авторов Коллектив - Роковая ночь

Некогда жил государь Кашмира по имени Тогрулбей. У него было двое детей — сын и дочь. Царевича звали Фаррухруз. Это был юный герой, украшенный всеми достоинствами и добродетелями. Сестра его Фаррухназ была так прекрасна, что нисколько не уступала Венере, и притом взгляды ее были столь чарующи, а лицо — так ослепительно, что каждый, посмотрев на нее, влюблялся, а многие даже теряли сознание или отчаивались до такой степени, что мало-помалу погибали — внушаемая царевной любовь оказывалась роковой.

Всякий раз, когда Фаррухназ желала развлечься и отправлялась на охоту, она выезжала с открытым лицом, и люди валили за ней толпами. Громкими криками они выражали огромное удовольствие, которое испытывали, созерцая ее. Царевна обычно ездила на татарской лошади, белой в темно-рыжих яблоках, в окружении сотни служанок на вороных конях. По примеру своей госпожи они не закрывали лиц, и хотя каждая из этих женщин была наделена редкой красотой, взоры всех собравшихся приковывала одна лишь их повелительница. Каждый горел желанием приблизиться к ней. Несмотря на то, что царевну сопровождали стражники с саблями наголо, они были не в состоянии сдержать напор толпы. Напрасно они наносили раны! Напрасно убивали тех, кто оказывался слишком близко к царевне! Казалось, что на ее глазах несчастные обожатели умирали с радостью, и число их все прибывало.

Озабоченный тем, что чары Фаррухназ приносят бедствия подданным, Тогрулбей решил, что мужчины больше не должны видеть царевну. Он запретил ей выходить за ворота дворца, и народ перестал ее лицезреть.

Однако люди упорно рассказывали об удивительной красоте Фаррухназ, и слух об этом распространился по всему Востоку. Глас молвы привел к тому, что цари и царевичи влюблялись в нее один за другим. Очень скоро в Кашмир пришла весть, что все дворы Азии шлют послов сватать царевну.

Но еще до того, как они прибыли, ей приснился сон, из-за которого она возненавидела всех мужчин на свете. Ей пригрезился олень: он попал в силок и был освобожден самкой. Но когда в западню попала самка, этот же олень бросил олениху в беде.

Сон очень взволновал Фаррухназ и показался ей зловещим. Она вообразила, что сам великий Господь направил ее судьбу, будто его намерение заключалось в том, чтобы указать на предательский нрав всех мужчин: дескать, на женскую любовь и нежность они отвечают коварством и неблагодарностью. Эта мысль так овладела царевной, что, убоявшись оказаться во власти какого-либо из царевичей, она обратилась к своему отцу и, не сказав ему о том, как сильно сердце ее настроено против мужчин, на коленях умоляла Тогрулбея не выдавать ее замуж против воли. Тронутый ее слезами, он ответил:

— Хорошо, дочь моя, я не буду тебя принуждать и, хотя полагается выдавать вас замуж не спрашивая, клянусь Богом: ни один царевич, будь он хотя бы наследником индийского султана, не женится на тебе вопреки твоему желанию.

Уверенная в том, что отец не нарушит клятву, царевна вернулась к себе успокоенная и повеселевшая. В глубине души она приняла решение никогда не выходить замуж.

Спустя немного времени прибыли гонцы от нескольких дворов. Каждый ходатайствовал за своего господина, превознося его как самого достойного, добиваясь заключения брачного союза. Тогрулбей был очень вежлив со всеми, однако сразу же объявил, что его дочь сама распорядится своей судьбой и что он поклялся Господом не выдавать ее замуж против воли. Царевна же отказала всем, и послы уехали, очень расстроенные неудачной поездкой ко двору Тогрулбея. А Тогрулбей, увидев, что послы уехали огорченные, встревожился, как бы упрямство дочери не побудило их государей сделаться его врагами. Поразмыслив над тем, что данная им клятва может повлечь за собой войну, он велел тотчас послать за кормилицей своей дочери и обратился к ней с такими словами:

— Почтенная матушка, поступки моей дочери огорчают меня. Скажи, почему она не хочет выходить замуж? Уж не ты ли внушила ей такие мысли?

— Мой повелитель, — отвечала кормилица, — я не враг мужчин. Отвращение царевны к мужчинам вызвано сном.

— Сном? — спросил государь, крайне удивленный. — Что это такое ты мне говоришь? — И, помолчав, добавил:

— Нет, нет, я не могу тебе поверить. Никакой сон не смог бы так сильно подействовать на нее.

Тогда кормилица с начала и до конца рассказала ему о том, что увидела во сне царевна.

Удивление государя возрастало по мере того, как она говорила.

— Дорогая моя Сутлумеме, — произнес он наконец, — нужно что-то предпринять, чтобы образумить Фаррухназ и как-то одолеть ее недоверие к мужчинам.

— Мой повелитель, — с поклоном сказала она, — поручите это дело мне и не сомневайтесь в успехе.

— Каким образом собираешься ты достичь цели? — спросил Тогрулбей.

— Я сохранила в памяти много занимательных историй, — объяснила кормилица. — Пересказывая их, я надеюсь доставить царевне удовольствие и показать ей, что было много верных влюбленных на свете. Незаметно для себя она поверит, что таких много и нынче. Это изменит ее дурное мнение о мужчинах.

Государь одобрил такое намерение, и кормилице оставалось только дождаться благоприятного случая.

Обычно после обеда Фаррухназ со своим отцом, братом-царевичем и придворными любила послушать, как слуги, живущие во дворце, поют и играют на разных музыкальных инструментах. Вот Сутлумеме и подумала, что, пожалуй, утро — самое подходящее время осуществить задуманное, особенно те часы, которые царевна проводила в бане. Итак, на следующий день, когда Фаррухназ отправлялась в баню, кормилица сказала, обращаясь к ней:

— О госпожа, позвольте рассказать для развлечения одну необычайную историю, надеюсь, она придется всем по вкусу.

Царевна не проявила особого любопытства, но из милости к окружавшим ее женщинам, которые умоляли ее послушать историю, велела Сутлумеме начинать.

Как известно, халиф Харун ар-Рашид был бы самым обходительным, если бы не был невыносимо самодоволен и вспыльчив. Он частенько говаривал, что нет во вселенной государя, который мог бы сравниться с ним благородством. Не в силах выносить более пустое хвастовство, его первый везир Джафар как-то позволил себе обратиться к нему с такими словами:

— Мой повелитель и государь, властитель всей земли! Да не дерзнут уста твоего раба оскорбить тебя словами о тщете самовосхваления! Оставь это чужестранцам, теснящимся у твоего трона, и твоим собственным подданным! Пусть они высказываются о твоих достоинствах.

Харун пришел в негодование от речи везира, гневно посмотрел на него и потребовал сказать, видел ли он правителя, который мог бы сравниться с ним, ар-Рашидом, в великодушии.

— О да, повелитель мой, — ответствовал везир, — есть, например, в городе Басре молодой человек по имени Абу-л-Касем. Хотя он и простой горожанин, но живет в большей роскоши, чем ваше величество, и более великодушен.

Тут в глазах халифа сверкнул гнев, и он вскричал:

— Неужто тебе неизвестно, что подданный, солгавший государю, заслуживает смерти?!

— Я говорю правду, — настаивал Джафар. — Когда я последний раз ездил в Басру, то видел этого человека и был гостем в его дворце. Там мои глаза, пресытившиеся созерцанием ваших богатств, удивлялись обилию сокровищ, а душа моя была очарована его благородством.

При этих словах ар-Рашид пришел в неистовство и возвысил голос еще более:

— Дерзкий раб, как ты посмел сравнить со мной простого человека! Твое бесстыдство не пройдет безнаказанным!

И, сделав начальнику стражи знак приблизиться, он приказал ему схватить везира. Сам же халиф удалился в покои своей жены Зубейды, которая, видя его ярость, ласково спросила:

— О господин мой, кто вызвал ваш гнев?

Возмущенный оскорбительными речами везира, халиф рассказал ей обо всем, что произошло. Государыня, женщина очень осторожная, постаралась объяснить ему, что нужно хотя бы на время сдержать свое негодование и послать кого-нибудь в Басру, дабы узнать истину.

— Если сказанное окажется ложью, везира следует примерно наказать; если же он прав, то было бы несправедливостью обращаться с ним как с преступником, — уверяла она.

Таким образом, гнев халифа смягчился. Он одобрил совет Зубейды и решил:

— Я сделаю даже больше. Человек, которому я поручил бы это дело, может обмануть меня, окажись он врагом Джафара. Лучше я сам тайно съезжу в Басру и разузнаю правду. Познакомлюсь с этим молодым человеком, прославившимся великодушием, и если окажется, что Джафар не солгал, то осыплю милостями везира. Но, клянусь, если все это враки, он заплатит жизнью за свою дерзость.

И вот ночью Харун ар-Рашид вышел один из своего дворца, сел на коня и пустился в дорогу. Когда он приехал в Басру, он остановился на первом же постоялом дворе, где его принял величавый старик хозяин.

— Отец, — спросил его халиф, — правда ли, что в вашем городе живет молодой человек по имени Абу-л-Касем, который своим богатством и благородством превосходит всех государей мира?

— Да, господин, — ответил хозяин. — И если бы у меня было сто ртов и в каждом по столько же языков, я не смог бы рассказать вам обо всех его великодушных поступках.

Утомленный путешествием, халиф отправился спать. На следующий день он встал рано и пошел бродить по городу. Подойдя к одной лавке, он спросил у ее хозяина, где живет Абу-л-Касем.

— Откуда вы приехали? — поинтересовался торговец. — Вы, должно быть, совсем чужой человек в Басре, не иначе, раз не знаете дома Абу-л-Касема, который известен более, чем дворцы государей!

— Вы правы, я — человек приезжий, никого не знаю в городе, — объяснил халиф. — Вы крайне обяжете меня, если пошлете кого-нибудь из слуг показать дорогу к дому этого великого человека.