Я поел хлеба с сыром, запил водой и от нечего делать лёг спать. Всё было бы хорошо, но в мой сон вкрался кошмар. Мне приснилось, что щелястая дверь в мою конуру, которая поворачивается лишь на одной петле, поэтому её надо приподнимать, стала прозрачной и сквозь неё на меня глядит чёрный человек, лица которого не видно. Потом он входит внутрь и медленно идёт ко мне. Я проснулся в ужасе, с криком, а потом разозлился на Громилу. Это он напугал меня до такой степени, что мне вновь привиделся давний кошмар, а я не такой парень, чтобы меня можно было запугивать. Я кроток и терпелив, но лучше не выводить меня из терпения, не то обидчику будет плохо. Мне не в чем было себя упрекнуть, кроме одного — стойких кошмаров, поэтому я стыдился их и всеми возможными способами пытался доказать самому себе своё бесстрашие, пускаясь иногда в безрассудные и опасные предприятия. Вот и сейчас чёрный человек заставил меня принять решение, которое при других обстоятельствах не пришло бы мне в голову. Я решил, что поведение Громилы указывает на тайну, которая имеется в его жизни, и я эту тайну узнаю. Я прослежу за ним в эту ночь в отместку за ужас, который вызвал во мне чёрный человек, и буду продолжать слежку и в дальнейшем при каждой возможности, пока не пойму, почему он говорил со мной так странно и почему его интересовало, сказал ли мой отец что-нибудь перед смертью.

Я осуществил своё намерение и, когда стемнело, вышел на улицу. В это время Громилу можно было найти у Бетси Симмонс, известной своим пристрастием к нему. Я не знал, пойдёт ли он сегодня на дело или будет отдыхать, но решил укрыться где-нибудь и не спускать глаз с двери, в которую он должен был выйти. Обидно, конечно, если он так и не появится, но, как я уже сказал, я очень терпелив и привык претворять свои планы в жизнь или хотя бы прилагать к этому усилия, тем более, что я не был ничем занят и мне хотелось развлечься.

Я больше часа просидел за грудой мусора, внимательно следя за дверью и отвлекаясь лишь затем, чтобы определить, не идёт ли кто-нибудь по улице, и, наконец, заметил удаляющуюся фигуру Громилы. Как он проскользнул под самым моим носом, не понимаю, но на раздумья времени у меня не оставалось, и я поспешил за ним. Когда перед ним оказывался какой-то источник света, я видел лишь чёрную фигуру, и мне казалось, что она походит на чёрного человека без лица из моего кошмара, только роли сейчас переменились, и не он меня преследует, а я его.

Так мы и шли, пока не вышли к богатым красивым домам. Было похоже, что Громила что-то задумал, а мне это было даже на руку, потому что давало возможность понаблюдать за работой специалиста. Взломщик огляделся и ступил под арку, а я, укрытый густой тенью, скользнул за ним.

По-моему, если уж принялся за работу, то останавливаться не следует, но у Громилы были на этот счёт свои соображения, а он был знатоком своего ремесла, так что мне не мешало бы перенять у него кое-какой опыт и не бросаться в предприятие, как ныряльщик в воду. Мой учитель, не догадываясь, что я нахожусь рядом и олицетворяю собой одновременно ищейку и ученика, ещё раз внимательно огляделся, вслушался в ночные звуки и принялся подбирать отмычку, деловито, умело и неспешно. Что-то его беспокоило, потому что иногда он отрывался от своего занятия, превращаясь в неясную тень. Мне даже показалось, что в последний момент он заколебался, продолжать ли ему начатое или бросить всё и уйти, но замок слабо щёлкнул, словно приглашая войти, и против этого он устоять не смог, определив тем самым не только свою, но и мою судьбу. Он вошёл, недоверчиво, будто против воли, и прикрыл за собой дверь.

Я уже сказал, что страх показаться трусом заставлял меня совершать самые неожиданные поступки. Вот и сейчас благоразумие шептало мне, что следует оставаться на том месте, где я сейчас прячусь, а порождённое страхом лихачество подталкивало к двери и доказывало, что я не буду уважать себя, если продрожу в укромном уголке, не зная, что делает человек, тайну которого я решил раскрыть.

Я тихонько приоткрыл дверь и обнаружил, что особенно таиться мне незачем, потому что Громила уже почти поднялся по лестнице наверх и еле заметный свет от фонаря, который он прикрывал полой плаща, не способен выдать моё присутствие. Я тоже заскользил вверх по лестнице, стараясь ступать так, чтобы невзначай не скрипнули ступеньки.

По-видимому, взломщик давно наметил этот дом и заранее выяснил, что он будет пуст. И всё-таки он шёл как-то неуверенно, я бы сказал, с сомнением, чего-то опасаясь или что-то предчувствуя. По всей его повадке было видно, что не лежит у него душа к затеянному.

Наверху он перестал таиться и принялся методично осматривать комнаты, выбирая вещи поценнее и разыскивая, должно быть, драгоценности или деньги. Мне было любопытно поглядеть на жилище одного из тех, кого я буду грабить, когда соберу шайку, но приходилось не забывать об осторожности, чтобы, не дай Бог, не выдать себя неловким движением. Уж если Уолтер честно предупредил, что уничтожит меня, если я вообще попадусь ему на глаза, так мне тем более нельзя будет рассчитывать на пощаду, если я попадусь ему на глаза ночью в процессе его работы. А так, если бы не опасение за свою жизнь, мне бы здесь даже понравилось. Не скажу, что я пожелал бы здесь жить, уж слишком велики были комнаты, но, если бы можно было выделить какую-нибудь крошечную каморку, куда не проникал бы холодный ветер и где не гуляли бы сквозняки, и перенести в место, более подходящее для проживания такого бродяги, как я, я бы от неё не отказался. Да только всё это несерьёзно, потому что никто не выделит мне комнатку, а если выделит, то за такие хоромы надо платить, а если бы оплата не требовалась, меня оттуда всё равно бы выгнали те, кто сильнее меня. Но раз для меня нет пользы мечтать даже о крошечной тёплой каморке, то незачем раздумывать и о таком особняке. Если вдуматься, он хорош для гигантской семьи с кучей родственников и родственников родственников, а один я бы здесь завыл от тоски. Правда, мне не пришлось бы воровать, потому что я мог бы жить продажей бесчисленных вещей, наполняющих дом, но тогда мне нечем было бы заняться, и я лишился бы не только мелкой цели — обеспечить себя пропитанием, но и о главной цели — заставить людей вспомнить о Робин Гуде — мне не пристало бы думать, ведь было бы странно предположить, что у Робин Гуда есть шикарный особняк.

Мои размышления были прерваны, потому что Громила, осмотрев очередную комнату, подошёл к двери в следующую. Он уже протянул руку, чтобы её открыть, как вдруг дверь сама широко распахнулась и перед ним появилась женщина в тёмной накидке, вошедшая, должно быть, через парадный вход. Уолтер замер, а она, не удивившись, обратилась к нему:

— Как ты сумел войти, Чарльз? Я не перестаю изумляться…

И тут она осеклась и отступила на шаг.

— Тише! — свирепо прошипел Уолтер, схватив её за горло. — Если закричишь — убью.

Она взглянула на него, и её лицо исказилось от ужаса. По-моему, она даже не понимала, что ей говорят. Она вскрикнула и попыталась высвободиться, но взломщик повалил её на колени.

— Молчать!

И тогда она закричала, закрывая голову, словно её били, и этот пронзительный, но короткий крик был ужасен. Уолтер ударил её кулаком, и она, как тряпичная кукла, повалилась ему под ноги. Он нагнулся, дотронулся до неё, заглянул в лицо и отшатнулся, словно сам был в страхе от содеянного. Но я был в ещё большем страхе, в таком ужасе, что оцепенел и не смог бы двинуться с места, даже если бы Громила пошёл на меня. Я знал много примеров насильственной смерти, недавно пережил страшную смерть отца, но присутствовал при убийстве впервые.

Однако наше положение осложнилось ещё больше. Уолтер, лихорадочно подхватив приготовленный узел и собираясь покинуть дом, был уже на лестнице, когда снаружи послышался шум, заставив его затаиться. Кто-то шёл под аркой, остановился, и странным стуком постучал в дверь. Уолтер отошёл под лестницу, и я видел, что он подобрал с пола что-то тяжёлое на случай, если сюда войдут.

Человек за дверью помедлил. Наверное, в этот миг наши с Громилой сердца одинаково замерли, потому что неизвестный мог пройти дальше, а мог и войти, особенно, если слышал вопль. Он решил войти и, когда открыл дверь, я сам не понимаю, что случилось. Я выскочил вперёд, потому что был ближе к двери, чем Уолтер, и, к тому же, с другой стороны, и буквально вытолкнул входящего обратно, захлопывая за собой дверь, заливисто свистнув и таща незнакомца в известный мне переулок. Я знал, слышал, чувствовал, что Уолтер преследует нас, но человек не сопротивлялся и я легко отыскал лазейку, куда Громила не додумался бы заглянуть.

— Не понял, — были первые слова мужчины, когда он пришёл в себя от потрясения. — Кто ты? Куда и почему меня затащил?

Насколько я мог судить, а я в этом толк знаю, он был не совсем пьян, но выпил изрядно.

— Друг, — ответил я в духе отцовских рассказов, на которых вырос. — Вам угрожала смерть, сэр. Я не мог оставить вас в беде.

Незнакомец вздрогнул и с интересом меня оглядел, а заодно, чтобы не терять времени, и я его. Это был среднего роста голубоглазый белокурый джентльмен с приятными чертами лица, выдающими весёлый нрав, бесшабашность и легкомыслие. Я знавал таких из нашей среды. Обычно они плохо кончали.

— Объясни всё по порядку, — попросил он.

— В том доме только что убили женщину, — ответил я. — Я сам видел, как грабитель ударил её кулаком по голове, и она упала. Когда вы входили, он ждал вас под лестницей, чтобы убить и уйти незамеченным.

— Джулия убита?!! — вскричал он, и, кажется, на этот раз весь хмель вылетел у него из головы. — Кто это сделал?

Мне не хотелось выдавать Уолтера, сам не знаю, почему. Не в моих это было принципах, а там, где я родился и вырос, донос считался предосудительным поступком и жестоко наказывался.

— Это был человек в тёмном плаще, — пояснил я. — Я не мог разглядеть его лица. Он хотел заставить женщину молчать, а она закричала, и он её ударил.