Давно, еще в оккупированном Новом Орлеане, Энэлайз поняла, что война неизбежно будет проиграна, но, когда этот факт свершился, у нее на глаза навернулись слезы!

— Хорошо, — сказала она, — может быть, теперь все, наконец-то, встанет на свои места! — и, быстро повернувшись, ушла к себе в кабинет.

Нет, так раскисать перед ними больше нельзя. Она плотно прикрыла дверь, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза и стала вспоминать.

Боже мой, сколько прошло времени с того рокового, праздничного вечера в Новом Орлеане! Какой горький путь ожидал ее и как, пройдя через все испытания, она изменилась! Ее любовь к Марку, вспыхнувшая тогда с первого взгляда, обернулась не восторгом, а горьким разочарованием и унижением.

Затем, когда казалось, что их любовь вот-вот окончательно погибнет, объяснив и отбросив в сторону то, что им мешало, они достигли ее блаженных вершин. Но, как только Марк ушел на фронт, что-то с ним произошло, и он оставил ее и сына.

Подумать только — ее сыну, сыну Марка, — уже исполнилось два года! Но она радуется ему и воспитывает его одна. Она отвергнута своими родными и своим родным Югом, но она остается чужой всем и здесь, в Нью-Йорке. Правда, она работает и преуспевает в работе, но как она одинока!

Стоя с закрытыми глазами, она вспоминала свой дом и ощущала тепло весеннего воздуха и пряный запах жимолости, который из сада проникал через открытое жалюзи в ее кабинет, в ту первую ночь с Марком.

И опять горячие слезы, которые сейчас ни перед кем не надо было скрывать, побежали у нее по лицу. Сможет ли она когда-нибудь освободиться от этих не только блаженных, но и болезненных воспоминаний?

Прошло уже полтора года с тех пор, как они виделись с Марком. Тогда, ворвавшись в дом, оскорбив ее морально и физически, он поклялся, что больше никогда не захочет ни видеть ее, ни слышать о ней. Она с сожалением вздохнула — так и произошло. И, хотя его отец, Прентисс Шэффер, регулярно приходил по воскресеньям и забирал своего внука на прогулку в экипаже, он никогда не напоминал Энэлайз о своем сыне и не разговаривал с ней самой.

Он, оставаясь в экипаже, ждал, когда Мэй принесет ему Джонни.

Энэлайз поняла, что Шэфферы — и отец, и сын — отличаются одним и тем же: упрямством, гордостью и эгоизмом. Они оба полностью игнорируют точку зрения других людей. Отец и сын поступали одинаково, но то, что исходило от старого Шэффера, не так больно ранило Энэлайз.

Она вспомнила, каким гневным было лицо Марка в их последнюю встречу, каким бешенством сверкали его глаза! Он возненавидел ее за то, что она ушла из дома его отца. Неужели в этом была причина всех тех обвинений, которыми он ее осыпал?

Неужели он мог только из-за этого отказаться от жены и сына? Его отказ, правда, не коснулся материальной стороны дела, — и он, и его отец регулярно давали ей деньги, не желая, чтобы Джонни рос в нищете. Только регулярные денежные переводы от Марка, говорили Энэлайз, что он жив. Каждый пришедший чек был свидетельством этому.

Как-то он задержался на целый месяц, и Энэлайз так волновалась, что едва удержалась от визита к отцу Марка, пытаясь узнать о его судьбе. Но следующей почтой пришел двойной чек, и Энэлайз вздохнула с облегчением. Она сейчас хорошо зарабатывала, и деньги, которые присылал Марк из своего армейского жалованья, клала в банк на имя Джонни, чтобы обеспечить сына к его совершеннолетию.

Сейчас, когда так удачно складывалась ее карьера в магазине, когда ее жалованье позволило обеспечивать свою маленькую семью, она не нуждалась ни в деньгах Марка, ни в деньгах его отца. Но отказываться от их помощи она не стала, думая о будущем сына.

Энэлайз подозревала, конечно, что таким стремительным продвижением по службе, она обязана не только своим способностям к торговле, но и тому, что Курт был влюблен в нее.

Он постоянно был внимателен к ней, делал дорогие подарки, которые она неизменно отвергала. После того, как ее идея принципиально нового оформления витрин принесла большую прибыль, она фактически стала его правой рукой. То жалованье, которое она сейчас получала, Энэлайз заслужила. Привыкшая с молодости управлять хозяйством, она распоряжалась этими деньгами экономно, стараясь вложить все, что оставалось после расходов на содержание семьи, — в дело. Задолго до окончания войны, Курт Миллер предложил ей купить акции судостроительной компании, получавшей много военных заказов и вскоре она начала получать хорошие дивиденды. Действуя по его советам, она вскоре утроила прибыль и вложила ее в покупку земельных участков.

При этом она рассуждала следующим образом — после войны всегда следует экономический подъем. Люди начнут возвращаться домой и строить жилье, предприятия; в страну не иссякает поток иммигрантов из Европы — им тоже нужно жилье. Город обязательно начнет разрастаться, и стоимость земли не может не подняться резко вверх.

Суммируя все, чем она владела в настоящий момент, Энэлайз уже могла назвать себя состоятельной женщиной. Она была довольна собой, хотя успех не вскружил ей голову. Она не жаждала большей власти и богатства, но была довольна, что никогда не будет нуждаться так, как во время оккупации в Новом Орлеане или, как когда она только что ушла из дома Шэфферов.

Энэлайз поняла довольно быстро, что деньги дают не только житейские удобства, но — и это самое главное, — свободу и независимость. Она получила и то, и другой и гордилась этим своим достижением.

Теперь она сама могла заботиться о сыне, могла предоставить сыну и себе не только все необходимое, но и гораздо больше. Как хорошо не зависеть от милостей отца или брата, любовника или мужа! Никогда она не будет больше трепетать от страха так, как когда была любовницей Марка, сознавая, что если он выгонит ее, она станет нищей и бездомной.

Энэлайз вздохнула и вытерла слезы с лица. Боже, если бы ее деловые успехи помогли преодолеть страдание и одиночество, прочно поселившиеся в сердце!

Она, конечно, очень любила Джонни, и все редкие часы отдыха проводила с ним. Но это была иная любовь. Тепло материнской любви не могло заменить ей полностью тот жар, который давала страсть между мужчиной и женщиной. Марк разбудил дремавшие в ней инстинкты, и этот страстный голод не был утоляем. Она вспомнила, как билось ее сердце, и кровь стучала в висках, только при одном взгляде на него!

Она вспомнила, как она трепетала от его прикосновений, какое наслаждение давала ей близость с Марком, и какая безумная страсть возникала между ними во время любовной игры!

Познав с ним наслаждение, она страдала о его утрате.

Иногда она думала, что место Марка никто не сможет занять. Она не видела достойных претендентов, хотя по работе встречалась со многими мужчинами, и многие из них были очень привлекательны. Но ни один из них не заставил забиться ее сердце.

Даже Курта, который помог ей в трудную минуту, который был всегда так добр и внимателен, она воспринимала только как друга. Она легко и непринужденно беседовала с ним, ей было приятно смотреть на него — его внешность была достаточно привлекательной. Этот крепкий голубоглазый блондин был порядочным и одаренным человеком.

Но как ни решала она забыть своего такого необузданного в страстях мужа и влюбиться в Курта — это у нее не получалось.

Она не могла приказать своему сердцу и телу сделать это. Марк — его лицо, руки, его голос, его худощавое тело — постоянно вспоминался ей, и у нее начинало щемить сердце.

Пусть он постоянно игнорировал ее и не написал ни строки, пусть он безосновательно обвинил ее в неверности, и в том, что это она не писала ему, — несмотря на все это, Энэлайз знала, что она все еще любила его и любила так, как и в те времена, когда она, бывшая первой красавицей Нового Орлеана, только встретила Марка.

Вздохнув, Энэлайз, наконец, открыла глаза и начала расхаживать по комнате. Она никак не могла сосредоточиться после того потока воспоминаний и мыслей, который вызвало известие об окончании войны и даже обрадовалась, когда в дверь постучали.

— Войдите, — разрешила она, и в кабинет вошел Курт.

— Ты слышала новости? — спросил он своим мягким голосом.

Энэлайз улыбнулась.

— Разве я могла их не услышать?!

— И что ты скажешь?

— О, Курт, — ответила Энэлайз, — ты ведь помнишь, что я южанка и, хотя я давно предвидела такой результат, мне сейчас очень горько. Это известие заставило меня вспомнить о моем прекрасном и теплом Новом Орлеане, и понять, как я тоскую здесь в холодном Нью-Йорке! Я так хочу снова оказаться дома, Курт.

— Мне знакомо это чувство. Я, когда только эмигрировал в Америку, долго оставался здесь чужим.

Энэлайз помолчала, а потом тихим голосом произнесла:

— А еще я вспомнила свою встречу с Марком.

Лицо Курта страдальчески дернулось, и он спросил:

— Ты все еще любишь его?

— Не знаю. Я приложила все усилия, чтобы забыть его. Я никак не могу разобраться… и еще…

— Наберись терпения, — сказал Курт Миллер и дотронулся до ее руки. — Мне кажется, что ты так стараешься забыть его, что в результате только о нем и думаешь. Расслабься, отдохни и просто живи своей жизнью, и в один прекрасный момент ты обнаружишь, что он исчез из твоего сердца также, как из твоей жизни.

Энэлайз хотелось разрыдаться.

— Но, когда, как скоро это будет? — спросила она его. А затем, улыбнулась и, пожав плечами, сказала:

— Ты, конечно, прав, Курт. Я так и сделаю.

— В честь окончания войны у всех праздник. И мы закрываем магазин и даем всем день отдыха. Впрочем, это не только подарок — они так перевозбуждены, что работа не будет эффективной. Да, и сегодня всем не до покупок!

— Хорошо, — ответила Энэлайз. — Как раз у меня будет время закончить свои дела в отделе домашних товаров. Я посмотрю, что там можно сделать.

— Нет! Ты не будешь этим заниматься! — запротестовал Курт. — Ты и я, как и все сотрудники, возьмем выходной день и отправимся в Хадсон.