— На сегодня достаточно, — закончил урок отец Уинкл. — Я доволен тобой, Робин.

Я тоже был доволен, что учение оказалось для меня доступным. Мне бы и хотелось ускорить дело, но приходилось радоваться уже тому, что я усвоил остаток алфавита, начал постигать премудрость образования слов из букв и даже сам прочитал несколько простейших слов. Пусть способности мои оставляют желать лучшего, но, по крайней мере, отцу не придётся меня стыдиться. Повторю сегодня ещё раза два пройденный урок, чтобы окончательно закрепить пройденное и подготовить мозги к усвоению нового.

Я устал и с удовольствием бы посидел или полежал в своей комнате, но мои мысли приняли совсем другое направление, едва я увидел отца. Он казался печальным, растерянным и чем-то очень озабоченным.

— Отец! — обрадовано воскликнул я.

По-моему, он был раздосадован тем, что я выдал его появление своим криком. Он сделал мне знак молчать и поманил к себе. На лице его появилась решимость, и взгляд стал твёрже.

— Пойдём, Робин, мне надо с тобой поговорить, — сказал он.

Мы прошли в его комнату, и я, как ни был возбуждён предстоящей откровенностью отца, не мог не залюбоваться беспечной роскошью, какой он себя окружил. Если бы мой настоящий отец мог бы воровать отсюда по одной вещи раз в месяц, а то и в два, мы жили бы безбедно и даже позволяли бы себе излишества, но все эти дорогие вазы, пепельницы, портсигары, трости, статуэтки, книги в тисненых переплётах и прочие дорогие мелочи лежали и стояли так, словно их хозяин нисколько ими не дорожил.

— Садись, Робин, — сказал отец, указывая на большое кресло, обитое парчой.

Я сел и буквально утонул в нём, а он нервно заходил по комнате.

— Я попал в очень сложную ситуацию, — сказал он, останавливаясь передо мной.

Я желал бы перевернуть небо и землю, лишь бы он не мучался.

— Я могу вам помочь?

Он посмотрел на меня, отвернулся и отошёл к окну.

— Да, можешь, — глухо проговорил он. — Мне трудно говорить, и я боюсь, что ты меня не поймёшь. Я сейчас в очень скверном положении, мальчик, и вся беда в том, что у меня нет времени…

Его прервал стук в дверь.

— Чарли, Робин у тебя? — раздался голос мистера Эдварда.

— Проклятый священник! — вырвалось у отца.

Это я был виноват в том, что отец не успел доверить мне свои заботы. Ему была нужна помощь в каком-то очень важном деле, таком сложном, что требовалось посвятить меня во все тонкости, а не просто шепнуть мимоходом, что именно мне надо сделать. Наконец-то у нас появилась возможность поговорить наедине, а я своим воплем привлёк внимание отца Уинкла, тот сейчас же доложил мистеру Эдварду о нашем тайном совещании, а он прервал отца в самом начале, будто специально задался целью отгородить его от меня. Не в первый раз он пресекает его попытки сообщить мне что-то, а это что-то, наверное, имеет чрезвычайное значение для него самого, для отца или кого-то ещё, иначе мистер Эдвард не заботился бы так о слежке за нами.

— Да, он здесь, — ответил отец.

— Пусть он сейчас же идёт сюда, — строго сказал мистер Эдвард.

Отец безнадёжно вздохнул.

— Иди, — разрешил он.

Для внезапного вызова человека нужна причина, а я не мог понять, какую причину мог выдумать мистер Эдвард и что он мне скажет.

Он посмотрел на меня пристально и пытливо.

— Следуй за мной, — велел он.

Было в его голосе что-то такое, отчего я приготовился к неприятностям, хоть и не знал за собой никакого греха. Я решил было, что мистер Эдвард выгонит меня сейчас из своего дома, и прикидывал, попрощаться ли с отцом и не будет ли это выглядеть как отчаянная попытка искать заступничества, чтобы остаться, что было бы унизительно, однако у мистера Эдварда на уме оказалось совсем другое.

— Зачем ты дразнил Эмму, Робин? — спросил он в библиотеке, глядя на меня в упор. — Я думал, что ты добрее.

— Кто такая Эмма? — пожелал узнать я, думая, что кто-то из нас, или он или я, ошибся в имени.

Я помнил о своих столкновениях с Рыжей и кухаркой, но это было не сегодня.

— Это дочь миссис Тишер. Они приходили сегодня мыть полы. Как ты мог издеваться над несчастной больной девушкой?

— Я не издевался. Я ей и слова не сказал.

— Миссис Тишер пожаловалась кухарке, а та привела её ко мне, и я лично выслушал её претензии.

— Наверное, она такая же сумасшедшая, как её дочь, — ответил я, стараясь сохранять презрительный вид, потому что наговоры этой женщины были достойны только презрения.

— Ты оправдываешься или отрицаешь свою вину?

Он произнёс интересную фразу, но на неё можно было дать точный ответ.

— Отрицаю.

У меня было незавидное положение, потому что никто не видел, как я прошёл, а точнее проехал мимо двух занятых уборкой женщин, к тому же меня мистер Эдвард не знал, а миссис Тишер и кухарке был склонен доверять. Поняв это, я решил рассказать, как было дело.

— Я их видел только один раз, когда они мыли лестницу. Чтобы им не мешать и не идти по мокрому, я сел на перила и съехал вниз. Я ни одной из них ничего не сказал и не дразнил Эмму. Не знаю, почему они на меня наговаривают. Наверное, такие же злые склочницы, как Ры…

Я едва не проговорился, но удержал срывающуюся с языка кличку, которую я дал мисс Агнес. Кто знает, как воспримет её мистер Эдвард?

— У меня нет доказательств ни твоей вины, ни твоей невиновности. Считай, что я тебе поверил, но постарайся, чтобы я не изменил о тебе мнения.

— Ладно, — согласился я, понимая, что это будет трудно сделать из-за объединённых усилий Рыжей, миссис Джонсон и миссис Тишер меня опорочить.

Заручившись моим обещанием вести себя хорошо, он меня не отпустил, как я надеялся, а наоборот, посадил рядом с собой на диван, придвинул маленький столик и подробно расспросил о моих занятиях с отцом Уинклом, проверив по книге с крупным шрифтом, хорошо ли я усвоил оба урока. Не слишком-то много я мог ему рассказать, но он сделал вид, что остался доволен, или, и в самом деле, не ожидал, что я способен усвоить даже такую малость.

— Я ещё не научился читать, но обязательно научусь, — сказал я как можно убедительнее.

— Я это уже понял, — с улыбкой ответил мистер Эдвард. — А раньше ты никогда не пробовал учиться читать?

Улыбка у него была немного печальной.

— Мой отец был неграмотным, — ответил я, умолчав об особенностях общения с ним трезвым и пьяным, потому что будь он даже образованнейшим человеком, трезвой доброты его хватило бы ненадолго, а когда он был пьян, то не только заниматься с ним, но даже показываться ему на глаза было опасно.

Мне так и не удалось вернуться к отцу, а за обедом в присутствии свидетелей он, конечно, не мог рассказать мне о своей беде. А ведь он хотел, чтобы я ему помог, и, кто знает, может быть, только мне он мог довериться и только на мою помощь рассчитывать. Я был убеждён, что, когда все встанут из-за стола, мистер Эдвард скажет, что ему надо поговорить с братом или каким-то иным путём помешает ему остаться со мной наедине, и оказался прав.

Заботы отца занимали немалую долю моего внимания, но со стыдом признаюсь, что их сильно затмевал ожидающийся приезд гостей, и, чтобы не томиться понапрасну в доме, я пошёл во двор. После утреннего заступничества мистера Брауна, мне очень не хотелось идти мимо кухни, и я даже заколебался, не выбрать ли мне на этот раз главный вход, но пересилил себя, сочтя свою слабость непозволительной. Если дать себе поблажку раз, то потом не решишься и носа высунуть из-за двери своей комнаты, чтобы не встретиться с кем-то из женщин, включая непредсказуемую в своих симпатиях леди Кэтрин. Я решительно пошёл по коридору и через открытую дверь кухни встретил полные ненависти взгляды кухарки и миссис Тишер. Оказывается, эта приходящая уборщица засела в кухне и в тёплой компании миссис Джонсон перемывала косточки своим ближним.

Я не стал реагировать на их воркотню и гордо прошествовал дальше, благополучно, но с замиранием сердца миновав Эмму, бродящую по коридору с таинственным видом, временами хитро посмеиваясь и пожимая плечами. Она представляла гнетущее зрелище, но мне было важно не обратить на себя её внимания, чтобы мистеру Эдварду опять обо мне что-нибудь не наговорили. Он с самого начала был настроен против моего появления в его доме, так что лучше его не сердить. Я, конечно, самостоятельный человек, могу сам о себе позаботиться и из любой переделки выйду победителем, но, когда он отвёл меня в библиотеку и я гадал, не хочет ли он меня выгнать, мне было очень горько и тревожно. Я даже почувствовал беспомощность, словно я маменькин сынок, с рождения окружённый заботой и выброшенный вдруг в незнакомый враждебный мир. Я ощутил парализующий ужас перед Громилой и неуверенность в выполнимости моего плана путешествовать по городам. В самом деле, куда я пойду? Где я найду приют на ночь? Где укроюсь в дождь или мороз? Так ли уж легко обчищать карманы людей в других местах, как у нас? Как примут меня на своей территории местные отверженные? Не попаду ли я в руки негодяев похуже Громилы? Там я буду совсем один, без друзей и знакомых, без незаметной, но незаменимой поддержки миссис Хадсон. Ах, миссис Хадсон! Оказывается, я любил эту глупую женщину больше, чем думал, и часто с грустью вспоминал о ней.

Непреодолимая сила потянула меня к двери в подвал, но она, конечно, была заперта. Я приложил ухо к замочной скважине и прислушался. Сначала было тихо, потом я уловил внутри какое-то лёгкое движение, шорох…

— Робин, — окликнули меня сзади.

Я вздрогнул и обернулся. На меня с укором глядел мистер Вениамин.

— Какую я сделал ошибку, что рассказал тебе о случившемся! — с горечью проговорил он. — Но я-то думал, что ты умный и добрый мальчик, и не обратить мои слова во зло, а теперь вижу, что заблуждался. Ты будешь выспрашивать подробности и высматривать, как бы пробраться на место трагедии, пока тебя не увидят мистер Эдвард, мистер Белл или леди Кэтрин и не испытают боль от твоего любопытства. Для них и всех нас произошло несчастье, а ты, глупый и жестокий мальчик, хочешь обратить смерть дорогих нам людей в игру.