Я усмехнулась, встав с кровати и кинув на мужчину презрительный взгляд.

— Знаете, я всегда была о вас лучшего мнения. Я ещё не забыла о тех временах, когда вы катали меня зимой на санках, а потом покупали горячий шоколад с конфетами. Любовниц и повёрнутость на деньгах я ещё могу понять, но такая гнусность….Не надо опускаться так низко. Я ваш чёрный юмор не понимаю. Выйдите, пожалуйста, из моего номера.

Константин молчал. Очень долго, я уже даже хотела повторить свою «просьбу», но мужчина вдруг резко поднялся на ноги, встретившись со мной взглядом. Что-то во мне перевернулось, надломилось, когда я заглянула в его глаза. В них не было обиды или усмешки, которые я ожидала увидеть…только сочувствие. Искреннее сочувствие, неподдельное. Это меня насторожило. В моей душе зажёгся первый тревожный огонёк.

— Ты права, я очень изменился за последнее время и, увы, не в лучшую сторону. Да, я, наверное, действительно предал свою семью, причинил много боли жене, детям….но я не стал подонком. Ну, или по крайне мере ещё не до конца успел в него превратиться. Твоя мама…она всегда была для меня самым лучшим другом, очень близким человеком. Я бы скорее пустил себе пулю в лоб, чем стал шутить подобным образом, да ещё и над тобой.

Я не совсем поняла смысл его слов. Точнее он ещё не до конца смог до меня дойти. И что это значит? Что мой дядя имеет в виду?

— Я, что-то не совсем понимаю….Что вы хотите? Что вам от меня нужно?

— Мне нужна ты. Точнее мне нужно, чтобы ты поехала со мной. Твой отец, Оксана, да и я тоже считаем, что ты должна быть на похоронах. Они состоятся в четверг.

Я ничего не ответила. У меня просто не нашлось, что сказать. Когда я увидела Константина на пороге своего номера, я ожидала всего чего угодно, но не этих слов. Да как он смеет? Мама…она всегда так хорошо о нём отзывалась, считала его очень близким и родным человеком. В конце концов, он мой дядя. Пускай, и не родной по крови, но он знает меня с первых дней жизни. Как же он сейчас может такое говорить? У меня просто в голове не укладывается!

— Вы…вы хоть понимаете, что несёте? Я вот сейчас наберу мамин номер и всё то, что сказали сейчас мне, вы повторите ей. Если, смелости, конечно, хватит.

Взяв с кровати сумочку, я лихорадочно начала разыскивать мобильный. В итоге психанула, вытрясла всё содержимое, нервно дрожащими руками схватила телефон, набрав отпечатавшийся в каждом уголке памяти номер. Недоступен. Абонент недоступен. Набрала ещё раз. Тоже самое. Ещё раз. Ещё, ещё, ещё…Гудки. Сердце бешено забилось, дыхание перехватило, ладони задрожали, на лбу выступили капельки пота. Ответ. Трубку сняли. Я с трудом удержалась на ногах, волна бешеного облегчения чуть не лишила меня сознания. Но это был лишь секундный порыв дуновения свежего воздуха. Лишь мимолётная отдушина перед падением в пропасть.

— Да Юля, я слушаю.

Это был не мамин голос. Говорила Оксана. Тётя Оксана — всегда позитивный, неунывающий при любых раскладах человек. Я никогда не видела, чтобы она грустила, плакала. Она не давала слабину даже в такой трудный период в её жизни. А сейчас…этот голос. Нет, в нём не было боли, страданий, грусти, отчаяния…в нём царила пустота. Полная отрешённость, которая чувствовалась в каждом слове, в каждом вздохе.

Я сбросила вызов, а следом за ним швырнула мобильный на кровать. Я не стала одеваться, даже об обуви не вспомнила. Выбежала из номера прямо так, в заношенном домашнем платье, совсем босая. У меня не было ни копейки в кармане, но я всё равно стала ловить попутку. Точнее встала посреди дороги и начала размахиваться руками. Кажется, Константин, что-то говорил или кричал. Ему даже удалось оттащить меня на обочину, но я начала брыкаться, бить его по рукам, кажется, даже в лицо плюнула, хотя при этом толком ничего не понимала, но своего добилась. Мужчина оставил меня. Выбежать обратно на дорогу не дал, но не стал больше мешать ловить машину. Он отошёл чуть в сторону, и, по-моему, даже закурил. А я ничего не соображала. Совсем ничего. Внутри всё переворачивалось, сердце уже горло прорывало, а в голове пустота. Ни одной мысли. Ни хорошей, ни плохой. Вообще ничего. Пустота. Пустота, которая сопровождалась страхом. Липким, цепко ухватывающим в свои зловещие лапы. Не подсознательным, я совершенно ни о чём не думала, ничего не понимала. Этот страх был других. Обволакивающим, порабощающим. Убивающим надежду.

Передо мной затормозила какая-то иномарка. Я сразу залезла в салон, протараторила, что-то вроде того, что мне надо в город. Машина тронулась, Константин не попытался меня остановить, да у него бы ничего и не получилось. Я бы зубами вцепилась в сиденье, но не позволила бы выволочь себя из салона. Водитель машины был мужчина, на протяжении всего пути задавший только один вопрос: где именно в городе меня высадить. Всё остальное время мы ехали, молча, хотя я постоянно чувствовала на себя удивлённый взгляд. Да, наверное, не часто встретишь беременную девушку практически в домашнем халате, да ещё и босиком. Но мне было плевать, что обо мне подумают. Как только меня высадили у роддома, я сразу же выбежала из машины, бросив водителю сухую благодарность. Всё-таки ни копейки не взял, хоть вряд ли бы он стал жечь ради меня бензин, если бы ему было не по пути. Но тогда я об этом совершенно не задумывалась. Я ворвалась в здание роддома как какой-то дикарь. Я знала, что мама должна была рожать именно здесь. И я по-прежнему была уверенна, что всё в порядке…Точнее я верила, что мама здесь. В какой-нибудь палате. С ней всё хорошо. Ведь я бы почувствовала….я бы почувствовала, если бы она….если бы её уже не было.

От таких мыслей всё в душе похолодело. Титаническими усилиями мне удалось хоть немного собраться с силами. Когда малыш внутри меня толкнулся, я заставила себя успокоиться. Или по крайне мере придушить панику. Господи, ещё ведь ничего не потерянно! Мало ли из-за чего могла расстроиться тётя Оксана, а Константин…он просто завидует моему отцу. Да, это зависть. У моего папы всё хорошо. Он счастлив. Он не ищет связей на стороне, он сохранил любовь к жене на протяжении стольких лет. Конечно же, это вызывает зависть. Пусть даже у родного брата. Константин всё выдумал или не так понял или ему это приснилось, причудилось, да мало ли что ещё. Но его слова не могут быть правдой! МАМА ЖИВА! Чёрт подери, я ведь бы почувствовала….если бы что-то случилось, я бы это обязательно почувствовала!

— Девушка, в чём дело? Что с вами? Вам плохо? Врача позвать?

Передо мной возникла невысокого роста девушка в белом халате. С трудом, но я смогла собраться с мыслями и держать голос ровным.

— Не нужно. Скажите мне, к вам поступала роженица Самсонова Мирослава Сергеевна? Она…возможно, вчера у неё были преждевременные роды.

Выражение лица девушки моментально изменилось. Появилась настороженность и какая-то непонятная мне грусть.

— А вы ей кто?

Этот вопрос заставил моё сердце биться где-то в горле. Значит….у мамы вчера действительно были роды.

— Я её дочь. Скажите мне, где она сейчас? В какой она палате?

Девушка побледнела, закусила нижнюю губу и неловко отвела взгляд, а мне казалось, что ещё вот-вот и я потеряю сознание.

— А вы разве не знаете? Её у нас уже нет.

— Что значит «уже нет»? А где она?!

Ответ мне пришлось ждать несколько минут. Девушка молчала, всё ещё не решаясь встретиться со мной взглядом, а к моему горлу уже подкатывал ком слёз. Я не понимала, что происходит. Мне хотелось кричать, выть, стонать, рыдать и вместе с эти я ещё надеялась услышать, что мама в какой-нибудь больнице или уже дома или… Господи, да где угодно, но жива. ЖИВА!

— Она в соседнем здании….Погодите, ваш отец, он сейчас здесь, около малыша. Я его позову…и врача тоже позову. Вы только не волнуйтесь, вам нельзя в вашем положении.

Меня усадили на какой-то стул, с которого я моментально поднялась, как только эта девушка скрылась из моего поле зрения. В соседнем здании? Я выглянула в окно, но мне это совершенно ничего не дало. Здание как здание, только непонятно, что это? Может, какая-нибудь больница? Значит, если мама там…она жива! Ну, конечно, Господи, а я уже чуть сама дух не испустила. Только тревожные чувства всё равно продолжали терзать. Я собрала в себе все силы, чтобы хотя бы казаться более-менее спокойной. В роддом вошли два мужчины в белых халатах — по-видимому, врачи, которые здесь работали. Я тут же приструнилась к ним, постаравшись максимально подавить в себе волнение.

— Извините, вы не подскажите, а что находится в соседнем здании?

Я махнула рукой на виднеющуюся из окна серую застройку. Мужчины удивлённо переглянулись между собой. Один из них, пожав плечами, просто ответил:

— Морг.


Не было пафосных речей, громких слов, этой наигранной скорби. Слышались лишь тихие всхлипы и приглушённые рыдания. Были только все самые близкие: родственники, друзья, хорошие приятели. Все прощались по-очереди. По-одному подходили к гробу, что-то шептали, мужчины пытались скрыть слёзы, женщины не сдерживались, лишь прикрывали рот рукой. Первым был папа. Когда он подошёл к гробу, все опустили глаза, некоторые даже отвернулись. А я нет. Я смотрела прямо на него. Я смотрела, как он провёл ладонью по её лицу, прижался губами к её губам и очень долго стоял вот так — склонившись к гробу, в последний раз целуя любимую женщину. Когда он отходил, точнее, когда его очень аккуратно, с пониманием всей ситуации, но всё же настойчиво оттаскивали в сторону, по его щеке скатилась слеза. Одинокая мужская. Это уже потом, когда разъехались все родственники, когда он заперся в своей спальне с бутылкой виски, я всю ночь слышала за стенкой приглушённые рыдания. Но это было потом. На похоронах никто не увидел, что прячется за каменной выдержкой этого мужчины. Какие чувства его разрывают.