Уинтер Реншоу - Ройал

Мисти бьет меня и пинает по ногам, вертит головой из стороны в сторону, отчего волосы прилипают к ее заплаканному лицу.

— Успокойся, черт побери, — говорю я сквозь стиснутые зубы. — Не отбивайся от меня.

— Остановись! Ты причиняешь мне боль, Ройал, — кричит она. — Не делай этого. Не делай этого, пожалуйста…

Ногтями она царапает кожу на моих руках до такой степени, что начинает идти кровь. В течение нескольких секунд я становлюсь весь покрыт царапинами.

— Отпусти ее, Ройал, — кричит Рик.

Я оглядываюсь на него, он стоит, скрестив руки на груди, со своей классической самодовольной ухмылкой и с телефоном в руке. Он не пытается прийти ей на помощь, а просто стоит там, будто смотрит на гребаного Джерри Спрингера.

— Какого черта ты делаешь? — спрашиваю я.

— Убеждаюсь, что ты не сделаешь ничего глупого, — говорит он.

Я отпускаю Мисти, и она с взъерошенными волосами падает на пол в кучу потрепанной одежды.

— Что, черт возьми, это значит? — я мчусь через всю комнату, и он засовывает свой телефон в задний карман, поднимая руки и пожимая плечами.

— Ты попадешь к полицейским, — говорит он, — и я удостоверюсь в том, чтобы именно ты был тем, кого закроют на очень долгое время.

— Я ничего не делал, — выплевываю я слова.

Он вытаскивает свой телефон, включает аудиозапись, которую только что успел записать, с кричащей сестрой, умоляющей меня остановиться, и что я делаю ей больно.

— Пошел ты, Рик, — рычу я. — К черту. Тебя.

Он смеется, указывая на то, что моя сестра идет к нему. Они плюхаются на диван вместе, и она поднимает свои ноги вверх, прижимаясь к нему, как собачка к его ногам.

Я не могу поверить, что это происходит.

— Лучше бы тебе уехать, сынок, — Рик кивает на дверь, затем обнимает мою сестру, положив руку на ее задницу, как будто владеет ею.

К черту это.

Я не могу заставить ее пойти со мной.

И я уверен, черт возьми, что не хочу сесть в тюрьму за то, чего не совершал.

Боже, я даже не могу представить, что подумали бы Роузвуды, если бы меня обвинили в том, что я что-то сделал со своей младшей сестрой. От одной этой мысли мне становится плохо.

— Отлично. Я ухожу, — я берусь за ручку входной двери. — Но ты должна знать, Мисти, что этот человек тебя не любит. Он использует тебя. Манипулирует тобой. А я? Я семья. Я всегда буду любить тебя, несмотря ни на что.

Затем я ухожу.

Мне больше нечего делать здесь, но надеюсь, что она придет. Надеюсь, она одумается. И надеюсь, что она не умрет от передозировки, прежде чем у нее появится возможность что-то сделать самой.

***

Я на полпути к Рикстон Фоллс, нервы до сих пор на пределе, и тело все еще дрожит от ярости, когда красно-бело-синие огни начинают мелькать в зеркале заднего вида. Быстрый взгляд на спидометр говорит мне, что я едва превысил скорость.

Привстав, я вытаскиваю свой кошелек из заднего кармана и достаю права. Мои руки покрыты кровью и царапинами, оставленными ногтями Мисти.

Блядь.

Ничем, кроме джинсов и футболки, невозможно это скрыть.

Ослепительно-желтый свет от фонарика направлен мне в лицо, поэтому я не могу разглядеть лицо полицейского.

— Ройал Локхарт? — спрашивает женский голос. Свет опускается, и я вижу ее. Непроницаемое лицо. Закаленный взгляд. Нулевая симпатия. На табличке с надписью на груди выведено: ЗАМЕСТИТЕЛЬ ШЕРИФА МАРТИНЕС.

— Да?

— Сэр, выйдите из машины и положите руки так, чтобы я могла их увидеть.

Я практически ощущаю, как вся краска уходит с моего лица, и когда я пытаюсь проглотить ком, ничего не происходит. У меня перехватывает дыхание. Грудь болит.

Это не простая остановка из-за превышения скорости.

Я медленно выхожу и поднимаю руки вверх. Другой автомобиль с полицейскими припаркован за машиной заместителя шерифа Мартинес, а третий появляется в облаке пыли.

Что. За. Херня. Происходит?

— Ройал Локхарт, вы арестованы за сексуальное нападение на несовершеннолетнюю, — в ее голосе присутствует недовольство, и от звука ударов сердца в ушах я слышу ее словно издалека, при том, что она стоит прямо за мной. От звона наручников мои внутренности сжимаются в узел. — У вас есть право хранить молчание. Все, что вы скажете, может и будет использовано против вас в суде. У вас есть право на адвоката…

Я глотаю воздух, будто тону. Когда металлические манжеты сжимаются вокруг моих запястий, я закрываю глаза.

Это все плохой сон.

Нет, это кошмар.

Заместитель шерифа Мартинес подводит меня к задней части ее машины и давит своей рукой мне на макушку, когда толкает меня внутрь. Я приземляюсь на колени и, с руками за спиной, принимаю нормальное положение.

Наручники врезаются в костяшки на моих запястьях. Я оглядываюсь на заднюю дверь грузовика. Обе двери в кабину открыты, и два полицейских осматривают его, словно что-то ищут.

Они возвращаются с белым мешком, предназначенным для улик, заполненным хрен знает чем. Все, что у меня было, это пара толстовок, несколько пачек жевательной резинки, полупустая бутылка «Геторейд» (Прим.: Энергетический напиток компании PepsiCo) и дополнительная пара кроссовок.

Спустя некоторое время заместитель шерифа Мартинес забирается на переднее сиденье и подносит рацию к губам.

— Мы поймали его. На обратном пути.

На заднем сиденье ничего нет, кроме металла. Металлическое сиденье. Металлические стержни.

Я как животное, запертое в чертовой клетке.

С каждой ямой на дороге меня откидывает на спину, голова бьется о сетку на окне. Мартинес ничего не говорит, но я не уверен, чего ожидать. Вряд ли полицейские должны выразить свою признательность за мое сотрудничество.

Я делаю четыре глубоких вдоха и снова закрываю глаза, сопротивляясь желанию кричать на эту женщину, что я невиновен.

Я не сделал ничего плохого, кроме как попытался спасти свою сестру от того гребаного хищника, которого она считает любимым.

Роберт сказал бы мне держать язык за зубами, пока сам не приедет, вот что я и буду делать.

Первым делом я позвоню ему и все исправлю.

И уже вечером мы отправимся обратно в Рикстон Фоллс. И я смогу увидеть Деми. И смогу забыть об этом.

Боже. Деми. Я так по ней скучаю.

С плотно закрытыми глазами я концентрируюсь на том, как хорошо будет снова почувствовать ее. Оставить все позади и потеряться в ее прекрасных голубых глазах, ощутить ее вкус на своем языке и почувствовать ее запах на своей коже.

Я люблю ее больше, чем кого-либо в жизни.

Деми Роузвуд — и есть моя жизнь.

Просто я должен пережить сегодняшний вечер.

И завтра я увижу ее снова.

Деми

— Деми. Деми, скажи что-нибудь, — прикосновение Ройала к моей руке выводит меня из катотонического транса. (Прим.: Катотонический транс (ступор) проявляется тем, что человек может в течение длительного времени сохранять неудобную, неестественную позу, не чувствуя при этом утомления).

Он жертва, но я сижу здесь, эмоционально выпотрошенная, пытаясь переварить все, что он мне сказал.

Он вел машину. Ройал проехал много километров, рассказывая свою историю. Делился каждой болезненной деталью. И сейчас мы припарковались у его квартиры. Его машина припаркована рядом с моей, словно он молча говорит мне, что поймет, если я захочу оставить его.

Я поворачиваюсь к Ройалу с глазами, до краев наполненными сердечной болью и солеными слезами, и прыгаю на него. Оборачиваю руки вокруг него, все мое тело трясет, и я прижимаюсь головой к его плечу.

Образ девятнадцатилетнего Ройала, испуганного, ложно обвиненного, по ошибке обнадеженного... Посылает глубокую, жгучую боль сквозь мою грудь.

— Ты… ты веришь мне? — прерывисто шепчет он мне на ухо. Я пытаюсь ответить, но ничего не получается. Мои слова застряли, зажаты в горле, поэтому я решительно киваю.

Я отстраняюсь и подношу руки к глазам, вытирая мокрые потеки. Наши взгляды встречаются, и все эти темные чувства, которые испытывала к нему, смягчаются, тают.

— Почему ты думал, что я тебе не поверю? — в моем голосе слышны нотки упрека, но я все еще люблю этого человека, сильнее всех на всем белом свете.

— Тогда мне никто не верил, — говорит он. — Твой отец… — он останавливается, с трудом сглатывая и оглядываясь. — Твой отец был единственным, кому я позвонил, — продолжает он. — Он пришел в участок поздней ночью, успокоил меня. Все было хорошо, пока ему не показали полицейский отчет. И запись. Разорванную одежду. Физические следы. Он прочитал заявление моей сестры и Рика, в котором утверждалось, что я пытался изнасиловать свою сестру, и что Рику пришлось оттолкнуть меня от нее и выгнать из дома. Очевидно, у них было время подготовиться, когда я ушел…

Я прижимаю дрожащую руку к губам.

— Моих слов оказалось недостаточно для твоего отца, — говорит Ройал. — Он сказал, что дело против меня слишком серьезное, улики неопровержимы. Он не верил мне. Сказал, чтобы я работал с адвокатом, назначенным судом, и никогда больше не приходил к тебе и остальным членам семьи. Я никогда в жизни не чувствовал себя бо́льшим куском дерьма, чем тогда.

— Но ты ничего не сделал.

— В точку.

Я переплетаю наши пальцы, крепко сжимая.

— Я ничего не имею против твоего отца, — говорит Ройал. — Улик против меня было достаточно, и он просто думал о своей дочери. Не могу сказать, что поступил бы иначе, будь я на его месте, но, черт возьми, это был худший день в моей гребаной жизни, Деми.

Я наклоняюсь к нему и прижимаюсь щекой к его груди, вдыхая запах его рубашки и положив ладонь на его теплую щеку.