— Ты злишься оттого, что папа послал нас делать изгородь?

Леви даже не удостоил ее взглядом и свернул с дороги к источнику.

Повозка прыгала по камням и кочкам. Никки крепко держалась за сиденье и испуганно поглядывала на своего спутника.

— Слушай, изгородь все равно придется делать, даже если ты разнесешь повозку. Может, придержишь лошадей? Тише едешь — дальше будешь.

— Знаешь, мне приходилось ездить по дорогам куда хуже этой, когда ты еще пешком под стол ходил. Не надо меня учить.

— Если ты всегда так ездишь, странно, как ты до сих пор еще жив, — ядовито заметила она. — И вообще, что с тобой случилось? С тех пор как мы выехали из города, ты ведешь себя, как медведь в капкане.

Они приехали в нужное место, и Леви резко натянул вожжи. Никки не вылетела из повозки только потому, что крепко держалась.

Леви спрыгнул на землю, обошел повозку и принялся выгружать проволоку. Никки сползла со своего места и подошла к нему. Леви не обратил на нее никакого внимания. Он швырнул наземь один моток проволоки и потянулся за следующим.

— Я спрашиваю, в чем дело? Ты будешь отвечать или нет?

— Даже не собираюсь.

— Почему?

— Потому что не твое дело.

Никки ушам своим не поверила.

— Все, что происходит в этом доме, — мое дело, — отрезала она. Терпение у нее лопнуло. — Мой отец платит тебе за работу, и мое дело — следить за тем, чтобы ты эту работу выполнял. Говорил я ему, что не стоит нанимать какого-то бродягу, только он меня не послушался. И как только пришлось делать работу, которая тебе не нравится, ты сразу начал вести себя, как балованный мальчишка.

— Чья бы корова мычала! — Леви швырнул наземь третий моток проволоки и обернулся к ней — глаза его сузились от злости. — С тех пор как я работаю на твоего отца, ты стараешься, чтобы все знали, что ты думаешь по этому поводу. К твоему сведению, твой отец платит мне за работу, а не за то, как я к ней отношусь. — Он крякнул, поднимая тяжелую проволоку. — Я обещал делать, что велят, так что эту изгородь городить я буду. Но эта работа не обязана мне нравиться.

Никки, рассерженная и, как ни странно, слегка уязвленная этой отповедью, смотрела, как он отнес проволоку к угловому столбу и бросил ее там. Когда он вернулся, у нее уже был готов ответ.

— Все это звучит весьма убедительно, Кентрелл, но я не уверена, что ты справишься с этим делом.

— Слушай, ты отвяжешься или нет?

Леви поднял очередной моток и снова отправился к угловому столбу. Никки пошла за ним. Он делал вид, что не замечает ее присутствия, пока не бросил проволоку. Потом обернулся к ней: губы брезгливо стянуты в ниточку, глаза стальные, как штормовой океан. Несколько мгновений они зло смотрели друг на друга, каждый ждал, пока заговорит другой. Внезапно лицо Леви смягчилось, он оперся о столб от изгороди.

— Господи, ты совсем как мой братишка. Тот тоже как вцепится во что-нибудь — и ноет, пока ему не уступишь. Слушай, Никки, что тебе от меня надо?

— Тебе просто лень делать изгородь! — выпалила Никки.

Леви от души расхохотался.

— Боже милостивый, да ведь всю тяжелую работу сделали вы с Питером! — Он кивнул на длинные ряды столбов, что расходились от углового столба. — Ведь копать ямы и врывать столбы куда тяжелее, чем натягивать проволоку!

— Тогда я не понимаю. Что тебя не устраивает?

— Ты многого не понимаешь, — ответил Леви, словно не слыша второй части вопроса. — Ты не очень-то умеешь разбираться в людях, но это ничего. Ты еще молод, научишься.

— Ну а ты в свои почтенные годы, наверно, такой наблюдательный, что ничего не упустишь, — хмыкнула Никки.

Леви только снисходительно пожал плечами.

— Ладно, я вот не могу догадаться, с чего это ты вдруг надулся, а ты зато прожил здесь уже две недели и до сих пор не знаешь… — Никки прикусила язык, сообразив, что чуть не выдала свой секрет, и неуклюже закончила: — Того, что думаешь, что знаешь.

Леви снял шляпу и вытер пот рукавом.

— Наверно, я многого не знаю, но я не это имел в виду. Часто думаешь, что люди сердятся из-за одного, а потом оказывается, что совсем из-за другого. Иногда лучше просто оставить все как есть, и предоставить всему идти своим чередом. Вот наберешься опыта и разберешься, когда стоит вмешиваться, а когда нет. — Он покосился на нее с невинным выражением. — А знаешь, по-моему, сегодня изгородью как раз занимаюсь один только я. Может, это ты пытаешься увильнуть от работы, да еще свалить все на меня?

Неудивительно, что Никки вспылила, услышав подобные обвинения:

— Уж работы-то я не боюсь!

Леви широко улыбнулся, надел шляпу и снова отправился к повозке. В глазах его вновь зажегся знакомый огонек.

— Тогда достань-ка гвозди и молотки, пока я притащу последний моток. Пора браться за работу.

Только когда они размотали первый моток проволоки и начали приколачивать его ко второму столбу специальными гвоздями-скобками, Никки вспомнила, что Леви так и не объяснил, из-за чего же он рассердился.

— Ну, так скажешь или нет?

Леви удивленно оглянулся на нее.

— Что тебе сказать?

— Что тебя не устраивает в этой изгороди.

Молоток Леви завис в воздухе. Леви посмотрел на Никки безнадежным взглядом.

— Нет, я в тебе ошибался. Ты хуже моего братца. Его хоть отвлечь можно. А от тебя не отцепишься!

— Ну? Хватит мне зубы заговаривать.

Леви облокотился на столб и ехидно посмотрел на нее.

— Тебе это не понравится.

— Вот как?

Он вздохнул и окинул взглядом прерию.

— Когда я был маленьким, вся эта земля была открытой: иди куда хочешь. И всем хватало места. А когда я вернулся домой после четырех лет плавания, я едва узнал земли, в которых вырос. — Леви воткнул молоток острым концом в столб и взял выпрямитель для проволоки. — Все принялись огораживать свои земли. Прерия вдруг перестала быть прерией…

— Но мы вынуждены огораживать земли, разве ты не видишь? В том году коровы Германа Лоувелла почти весь урожай у нас потравили: что не съели — истоптали. Если не поставить изгородь, мы же ничего не вырастим.

— Герман Лоувелл лет двадцать пасет здесь свой скот, — заметил Леви. — С его точки зрения, вы попросту заняли чужие земли.

— Ты говоришь, совсем как он, — покосилась на него Никки.

— Но ты ведь понимаешь, что Герман Лоувелл может считать эти земли своими, даже если у вас есть на них законные права?

— По закону земля эта наша. Мы даже провели воду из источника. — Она сердито ткнула пальцем в Леви. — Герман Лоувелл тоже ведь мог бы это сделать, а вот не сделал. По-моему, раз он ничего не делал, значит, отказался от своих прав, если они у него и были. А потом, — добавила она в свое оправдание, — папа говорит, что скотоводы губят прерию…

Леви знал, что она права. Стоит оглядеться вокруг, и станет ясно, что это чистая правда. Тридцать лет назад здесь было такое разнотравье! А теперь луга зарастают полынью. Леви вздохнул.

— Каждый тянет в свою сторону, а кто прав — я не знаю. Но и скотоводы, и фермеры меняют эти земли, и мне это не очень-то нравится.

— Ну, одной изгородью больше, одной меньше — велика ли разница? — сказала Никки. — Нет, мне кажется, ты не только из-за этого рассердился.

— Я ненавижу колючую проволоку, — со вздохом ответил Леви.

— А чем она тебе не нравится?

— Ты что, в самом деле не понимаешь?

Никки ошеломила враждебность в его глазах.

— Н-нет…

— А тебе не случалось видеть, что бывает с животным, которое сдуру налетит на эту проволоку? Колючки врезаются в тело, как маленькие ножи. Это особенно опасно для лошадей. Даже если успеешь вовремя зашить рану, все равно обычно туда попадает инфекция, и конь погибает. Сколько отличных лошадей мне пришлось пристрелить из-за того, что они порезались проволокой! У коров шкура толще, но это их не спасает.

Никки судорожно сглотнула — она была ошеломлена его словами.

Леви яростно дернул выпрямитель. В его голосе звучала горечь:

— Диким животным приходится еще хуже. Олени обычно перепрыгивают через изгородь, но иногда они запутываются задними ногами в верхних проволоках. Те, кому повезет, становятся добычей койотов. Остальные умирают голодной смертью. В любом случае не очень приятный конец.

Никки никогда раньше не сталкивалась с колючей проволокой — они первыми взялись строить изгородь в этих местах. Теперь перед ней как наяву встала картина, нарисованная Леви.

— Господи, я никогда в жизни…

Услышав ее потрясенный голос, Леви тут же пришел в себя. Он только теперь вспомнил, как она молода и как чувствительны женщины.

— Извини, — пробормотал он. — Не надо было говорить тебе об этом.

Никки пнула сапогом моток проволоки.

— Неудивительно, что ты ненавидишь эту дрянь. Это в самом деле кошмар.

Леви стало ужасно стыдно. В конце концов, она-то ни в чем не виновата.

— Слушай, я просто в дурном настроении. Мне не следовало так говорить с тобой. Ты права, без изгороди не обойдешься. Так что давай-ка забудем все, что я тут наговорил, и возьмемся за дело.

— Но разве нельзя что-нибудь придумать? Чтобы это было не так опасно для животных!

Леви невольно улыбнулся горячности Никки.

— Изгородь ставят для того, чтобы не пускать животных. Если проволока надежная, значит, она сделала свое дело.

— Да, но бедные олени…

— Бедные олени могут потравить поля ничуть не хуже коров Германа Лоувелла, — прервал ее Леви. — И потом, — добавил он, показав ей небольшие шипы, вплетенные между двумя проволоками, — эта штука не такая уж опасная. Я видывал похуже.

Но Никки все никак не могла успокоиться.

— А все-таки, я думаю, надо что-то сделать.