— Боже! — вскрикнула она. — Это что? Двойня?!!!

— Уймись, какая двойня?! Гляди — живота-то уже нет! Это детское место отходит. Не нужна больше квартирка твоей малявочке! — объяснила нянечка. Акушерка потихоньку выкрутила из Ириши эту «квартирку», положила ее в эмалированный судочек в форме почки и велела нянечке отнести его в холодильник.

«Фух! — подумала Ириша по поводу своих прежних опасений при виде кровавой печени в судочке. — Только интересно — зачем же в холодильник-то?» Но спрашивать ничего не стала. Не было сил…

Малышке обработали пупочек, потом ее взвесили, измерили, описали, как положено, на ручку повесили на бинтике кусочек клеенки с указанием Иришиной фамилии, даты и времени рождения и того, что это ДЕВОЧКА! Мамочке тоже полагалась на руку такая же «этикеточка». Потом малышку запеленали и куда-то унесли. Как жаль… Так и не дали ни подержать, ни рассмотреть толком… Сказали, завтра, может, дадут покормить, если с обеими будет все хорошо. Вернулась нянечка. Принесла почищенную мандаринку. Сказала, что подруга из предродовой передала, Светлана, значит. Опять сработала местная традиция! Большое дело — поддержка в такой момент, пусть даже от совсем чужого человека, если уж своим близким никак нельзя быть рядом. Потом поставили капельницу. В компенсацию потерянной крови. Почему-то с глюкозой. Только уже в другую руку.

На соседнем столе родился мальчик. Орал по-мужски. А мама орала по-женски… Потом их обеих — Иришу и соседку — «штопали». Мало приятного, с учетом экономии обезболивающего, но это все были уже такие мелочи после пережитого. Принесли и зачем-то положили им на животы круглые грелки со льдом. Но и это мелочи. Погасили лампы. Временное затишье на этаже. Спать. Спать…

Где-то через час-полтора Иришу отвезли на каталке в послеродовую палату, сгрузили на кровать и она блаженно уснула. Впервые за много месяцев — на животе. Последнее, что она успела сказать, засыпая:

— Нянечка, дорогая, позвоните домой, скажите им все сами…

Новый день

Ночью из коридора порой доносились шум и суета, но все это долетало до Ириши, как из далекого космоса. Утром она проснулась в том же положении, в котором уснула, — на животе. Необъятных размеров медсестра разбудила всех энергичным воплем:

— Мамочки! Просыпаемся! Крови беру не много, но у всех без исключения!

Тело Ириши ныло от усталости, горло болело от напряжения и рычания в последний, самый ответственный момент, и еще странным было ощущение пустоты в животе. Чего-то не хватало. Кстати! А где же, интересно, ее малышка? Спросила у медсестры. Та ответила, что детей уносят на другой этаж и они находятся там все вместе в специальной детской палате. Слабенькие — под колпаком в «микроклимате», а нормальные — просто лежат в кроватках и в основном спят.

— Странно, — удивилась Ириша, — а что же они там кушают?

— Ну, что кушают? Ясное дело — глюкозу дают тем, кому еще кормление педиатры не назначили, — ответила медсестра и решительно направилась к следующей мамочке.

Ириша знала, что глюкоза — это что-то вроде сахара, но никогда не думала, что это такой универсальный заменитель всего необходимого для жизни — и крови, и грудного молока. Почему-то вспомнился ее дед, у которого было несколько ульев. Он, забирая у пчел мед, подкармливал их сахарным сиропом. Обманывал то есть… Но каждый раз приговаривал:

— Не сердитесь, давайте так: мне — и сахар и мед, и вам — и сахар и мед!

Жаль, не дожил дед до правнучки… Был бы рад…

На соседней кровати лежала Светлана, она счастливо сообщила, что все-таки была права — девочка у нее. Ириша порадовалась за обеих. Девочки — это подарок судьбы!

Палата просыпалась. Здесь было человек десять женщин разного возраста, объединенных одним общим и очень важным для них событием в жизни. Поэтому и разговоры все шли только вокруг этого. Все, пережив подобное, стремились выговориться, поделиться своим, как бы похвастаться, что ли. И разговор кружил вокруг одной темы, затрагивая порой не только свежайшие события, но и случаи с какими-то знакомыми и легенды-байки подобных заведений. Они то ахали, сочувствуя друг другу, то хохотали от души над собой и «коллегами», припоминая, например, как одна из них вчера кричала: «Засуньте ее обратно! Пацана хочу!» Или как другая материла своего «мента поганого» и обещала оторвать ему все, что отрывается, как только вернется домой… Переживая свой подвиг еще раз, разделив впечатления с себе подобными героинями, подсознательно сравнив свои эмоции и ощущения с чужими, женщины как бы успокаивались, переходя в новый этап своего бытия — материнство.

Начался обход. Вопросы, ответы, советы, то толковые, то странные. Всем интересно — когда же наконец к деткам допустят? Отвечают всем одинаково: «По состоянию вас и ребенка». Непонятно, но, в принципе, обнадеживает. К чужим разговорам с врачом Ириша не прислушивалась, но вдруг в дальнем углу большой палаты — повышение тонов, что-то неуместно агрессивное…

— Я сказала — не буду, давайте напишу расписку, я ухожу отсюда, и сегодня же! — донесся хорошо поставленный, властный голос. Все мигом притихли и замерли. Вот оно! То, о чем говорят порой с экрана, чего постоянно опасаются все сотрудники всех роддомов, подозрительно-настороженное отношение которых так ранит обычных мамаш. Вот оно…

В общей утренней кутерьме воспоминаний Ириша приметила, что женщина, поступившая рано утром, помалкивает, лежит, смотрит в потолок, что-то пьет… «Устала, наверное, совсем недавно еще родила. Сил набирается», — подумала она. Но теперь по холодным ноткам в голосе, заморозившем всякое движение в палате, стало ясно — это ОТКАЗ. Врач спросила:

— Вы не хотите перейти в отдельную палату? Я распоряжусь, чтобы ребенка положили с вами.

— Нам уроды не нужны! — прозвучало в стерильной тишине твердо и однозначно. — Я подпишу все бумаги. Отпустите меня домой!

Ириша встретилась глазами со Светланой. Обеим стало жутко…


Вскоре эта женщина все же перешла в другую палату, но, как поведала нянечка, ребеночка признавать и кормить отказалась. С ее уходом неловкое молчание растворилось в тихих рассуждениях на тему. Оказалось, что под утро у нее родился мальчик с врожденным уродством — недоразвитие одной ступни, почти полное ее отсутствие. И женщина вроде здоровая, и семья с виду нормальная, говорили сестрички. Взбрыкнули где-то хромосомы — и все. Жутко, конечно, горько. Но чтобы так — «Нам уроды не нужны!»… Говорят, муж приходил, говорил с заведующей в таком же тоне: «Один ребенок у нас уже есть, и поставить жизнь всей семьи на службу инвалиду мы не имеем морального права!» И оба родителя, посовещавшись, однозначно решили писать отказную, а остальным родственникам просили сообщить, что ребенок умер при родах.

Обговорив это событие со всех сторон, осудив большинством голосов эгоистическую позицию «сильно грамотных», палата зажила своей прежней жизнью, получая передачи и записки от осчастливленных отцов, от мам, вдруг ставших бабушками, от дедушек, называющих себя пока что в шутку бабушкиными мужьями, потому что к статусу «дед» и «баба» еще нужно было привыкнуть. Писались записки, раздавались указания по покупке необходимого и тогда еще дефицитного «приданого» для новорожденных — кому голубое, кому розовое… Начало прибывать молоко. Бывалые мамаши не дремали, они вместо того, чтобы отсыпаться после трудов праведных, сидели, согнувшись, на кроватях и старательно выдавливали из себя первые, самые ценные капли молока в двухсотграммовые майонезные баночки и… выливали в умывальник в углу палаты.

— А зачем ты это делаешь? — удивленно спросила Ириша у молодки, которая уже свыклась с третьей «девкой» и деловито мучила свою грудь.

— Зачем-зачем?! А как попрет — поймешь зачем. Чтоб густое молозиво не позабивало протоки, а то роды твои утренником покажутся против мастита, если запустишь…

— Аааа… — ответила с пониманием Ириша, впервые слыша такое умное слово, и взялась за английскую книжку. Но смысла в прочитанном она никак не могла уловить, потому что мысли ее вертелись все время вокруг другого. Во-первых, ей ужасно любопытно было опять увидеть своего малышика, а во-вторых, она все думала о том бедном ребеночке, который мало того, что с больной ножкой, так еще и мигом лишился обоих родителей. И что ему, несчастному, теперь в детдоме светит?

Со стоном поднялась с кровати, тело ныло, как раньше после хороших тренировок, замоталась в дурацкий халат без прежней брезгливости (все проходит) и собралась выйти в туалет, заодно прогуляться по коридору, оглядеть все новым взглядом. Возле двери увидела что-то лежавшее на полу, вроде тряпочки или клееночки, нанизанной на бинт. Наклонилась, подняла. Это была «этикеточка», такие в родзале вешали на руку маме и ребенку. Глянула на свою — на месте. Только хотела спросить чье, как вдруг поняла и сама — там было написано: «… (фамилия), МАЛЬЧИК, 26 декабря, 5:40, вес 3.500». Ириша положила эту штуку в карман и задумчиво вышла в коридор.

Проходя мимо предродовой палаты, увидела там одну тихо лежащую на кровати женщину, в родзале тоже было затишье. Врачи утром сменились. Вокруг новые лица. И даже освещение совсем другое. В огромное окно в торце коридора светило зимнее солнце, отражаясь от заснеженных крыш соседних невысоких больничных строений. У окна Ириша увидела силуэт вчерашней женщины. Подошла к ней. Молча стала рядом. Та опять смотрела куда-то за окно и думала про свое.

— Поздравляю с дочкой! — неожиданно сказала она Ирише. — Пусть растет здоровая, береги ее!

— Спасибо, — удивленно посмотрев ей в глаза, ответила та. — Я ее и видела-то всего пару минут, даже не разглядела как следует, унесли. А как у вас с молоком?

— Да вот, прибывает, сцеживаю. Сказали, таблетки какие-то купить, но я думаю — и так пройдет. Пить перестала. Впрочем, мне все равно… Уже…