с которым он рассорился, этот достойный человек был смещен и лишился должности.

Затем я пошел на кладбище, чтобы там провести ночь. Я был голоден, но съел свой каравай безо всякой жадности, равнодушно. Потом устроился возле одной из гробниц, склонив голову на сложенные рядом с ней кирпичи. Я задремал и проснулся от страшного шума, поднявшегося совсем рядом. Лишь только я попытался ускользнуть, как двое каких-то мужчин схватили меня и потребовали, чтобы я им назвался.

— Я — попрошайка, — сказал я, — и живу на милостыню, которую мне подают; жилья своего не имею — оттого и ночую на кладбище.

Тогда они втащили меня в склеп, заставили сесть вместе с ними, есть и пить. Я понял вскоре из их разговора, что это были грабители. Они думали, что я с радостью приму их предложение присоединиться к шайке. Я не знал, как отказаться, чтобы не разозлить их и не пасть жертвой их раздражения. К счастью, вскоре на кладбище появился целый отряд стражников, которыми командовал уполномоченный от судьи; они приблизились к склепу, заглянули внутрь и велели всем нам выбираться и следовать за ними. Они были хорошо вооружены. Разбойники сдались и позволили себя увести. Втроем мы провели остаток ночи в тюрьме.

Наутро судья самолично явился нас допросить. Те двое грабителей сознались в своих преступлениях и подтвердили мою непричастность. Судья поместил меня отдельно от них и вызвал особо. Расспрашивая меня, он задал мне тысячу вопросов, на которые я ответил с полной искренностью, если не считать того, что я все-таки скрыл свое происхождение. Помимо этого я поведал ему обо всем подробно и даже упомянул о том, как простоял целый день под окнами чужого дома. Услышав имя Муваффака, судья пришел в явное неудовольствие. Уязвленный, он замолчал ненадолго, а затем предложил мне следующее.

— Послушай, юноша, — сказал он, — было бы глупо отказаться от обладания такой прекрасной девушкой, как дочь Муваффака, правда? Я берусь добиться того, чтобы она стала твоей, хоть ты и обойден судьбой больше, чем кто бы то ни было! Ты нищ, сир, обделен судьбой, но положись на меня, воспользуйся случаем.

И он повел меня в баню, распорядившись послать за Муваффаком, сыном Аббаса.

— Скажи ему, что у меня есть одно важное дело, — велел он слуге.

Когда этот почтенный и знатный человек пришел, судья приветствовал его еще издалека, а потом обнял несколько раз.

— Небу было угодно, — воскликнул он, — чтобы наша вражда наконец прекратилась! Вчера вечером ко мне прибыл царевич из Басры — он наслышан о красоте вашей дочери и тайком от отца отправился к нам в Багдад, чтобы просить ее руки. Он остановился в моем доме.

— Сколь удивительно, — ответил ему Муваффак, — что царевич решил оказать мне честь своим сватовством! Но еще больше меня удивляет, как мог он выбрать вас в поверенные брачного замысла.

— Ни слова больше! — отозвался судья. — Стоит ли теперь вспоминать о той вражде, которая нас разделяла!

Муваффак по природе был добросердечен. Он поддался на обман и легко поверил мнимому примирению и всей лжи, которую наговорил судья. Когда я готовился выйти из банного помещения, он уже успел распорядиться, чтобы мне прислали красивую и дорогую одежду, а также тюрбан индийского муслина, отороченный золотой тесьмой. Я надел на себя все, что мне поднесли от его имени, и в новом облачении перешагнул порог той комнаты, где судья и его гость на радостях заключали друг друга в объятия.

— О великий принц! — воскликнул судья при моем появлении. — Благословен прах, который ты попираешь ногами! Язык мой не в силах выразить гордость, которая переполняет меня при мысли о твоем снисхождении к этому дому. Перед тобой — Муваффак, сын Аббаса, и он согласен выдать за тебя свою дочь!

— О сын могущественнейшего царя! — так же почтительно и с глубоким поклоном обратился ко мне и сам Муваффак. — Я смущен той честью, которую ты намерен оказать моей дочери…

Судите же, насколько я растерялся! Их речь поразила меня.

Судья, заметив мое смятение, сказал:

— Давайте же заключим брачный договор. Ведь вы оба стремитесь скорее породниться! Сейчас я пошлю за достойными свидетелями.

И он отослал одного из своих помощников, а сам составил нужный документ. Когда явились свидетели, мы с Муваффаком подписали брачный договор; за нами подписались свидетели, а уж потом и судья. Последний сказал:

— Что ж, Муваффак, можете распорядиться насчет свадебных торжеств! Но помните, что царевич приехал без ведома отца, и дело не следует предавать слишком широкой огласке! Итак, вот ваш зять.

Муваффак привел меня в свой дом и проводил в комнату дочери. Девушку звали Зумруд. Отец рассказал ей о том, что произошло в доме судьи, и затем удалился, чтобы распоряжаться подготовкой к празднику. На свадьбу пригласили множество родственников. Угощение было великолепным! Когда все собрались и насытились, певицы и музыканты развлекли гостей пением и танцами; тем временем новобрачная оставила общество и последовала куда-то за своей матерью. Некоторое время спустя мой тесть поднялся и велел мне идти за ним. Он привел меня в роскошно убранную комнату, где стояло ложе, покрытое золотой парчой. Там ждала меня Зумруд. Когда ее родители удалились и оставили нас одних, я возблагодарил судьбу, которая уготовала мне такое счастье, и разделил брачное ложе с той, которую уже полюбил больше собственной жизни.

Рано утром в дверь нашей комнаты постучали. Я отпер и увидел негра, посланного судьей с поручением. В руках он держал какой-то сверток.

— Эй, искатель приключений! — сказал он мне. — Судья велел кланяться и просит, чтобы ты вернул ему кое-что из одежды. Ты можешь передать ему со мной то, что он одолжил тебе вчера, когда ты изображал царевича из Басры! Держи свои лохмотья, вот они.

Я отдал посланцу судьи то, что его хозяин одолжил мне накануне, и взял у него свой ветхий кафтан.

— Что говорит этот парень?! — воскликнула Зумруд, которая услышала часть нашего разговора и увидела, как я забрал у него лохмотья.

— Дорогая, — объяснил я, — судья, который прислал этого человека с поручением, — просто мерзавец. Он воображает, что выдал вас замуж за бродягу. Однако ваш муж — наследник царя мосульского, и зовут меня Фадлаллах!

Тогда она велела, чтобы принесли одежду, достойную царевича. Меня разодели еще более пышно, чем прежде. Затем Зумруд сказала:

— Господин мой, следует наказать судью за его дурные мысли! Положитесь на меня, я отомщу ему и выставлю на посмешище целого города. Я задумала кое-что: послушайте, здесь, в Багдаде, живет один красильщик, у которого есть дочь — уродливее не сыщешь. Впрочем, не стоит сейчас вам рассказывать все! Вы лишь храните в тайне свой титул до той поры, пока я осуществлю свой замысел. Судья будет смертельно уязвлен!

Я не стал возражать против ее намерений. Она надела простое, но опрятное платье, накинула покрывало и спросила у меня разрешения выйти из дома.

Я отпустил ее, и она направилась прямо к дому судьи.

Войдя, она нашла дорогу в то помещение, где вершились дела и где судья выслушивал жалобы; там она стала в углу, дожидаясь, чтобы судья посмотрел в ее сторону. Когда тот бросил взгляд в угол, он был поражен стройностью незнакомки, ее станом и послал одного из помощников спросить у нее, кто она и по какому делу пришла.

— Я — дочь ремесленника, — сказала она, — и пришла поговорить с самим судьей.

Когда помощник передал судье ее слова, тот немедленно перешел и комнату, находившуюся рядом с залом суда, и вызвал просительницу. Он уселся рядом с незнакомкой, очарованный ее походкой и голосом, и услышал следующее: