— Все, Ир. Поехал наш папка, — вздохнула в трубку Наталья, — говорил, что приехали специалисты из России, Казахстана, Белоруссии. Знаешь, такая тревога, аж сердце колотится, хоть Игорь сказал, что едет всего на неделю.

— Так это ж не долго, Наташенька, что надо — мы поможем.

— Да вроде ничего не надо. Денег оставил, сказал, хорошо заплатят за выезд. А ты, Ириш, слушала приемник или нет? Что там в мире говорят? А то кажется мне, что Игорь чего-то недоговаривает. Просил форточки не открывать, белье не сушить на балконе, не выходить с Николкой во двор к песочнице…

— Послушала я и Америку, и французов. Что странно — слышала, первыми заметили сотрудники французской атомной, на которых сработала какая-то проверка на те миллирентгены, но не в тот момент, когда они выходили со своей станции, а еще утром двадцать шестого по дороге на работу.

— Ничего себе!

— Вот-вот. Пищало, сообщая, что они радиоактивные! Там, за две тысячи километров от нас!

— Ир, что ж это? А как же мы? Хотя говорили, что в тот день ветер был не на Киев, может, оно и снесло весь вред туда? У нас же гляди, какая красота, — все зеленое, сочное, каштаны цветут, ничего не пищит…

— Не пищит, потому что нечему. Я не хотела тебе заранее говорить, вот Антон придет, расскажет. Он обещал на день принести тот «счетчик», который измеряет радиацию. У них в институте на кафедре гражданской обороны нашлось их несколько, так растащили — в очередь записываются, кто завтра берет. А наш физик в школе похвастался мне, что он сам вот-вот смастерит, потому что у него внуки, а надо же знать… Физики в этом больше смыслят.

Подруги помолчали, потому что прекрасный день никак не увязывался в сознании с тревогой, которая все нарастала от новостей и разговоров без понимания ситуации.

— Ира… Ир, а помнишь, был фильм — «Москва — любовь моя»? Там, в Москве, балерина была, такая славная японочка, и наш парень, скульптор, и у них любовь… Еще музыка такая чудесная. А балерина родилась в Хиросиме…

— Помню. Я его раз пять смотрела да плакала каждый раз, когда она…

— Ира… А мне сегодня в лифте соседка сказала, что драпать надо с детьми хоть куда, потому что у нас здесь та же Хиросима… Дети ж, Ирка. Как же им дальше жить?

— Давай до вечера подождем, вот Антон придет, что-то же люди там наверху думают. Потому что у нас в школе будто у всех одна цель — не сорвать конец учебного года. Указаний пока не поступало. Но говорят, может, младшие классы и распустят раньше.

— Как-то не хочется верить в те ужасы. Ну ладно, пойду еще с Николкой на рынок, хочется чего-то зелененького, да и молока домашнего купим.

— А может, Наташ, не надо зелененького?


Вечером, намерявшись вдоволь в квартире и во дворе, Ирина с Антоном с грустью поняли, что тут от радиации не спрятаться, хоть есть и чистые места, но есть и где чересчур, особенно у дороги, да и коврик возле двери был неспокойный, и даже у Ирины в прическе расселись те миллирентгены. Плюс ко всему позвонила одноклассница Антона Карина и рассказала, что к ней приехала двоюродная сестра из Припяти, а там говорят, что «временная эвакуация» не будет иметь обратного направления. Но ведь то Припять, а кто и куда будет эвакуировать трехмиллионный Киев, если ситуация ухудшится? Когда Антон обмолвился, что дома у него есть дозиметр, Карина шепотом упросила его приехать, потому что, конечно, родственники родственниками, но кто знает, сколько опасности привезли они вместе со своими вещами. И Антон поехал.


Ирина уложила Машу спать и села за тетрадки. Но мысли были о другом. Она соображала, куда бы отправить Машу хоть на месяц, пока она сама закончит учебный год и примет экзамены. Может, кума Наталья могла бы напроситься к тетке на Львовщину? Она ведь не работает. А они бы с Антоном в выходные проведывали их. Но как кума справится с двумя детьми? Николка же сам еле ходит, с ножкой вопрос еще не доведен до конца. Две операции пока не сделали из него здорового ребенка.

— Что же делать? Я бы и сама поехала, да кто отпустит из школы в конце учебного года? — разговаривала сама с собой Ирина, грызла кончик ручки с красными чернилами и никак не могла сосредоточиться на проверке контрольных работ.

* * *

— Карина, — произнес Антон уже возле лифта. — Я не хотел при ней говорить, но…

— Но что?

— Наверное, было бы лучше уговорить твою гостью избавиться от ее вещей — дозиметр зашкаливает. Это опасно и для вас, и для нее. У тебя же сын… Она надолго?

— Кто это знает? — вздохнула Карина. — Ее муж остался на атомной, он там работает уже четыре года после университета, квартиру получили, хорошая зарплата.

— Из-за этого она такая расстроенная? Глаза заплаканные…

— Да там еще хуже… Она недавно узнала, что беременна. А теперь врачи рекомендуют…

— Избавиться от ребенка?

— Да.

— Первый ребенок?

— Первый. Они так ждали, и вот наконец…

— Может, как-то обойдется?

— Не знаю. Говорят, есть риск, что ребенок родится с уродствами, гены, мутации, всякое такое — большой риск.

— Господи…

— Она плачет день и ночь. Звонил ее муж, советовались, но кто знает, как лучше? Выносить и родить калеку — разве это жизнь будет и ребенку, и родителям?

— Да всякое бывает. Хорошо, пойду я, а то мои ждут, и на работу завтра, — попрощался Антон и нажал кнопку лифта. — Держитесь.

— Бывай. Спасибо тебе.


Поздно вечером зазвонил телефон. Ирина схватила трубку в коридоре и прикрыла ногой дверь в комнату, где спала Маша. Антон выглянул из ванной.

В трубке билась в истерике Наталья. Из ее слов ничего нельзя было разобрать, а где-то возле нее плакал Николка и все повторял: «Мама! Мама-а-а-а!!!»

Через некоторое время Ирина добилась объяснений. Новости были страшные — машина, в которой Игорь ехал в командировку, попала в аварию, Игорь погиб на месте, а еще двое в больнице. До атомной так и не доехали…

* * *

В тесноватой кухне трое детишек лет пяти-шести сидят вокруг стола на стульях с подложенными на сиденья подушечками и ковыряются ложками в супе. Наталья поглядывает на них и накладывает в мелкие тарелочки «второе» — картофельное пюре с тефтельками.

— Николка! Не вытирай нос рукавом! Ешь быстренько, что ты там выбираешь?

— Я морковку не люблю! Машка, хочешь?

— Не, я тоже не люблю, — отвечает Маша и кривит губы.

— А я люблю, могу и вашу съесть! — говорит щекастая девочка, бросив взгляд в соседские тарелки.

— Еще чего не хватало, Катя! Лучше я тебе добавки дам, — отзывается Наталья. — А что мама скажет? Разве она платит деньги, чтобы ты за этими двумя поросятами доедала? Давайте, не ковыряйтесь в супе, я сейчас «второе» буду давать. Время-то идет, надо еще поспать хоть часок, зимний день короткий, скоро стемнеет, будем крутить диафильмы на стенку, пока за вами придут.

— А какао после сна? — спрашивает щекастая Катя.

— Будет вам и какао! — смеется Наталья.


После обеда дети моют руки и нехотя идут в комнату, где уже подготовлены их спальные места — Кате на диване, Маше на раскладном кресле, а Николке — на раскладушке. Девочки развешивают платья и колготки на спинки стульев, ложатся, а Николка, прихрамывая, возвращается в кухню и прижимается к маме, которая моет посуду.

— Мамочка, я тебя так люблю. Ты у меня самая хорошая!

— И я тебя люблю, сыночек, — наклоняется и целует его в кудрявую макушку мама, крепко зажмурившись, чтобы опять не накатили слезы. — Это ты у меня самый лучший! Беги спать.

— Мамочка, а у тебя есть проблемы?

— То есть?

— Ну, проблемы есть?

— А у кого их сейчас нет, дорогой?

— Так купи себе тампакс! — радостно говорит Николка, будто сообщая матери благую весть.

Наталья замирает от неожиданности, не зная, что и ответить на такой совет.

— А почему именно тампакс? — сдерживая смех, спрашивает она.

— Ну как же?! Сколько раз по телевизору говорили: «Тампакс решит все ваши проблемы!»

— Ой, мамочки! — Наталья всплескивает руками и все-таки вытирает с глаз слезы, но уже от смеха. — Ты еще крестной посоветуй, когда за Машей придет, у нее на новой работе тоже проблем хватает! А тебе не пора спать, солнышко?

— Хорошо, посоветую, — говорит доверчивый Николка, чмокает маму в руку, которая гладит его по голове, разворачивается и идет укладываться.


Вечером, цепляя над диваном белый клеенчатый экран для просмотра диафильмов, Наталья видит на обоях нарисованный помадой крест.

— Так, пионеры, это что такое?! — строго спрашивает она детей, которые уселись в ожидании сеанса.

— Да это так… просто… — отвечает Маша, внимательно глядя на люстру.

— А поподробнее можно? Николка! Что за крест и кто разрешил брать мою помаду?

— Мы больше не будем. — Мальчик опускает глаза.

— Надеюсь, потому что ремонт я не планирую. И все же очень хочу знать, зачем вы над диваном крест нарисовали, а, чертенята?

— Мы играли в больницу «Красный крест», — неохотно говорит Николка.

— Какую-какую больницу?! — переспрашивает Наталья.

— Больницу «Красный крест»! — выкрикивает Катя. — Там Мария родила Бето, а потом потеряла память! Вы что, телевизор не смотрите?!

— Мамочки! — всплескивает руками Наталья, осознав безусловный авторитет красного пластмассового ящика.

* * *

— Антон, уже пять, встаем! А то снова можем не успеть.

— Сейчас-сейчас. Холодно как… Бррр…

— Давай, одевайся. Я побегу чайник поставлю, если хочешь.

— Хотел бы, да некогда. Может, лучше в термос?..