Кэтлин Уинзор - Роберт и Арабелла

Когда они пойдут в город, длинный и широкий плащ будет полностью скрывать ее фигуру и лицо, а пока она могла покрасоваться перед зеркалом в роскошных арабских шелках и драгоценностях, в том числе с бесценным изумрудом, сиявшим между холмиками грудей.

Арабелла взяла в руки лютню, надеясь, что на ум ей придет какая-нибудь веселая мелодия.

Вместо этого в ее воспаленном мозгу возникла страшная сцена, которую Она наблюдала в злосчастном месте. Она вскрикнула от отвращения и закрыла лицо руками.

Почему Роберт позволил ей увидеть этот кошмар? Почему не сказал заранее, какое зрелище ее ожидает?

Все потому, что она была преисполнена решимости доказать самой себе, что ничего не боится. Она стала бы просить и умолять его позволить ей посмотреть на это, пока он не согласился бы.

Роберт не напоминал ей – и она была благодарна ему за это, – что всему виной ее настойчивость, желание своими глазами увидеть то, от чего он хотел ее уберечь.

Дверь открылась, и сердце Арабеллы радостно забилось.

Роберт стоял на пороге, прислонившись к косяку. Он пристально посмотрел на нее, и Арабелле показалось, что он прочитал ее мысли. Они оба молчали, выжидая, кто заговорит первый.

– Как дела? – наконец нарушила молчание она.

Роберт с видом полного безразличия махнул рукой. Возможно, для него стало невыносимым воспоминание о посещении Дома мертвецов: без сомнения, он винил себя за то, что позволил ей войти туда. Так или иначе стена недоверия, готовая снова вырасти между ними, должна была быть разрушена совместными усилиями.

– Нас никто не искал. В городе тихо.

– Я так и знала, – торжествующе улыбнулась Арабелла.

Роберт подошел к столу, очистил апельсин и начал есть. Арабелла видела, как он встревожен. Роберт не считал отсутствие плохих новостей хорошим предзнаменованием. Действительно, их преследователи вряд ли стали бы обнаруживать себя, чтобы достичь своей цели. Северяне знали, что в южных провинциях на свою власть, деньги и искренность неотесанных крестьян им полагаться не приходится. Они наверняка будут действовать другими, хитроумными способами.

Роберт снял с гвоздя два плаща: черный для нее и белый для себя. Он засунул за пояс три острых кинжала и помог Арабелле завернуться в плащ и закрыть лицо вуалью. Она взглянула в зеркало и показала себе язык.

– До чего же я страшная!

– Это нам на руку. Пойдем, уже поздно. И держись все время за мою спину. Не выпускай меня ни на мгновение, – строго приказал он.

– Хорошо.

За два километра до городских ворот они влились в людской поток: крестьяне шли на рынок, медленно катились телеги с провизией, пажи и оруженосцы гордо красовались на празднично убранных лошадях. Мимо них проскакала та же знатная дама, которую они видели накануне. И снова она задержалась и оглянулась на цыгана. Но ревность оставила сердце Арабеллы. Она знала, что если Роберт и покинет ее, то не ради другой женщины. Ее преисполняла уверенность в своих силах, которую, казалось, ничто не могло поколебать.

Арабелла с трудом поспевала за быстро шагавшим Робертом, вцепившись в складки его плаща на спине, и вспоминала то утро, когда они впервые были вместе. Тогда она подумала: «Теперь весь мир принадлежит мне». А Роберт взглянул на нее тревожно, словно сам испугался того, какое воздействие оказала на нее первая близость с мужчиной.

Арабелла невольно улыбнулась, вспомнив об этом. Да, Роберт подарил ей огромный, богатый мир любви. Они вошли в город, и Арабелла украдкой огляделась по сторонам. Узкие улочки были такими же, как вчера, но городское население, казалось, полностью изменилось за прошедшую ночь. Навстречу им попадалось множество людей, одетых в заморские наряды.

В гавани бросила якорь целая флотилия кораблей под разными флагами; порт напоминал огромный растревоженный муравейник.

Роберт вышел на главную улицу и двинулся в противоположном от порта направлении. Несмотря на то что их со всех сторон толкали, Арабелла проворно лавировала, стараясь не отставать от Роберта ни на шаг. И вдруг они остановились вместе с остальными, потому что посреди улицы выступали бродячие музыканты и акробаты, которые собрали вокруг себя множество зрителей.

В толпе раздавались радостные возгласы и смех, когда жонглеры роняли острые ножи на землю, а у пожирателей огня внезапно вспыхивали волосы и они начинали изо всех сил бить себя по голове, чтобы погасить пламя. Казалось, ничто не доставляло публике столько удовольствия, сколько ошибки и промахи актеров. Зрители заливались хохотом, награждали неудачников тумаками и пинками, стараясь ударить побольнее, кидали гнилыми овощами в музыкантов, наступали на ноги соседям, но опасливо держались подальше от цыгана, который был выше ростом и шире в плечах, чем большинство низкорослых южан. Арабелла презрительно оглядывала отвратительную толпу.

Неожиданно толпа всколыхнулась, раздался чей-то крик, внесший беспорядок и сумятицу. Роберт схватил Арабеллу за плечо и стал проталкивать перед собой сквозь толпу, отпихивая свободной рукой тех, кто пытался преградить им путь. Арабелла испуганно оглянулась и увидела, что на земле в пыли лежит нищенствующий монах. Из горла у него торчала рукоятка кинжала, взгляд остекленел, а изо рта струйкой стекала кровь. Народ в панике разбегался в стороны.

Цыган протиснулся в узкий проход между домами и втащил следом Арабеллу. Они быстро миновали его и вышли на другую улицу. Здесь Роберт крепко схватил ее за руку и поволок за собой. Перед глазами у нее мелькал калейдоскоп испуганных лиц, перекошенных ртов.

Роберт внезапно застыл на месте. Арабелла едва успела перевести дух, как они оказались на пороге какого-то дома. Роберт заговорил с хозяином по-цыгански, а потом они побежали дальше.

Даже когда они вышли на проезжий тракт, ведущий к городским воротам, Роберт продолжал тащить ее за собой. Арабелла путалась в полах длинного плаща, от стремительного бега у нее кололо в боку.

– Быстрее. Неужели ты не можешь бежать быстрее? – то и дело оборачиваясь, спрашивал он.

Прохожие обращались к ним с вопросами, желая выяснить, чем вызван такой переполох в центре города, однако Роберт не задержался ни на мгновение, чтобы ответить.

Он открыл дверь амбара и втолкнул Арабеллу внутрь. Навстречу им выскочил Калиф, почуявший опасность, причину которой сама Арабелла пока не понимала. Роберт на бегу погладил пса, но не успокоился до тех пор, пока они с Арабеллой не оказались в кибитке и дверь ее не была заперта на засов.

Здесь Роберт распахнул полы плаща, и она увидела, что на его белой рубашке алеет кровавое пятно – след от удара ножом.

– Господи, ты ранен…

Роберт даже не взглянул на нее. Он проворно снял штаны и рубашку и достал из сундука желто-зеленые трико и куртку, которые носил, служа пажом у графини.

Быстро облачившись в другую одежду, Роберт надел поверх кожаный пояс. Только теперь Арабелла заметила, что одного ножа не хватает – он остался в горле у монаха на городской улице. Роберт засунул на пустое место новый нож и готов был уйти, не сказав Арабелле ни слова на прощание, но она преградила ему путь.

– Не ходи туда!

Роберт оттолкнул ее в сторону, а когда она вцепилась ему в руку, остановился и недоверчиво посмотрел на нее.

– Он был не один. С ним был другой…

– Ты не найдешь его!

– Ему не спрятаться от меня, если он, конечно, не сбежал. Впрочем, он не может сбежать, не выполнив приказа. Я найду его.

– Как? – прижавшись к нему всем телом, спросила Арабелла. – Как ты найдешь его?

– В городе есть люди, которые мне помогут. Эти два монаха – с севера. Их лица и выговор наверняка не остались незамеченными.

Роберт спокойно отстранил ее и вышел за дверь, не забыв запереть ее. Арабелла добежала до окна и увидела, как он вышел из амбара. Она вскрикнула в отчаянии и, повалившись на пол, обхватила колени руками и подтянула их к груди. Слезы неудержимо покатились по ее щекам.

Арабелла оставалась в этой позе несколько часов подряд. Горькие рыдания то вырывались из ее груди, то стихали. Она не сомневалась, что никогда больше не увидит Роберта. Ножевая рана под левым соском цыгана разрушила ее веру не только в его стойкость перед лицом бед и невзгод, но и в неуязвимость перед самой смертью.

Она преисполнилась этим мистическим ощущением в то утро, когда увидела его впервые. Солнце тогда золотило его белокурые кудри и делало похожим скорее на языческого бога, чем на человека.

А теперь, когда он был ранен, с ним могло произойти все что угодно. Ему могут причинить боль, как любому смертному. Он может умереть, как любой другой человек. Арабелле доводилось видеть, как люди погибают на турнирах, умирают от ран, полученных в боях. Короткая агония, медленное угасание – и затем смерть.

Арабелла не представляла свою жизнь без него, поэтому эта мысль означала вынесение приговора для нее самой.

Предостережение старой цыганки снова всплыло в ее памяти: ей следовало остерегаться любви.

Пока Арабелла жила в замке и общалась с молодыми людьми, ей казалось, что любви не так уж трудно избежать: кавалеры из округи, заезжие путешественники – все они были чужими. Кроме того, ей на роду было написано выйти замуж не по любви, а исходя из интересов короны. И Арабелла с детства свыклась с этой мыслью, справедливо решив, что в любой ситуации можно найти способ компенсировать издержки брака по расчету.

Арабелла лежала на полу скрючившись, не находя в себе силы шевельнуться или обратиться к своему молчаливому советчику и надежному оракулу – зеркалу. Оно слишком часто предавало ее, поддерживая в ней эйфорическую уверенность в том, что ее судьба не может сложиться трагически.

Она не помнила, сколько часов назад Роберт ушел – может быть, два, три или четыре. Ее трясло от страха, она так долго проплакала, что уже не могла остановиться и лишь судорожно царапала ногтями ковер.