Откуда, во имя Господне, у него появилась мысль, что она хрупкая и изнеженная? Эта женщина в него стреляла!

Это от перенапряжения, решил Дейн. Рассудок не избавился от сознания, что теперь он женат, в сочетании с влечением к невесте. Портрет матери довершил дело.

Когда Джессика вернулась, Дейн уже привел в порядок и себя, и все прочее. Эндрюс унес кипу разбросанных вещей, зажег лампы, и лакей скакал в Чадли, и обед готовился.

– Кажется, ты постарался, – сказала она оглядевшись. – В комнате все прибрано.

– Тебя долго не было, – сказал он.

– Я принимала ванну. Ты же видел, я была возбуждена. – Джессика посмотрела на узел его кушака и нахмурилась. – По-моему, я впала в истерику. Лучше было бы не плакать, но я не могла сдержаться. Это… так глубоко волнует. Полагаю, ты к такому привык, но я – нет. Я не ожидала… Честно говоря, я думала, будет хуже. Я имею в виду, когда дошло до точки. Но у тебя был такой вид, как будто ты не испытал никаких трудностей и тебя не сдерживала и не злила моя неопытность, и кроме одного момента все показалось таким, как будто это не и первый раз. А когда успокоились тревоги и необыкновенные ощущения… Я не смогла сдержать чувства.

Значит, он более-менее правильно оценил ситуацию. Мир не перевернулся. Все, что от него требуется, – это осторожно идти тем же путем.

– Я тоже переусердствовал, – сказал Дейн. – Я не привык иметь дело… Это… отвлекает.

– Я знаю, я приняла это во внимание, – сказала Джессика. – Тем не менее, Дейн, ты не можешь ожидать от меня, что я повторю это еще раз.

Он смотрел на ее макушку, и упорядоченный мир рушился у него на глазах. В одно мгновение сердце из легкого стало тяжелым, как свинцовый гроб с прахом инфантильных надежд. Надо было лучше соображать и не надеяться. Надо было понимать, что он все сделает неправильно. Но Дейн не понимал, когда, как он все испортил. Он не понимал, зачем она была ему послана, зачем надо было дать надежду и убить ее в первый же миг, как только он посмел ей поверить.

Его лицо застыло, тело превратилось в камень, но Дейн не мог выдавить из себя черствый смех или остроумную шутку, необходимую, чтобы завершить давно знакомую сцену. В ее объятиях он испытал счастье и надежду, и он не мог их отпустить, не узнав причину.

– Джесс, я знаю, со мной было трудно… И все-таки…

– Трудно? Да ты просто невозможный! Я начала думать, что у тебя не все дома. Я знала, что ты меня хочешь. Это единственное, в чем я не сомневалась. Но затащить тебя в постель, тебя, величайшего потребителя шлюх в христианском мире, – Боже, это было труднее, чем затащить Берти к зубодеру. И если ты думаешь, что я буду это делать до конца дней своих, думай лучше. В следующий раз, милорд, соблазнять будешь ты – или я не играю. – Она отступила на шаг и скрестила руки на груди. – Я серьезно говорю, Дейн. Меня уже тошнит от того, что я на тебя вешаюсь. Я вижу, что тебе нравлюсь, и если первый опыт в постели не доказал тебе, что мы подходим: друг другу, тогда ты безнадежен, и я умываю руки. Я не позволю превращать меня в развалину.

Дейн открыл рот, но ничего не выходило. Он его захлопнул и отошел к окну. Шлепнулся на мягкий стул, уставился в окно.

– Хуже, чем… Берти к зубодеру. – Он нерешительно засмеялся. – К зубодеру. О, Джесс?

Он услышал, как по направлении к нему шлепают тапочки.

– Дейн, с: тобой все в порядке?

Он потер лоб.

– Да. Нет. Какой идиот! – Он повернулся к ней и посмотрел в встревоженные глаза. – У меня взвинчены нервы, в этом беда, правда?

– Ты переутомился, я должна была понять. Мы оба были в напряжении. Но тебе хуже, потому что ты чувствительный и эмоциональный.

Чувствительный. Эмоциональный. У него шкура как у быка и интеллект, кажется, тоже. Но Дейн не спорил:

– В напряжении – это да.

– Может, тоже примешь ванну? – Джессика убрала ему волосы со лба. – А пока ты плещешься, я закажу обед.

– Я уже заказал, его скоро принесут. Я подумал, что мы можем пообедать здесь, не придется переодеваться.

Она долго всматривалась в его лицо, потом облегченно улыбнулась.

– Кажется, ты не так безнадежен, как я думала. Что насчет Шербурна?

– Я послал лакея с запиской. Сообщил Шербурну, что увидимся прямо на соревнованиях. В субботу.

Джессика отступила на шаг, улыбка ее угасла.

– Понимаю.

– Нет, не понимаешь. – Дейн встал. – Ты поедешь со мной.

Он наблюдал, как ослабевает прохладная сосредоточенность на ее лице; уголки губ снова приподнялись, в глазах колыхнулся серебряный туман.

– Спасибо, Дейн! Мне это очень понравится. Я еще никогда не видела настоящее соревнование по борьбе.

– Должен сказать, это будет во всех отношениях новый эксперимент, – сказал он, важно оглядев ее сверху донизу. – Не терпится посмотреть, какое лицо будет у Шербурна, когда я появлюсь с леди-женой на хвосте.

– И правда! – сказала Джессика, ничуть не обидевшись. – Я же говорила тебе, что у брака есть свои преимущества. Я могу быть совсем ручной, если ты хочешь поразить своих друзей.

– Этого я хочу, но в первую очередь я думаю о своем комфорте. Ты должна будешь угождать моим капризам, успокаивать мои чувствительные нервы… – Он осклабился. – И согревать мою постель, конечно.

– Как романтично! – Она прижала его руку к своей груди. – Наверное, я в обморок упаду.

– Лучше не надо. – Дейн пошел к двери, через которую она вошла. – Я не смогу ждать, когда ты очухаешься. У меня мочевой пузырь вот-вот лопнет.

Мир установился в надежном порядке, и Дейн мог посвятить время отдыху в ванне и размышлениям. Он выделил Жену в отдельную категорию. Он сделал заметку, что она не находит его отталкивающим, и предложил этому несколько объяснений: у нее: а) плохое зрение и никудышный слух, б) дефект в отдельной части интеллекта, в остальном выдающегося; в) присущая Трентам чудаковатость и г) на то Божья воля! Поскольку Всевышний не проявлял к нему ни капли доброты в последние двадцать пять лет, Дейн думал, что это было чертовски скверное время, но он все равно поблагодарил Отца Небесного и пообещал быть хорошим, насколько сможет.

В этом отношении ожидания его были невелики, как и большинство других ожиданий. Он никогда не станет идеальным мужем. Он вообще понятия не имел, что значит быть мужем, разве что исполнять основные обязанности: обеспечивать еду, одежду, кров и защиту от житейских неприятностей. И делать детей.

Дейн пребывал в хорошем настроении и не хотел его портить раздражением и доведением себя до состояния безумия сверх необходимой дозы. К тому же оставался шанс, что дети будут похожи на нее, а не на него. В любом случае он не сможет помешать их появлению на свет, потому что не может держать руки подальше от нее.

Он узнаёт хорошую вещь, когда ее держит в руках. Он знал, что больше всего приближается к раю, когда кувыркается с женой. А он слишком эгоистичный и испорченный по натуре человек, чтобы от этого отказаться. Пока она этого хочет, он не будет беспокоиться о последствиях. Конечно, рано или поздно случится нечто ужасное, но такова вся его жизнь. Раз он не может что-то предотвратить, что бы оно ни было, он вооружится девизом Горация: «Carpe diem, quam minimum creda postero». Хватай день, не полагайся на утро. Иначе – не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня.

В соответствии с этим девизом Дейн сел обедать вместе с женой. За едой он продолжал размышления. В список ее необычных совершенств он уже внес понимание искусства бокса. За обедом он обнаружил, что она разбирается также в борьбе – знания почерпнула из спортивной периодики и мужских разговоров. Она объяснила, что вырастила не только брата, но и десяток кузенов – потому что только она могли «справиться с кучей невежественных дикарей». И ни один из этих неблагодарных тварей не сводил ее на матч профессионалов.

– Даже на встречу Полкинхорна с Карром, – возмущенно заявила она Дейну.

Знаменитый матч состоялся тоже в Девонпорте два года назад.

– Там было семнадцать тысяч зрителей, – сказала она. – Объясни мне, пожалуйста, как можно было заметить в такой толпе одну женщину?

– Ты привлечешь внимание даже среди семидесяти тысяч, – сказал он. – Ты самая красивая девушка, которую я когда-либо видел. Помнится, я тебе это говорил еще в Париже.

Она испуганно выпрямилась, гладкие щечки порозовели.

– Господи, Дейн, это был проходной комплимент, и мы тогда даже не занимались любовью.

– Я потрясающий малый! Никогда не знаешь, что я скажу. Или когда. – Дейн отхлебнул вина. – Фокус в том, что ты обязательно привлечешь внимание. В обычных условиях тебе досталась бы куча пьяных олухов, которые приставали бы к тебе и отвлекали твой эскорт. Но поскольку эскортом буду я, никто не будет приставать и отвлекать. Все олухи, даже самые пьяные, будут смотреть только на борцов и держать свои кулаки при себе. – Он поставил бокал и взялся за вилку.

– Проституткам придется делать то же самое, – сказала Джессика, возвращаясь к еде. – Я не такая большая и грозная, как ты, но у меня есть свои методы. Я тоже не потерплю приставаний.

Дейн уставился в тарелку и сосредоточенно проглотил напиток, которым чуть не поперхнулся. У нее чувство собственности… по отношению к нему. Эта прекрасная безумная женщина – или слепая и глухая, или кто ее разберет какая – спокойно это заявила, как другой сказал бы: «Передай солонку», – и не поняла, что земля сдвинулась с оси.

– Большие спортивные мероприятия привлекают толпы женщин, – сказал он. – Боюсь, тебе без конца… – Он скривил рот. – Придется их отгонять.

– Полагаю, с моей стороны слишком самонадеянно попросить тебя не поощрять их.

– Дорогая, я и не мечтаю их поощрять. Даже мне известно: дурной тон – соблазнять женщин, когда жена рядом. Не говоря о том, что ты можешь меня застрелить. – Дейн печально покачал головой. – Надеюсь, мне хватит сил сдержаться. Самое досадное, что им не требуется поощрение. Куда бы я ни пошел…