— Я сейчас позову их, — сказал он гостье, вставая.

— Хорошо, — ответила та.

Джавар постучал в комнату Деваки и вошел.

— Давно я не помню тебя такой веселой, невестушка! Но Ешоде пора уходить.

Кишен засмеялся.

— Кишен, идем, не заставляй маму ждать! — сказал ему Джавар.

— Кишен! — послышался снизу голос Ешоды.

Все спустились вниз.

— Мама! А тетя такая добрая и веселая! Мы с ней играли.

Ешода заулыбалась.

— И мне она нравится! Ну, поехали, а то опоздаем!

— Куда вы спешите? — пыталась остановить их Деваки. — Только пришли. Кишену хотелось еще поиграть. Посидите еще, Ешода.

— Нет, нет, спасибо! Нам уже пора.

— В другой раз, хорошо, Кишен? — улыбнулась Деваки.

— А копилка полная, мама!

— Тем более пора ехать! — пошутила она.

— Большое спасибо, что зашли, — сказал Джавар. — Деваки будет очень приятно снова увидеть вас. Приходите к нам почаще.

— О да! Конечно! — пообещала Ешода. — Идем, сынок!

— До свиданья, дедушка!

* * *

Весь следующий день Джавар не находил себе места. Мерцание ожерелья на шее Кишена возмутило его. Причитания, доносившиеся из комнаты Деваки, переворачивали его душу.

«Что происходит в этом доме? — спросил себя и небо Джавар. — Я должен положить этому конец». Характер борца и охотника в этих обстоятельствах заговорил в нем с необычайной силой. Он потрогал свой пистолет.

«Перестреляю всех и застрелю себя, если не разберусь», — промелькнула в его голове бредовая мысль.

Деваки стояла на коленях у небольшого столика перед изваянием Великой Богини.

— Как жестоко! Как страшно! Невозможно терпеть эту боль! Мое сердце разорвется от боли! Я же его мать, а не Ешода! Почему я должна отдать ей своего ребенка? Почему? — причитала она.

До слуха Джавара доносились эти странные слова. Раму, проходя мимо старого хозяина, беспокойно поглядывал на его нахмуренное лицо.

«Будет буря!» — подумал старый слуга.

— Почему я должна отдать своего ребенка ей? Разве это справедливо? — снова и снова спрашивала Деваки, обращаясь к Богине и подняв к ней свое лицо, залитое слезами. — Чем я провинилась перед тобой? За что страдаю? Как это жестоко! Верни мне сына! Сжалься надо мной!

Слезы струились из глаз молодой несчастной матери. Но всему есть предел. И страданиям и слезам тоже. Венец им — смерть. Она и подумала о ней, о смерти. И успокоилась. Она поднялась с колен. Легла на тахту и забылась сном.

Джавар сидел в кресле, облаченный в свой любимый китайский халат. Выпуская клубы дыма из разгоревшейся сигары, он ждал племянника. Предстоял крупный разговор. С утра он ничего не ел и не пил, что вызвало недоумение и беспокойство со стороны Раму. Деваки не выходила из своей комнаты.

Солнце, коснувшись легкой волны Индийского океана, медленно погрузилось в лиловую дымку горизонта.

Лицо Джавара было неподвижным. «Мерседес» медленно прополз к гаражу.

Вошел Ананд.

— О, дядя! Здравствуй! Рад видеть тебя в форме.

— Нам с тобой надо поговорить, — сухо сказал дядя.

— Хорошо, — покорно ответил племянник.

Они поднялись в комнату Джавахарлала. Он предложил Ананду сесть. Тот сел в кресло. Джавар устроился напротив. Несколько минут стояла тяжелая тишина.

— Я куда приехал? — тихо спросил Джавар.

— Как куда? — недоуменно спросил Ананд хриплым голосом, подняв на него испуганные глаза.

— Я спрашиваю, — повторил дядя, — куда я приехал?

— Дядя!

— Что «дядя»?! Я уже скоро шесть десятков лет, как дядя! — громко воскликнул Джавар и резко поднялся.

Ананд сник и втянул голову в плечи, глядя на узкий носок своего ботинка.

— Ты ответь мне, дорогой племянничек, где я нахожусь?! — повторил дядя, расхаживая по мягкому ковру.

Ананд молчал.

— Молчишь?! Так я тебе скажу, где я нахожусь! — В глазах Джавара блеснула кашмирская сталь. — Я нахожусь в доме, где страдает женщина. Я нахожусь в доме лжеца! — перешел он на тенор. Ладонь, воздетая кверху, описав полукруг, с силой опустилась на стол, сжавшись в кулак. Ножки стола поколебались, но выдержали. Могучее дерево красного сандала обладало не только сопротивлением на сжатие, но и на растяжение.

— Почему на Кишене ожерелье, которое я передал тебе как драгоценную реликвию моего рода? Отвечать не надо. Я вижу, что он похож на тебя, как две капли воды. Это мой внук? Так ведь?!

— Да! — глухо буркнул Ананд и отвел глаза.

— Мой внук и твой сын должен быть здесь.

— Что вы говорите, дядя?! Нет! Это невозможно! Мы… мы же лишим Ешоду последней радости! — с надеждой на понимание воскликнул он.

— Значит, в минуту помешательства, ты отдал своего сына чужой женщине во имя ее спасения?!

— Да!

— А что, разве мало детей, брошенных в родильных домах, разве мало младенцев, которые становятся сиротами, едва появившись на свет? И уж если так случилось, то почему нельзя было сразу сказать мне об этом? Мы что, не смогли бы что-нибудь придумать. И Ешоде можно было бы все объяснить, когда у нее прошел бы кризис.

— У меня не было сил!

— Чушь! Абсурд! Жидкое состояние, идущее во вред всей вселенной! Тем более большой грех было повторять, что твой сын погиб! Эта отрицательная энергия слова может вернуться к тебе с сокрушающей силой. Ты что, совсем поглупел? — возмущался потрясенный Джавар. — Я думал, что наряду с твоим великодушием ты умен, разумен! Ан, нет! Что же ты устроил пытку для своей жены?! Что это за психологический фашизм?

Джавар извлек из внутреннего кармана пистолет и сухо произнес, наставляя его на Ананда:

— Или ты сейчас же пойдешь к этим господам и выложишь им все, как есть, и приведешь сюда моего внука, или я пристрелю тебя, как шакала! Почему ты не думаешь о Деваки?

— Нет, дядя! — покачал головой Ананд, взяв себя за уши, как символ признания своей вины.

— Я понимаю муки ее материнского сердца! Деваки погибнет, как пить дать! Она просто умрет с горя или повесится! Неужели мы допустим это?! — Джавар кипел, но кульминационный момент уже миновал. Он водворил огнестрельное оружие на место и плюхнулся в кресло.

— Ты любишь супругу! И в том, что случилось в основном виноват ты! — продолжал Джавар уже более спокойно.

— Как вы не понимаете? Мы не имеем прав на Кишена! — наконец, сказал Ананд главное.

— Кишен мой внук! Он наш! — закричал дядя.

— А что будет с Ешодой? Однажды я ее спас, и вот теперь мы нанесем ей этот удар, — трагическим голосом произнес Ананд, сверкнув глазами, — подумайте о ней!

— А Деваки? — словно удар грома, взорвалось в комнате, и Ананду даже показалось, что повалил дым. У него потемнело в глазах.

— Ты все время говоришь о Ешоде… Конечно, и ее жаль, но горе моей невестки я видеть не могу. Знать, что твой ребенок жив, но он уже не твой?.. — Джавар схватил сигару и принялся раскуривать ее.

Выпустив струю дыма, он сказал:

— Порою мне кажется, Ананд, что ей было бы даже легче примириться с мыслью о его смерти, чем видеть его и страдать!

— Но дядя! Ничего уже не изменишь! — чуть не плача, снова стал убеждать его Ананд.

Чуткий Джавар видел страдания племянника, честного и доброго человека. Он понимал, что та катастрофа, конечно же, повлияла на его психику. Один раз сделав ошибку из гуманных побуждений, далее он продолжал совершать уже цепь ошибок.

— Совершая тот поступок, ты не подумал и обо мне. Я говорю тебе это как дядя. Не обижайся. Порой дети, сами того не подозревая, бывают неблагодарными. Я все изменю и исправлю! Кишен — мой внук! В нем течет наша кровь, в нем — будущее нашего рода! — решительно сказал Джавар и вышел.


Через час Джавар, надев свой лучший костюм, белую рубашку и коричневый цветастый, как саванны Кении, галстук, вышел из дома со своими неизменным стеком с золотым набалдашником.

Он остановил такси и быстро доехал до дома господина Саксены.

Джавара встретила Ешода.

Они поприветствовали друг друга.

— Ешода! — обратился он к молодой женщине. — У меня к вам очень серьезный разговор.

— Разговор?

— Да.

— Слушаю вас, господин Джавар, — сказала Ешода, когда они сели.

— Дело в следующем. Когда случилась катастрофа, вы были на девятом месяце беременности. Извините, но я буду говорить только факты.

— Да, господин.

— Вашего ребенка, мягко говоря, спасти не удалось. Увидев ваши страдания, которые могли привести вас к летальному исходу, мой племянник Ананд, думая, что навсегда потерял жену, отдал вам своего ребенка, находясь в не совсем нормальном состоянии. Он отдал моего внука, а сам уехал со мной в Кению, не сказав мне правды.

Ешоде показалось, что это сон.

— Что вы такое говорите?

— А то, что Кишен — не ваш сын, а сын Ананда и Деваки, то есть мой внук. Ожерелье на нем — мое. Я велел Ананду вручить его внуку, когда тот родится. Это семейная реликвия. К тому же, разве вы не видите, как он похож на Ананда? А его глаза? Это глаза его матери — Деваки! Вы что, никогда не обращали на это внимания?

В такие минуты логика покидает любую женщину. Не была исключением и Ешода, которая закричала:

— Нет! Нет! Все это ложь! Кишен, он мой, понимаете?!

На ее крик прибежал Кишен.

— Кишен! Иди сюда! — испуганно призывала она. — У меня его никто не отнимет! — И, словно тигрица, сверкнув безумными глазами, она прижала мальчика к себе и стала гладить его по голове.

Вошли свекор и свекровь.