— Есть.

— Ты думаешь, я разочаруюсь, если ты скажешь, что тебе тридцать шесть?

Что он имеет в виду?

— Мне тридцать шесть! — огрызнулась я несколько громче, чем необходимо.

Макс хмуро разглядывал мое лицо, а потом спросил:

— Серьезно?

— Да! — снова огрызнулась я и толкнула его в грудь, чтобы уйти.

Макс только крепче сжал руки.

— Нина.

Я перестала вырываться и сердито уставилась на него.

— Очевидно, раз уж мой возраст — такое разочарование, то мне следует сейчас же уехать.

Он еще крепче сжал руки, но поднял лицо к потолку сауны.

— Дай мне терпения, — пробормотал он, глядя в потолок, и я снова начала толкать его, так что он опять посмотрел на меня. — Перестань вырываться, Герцогиня.

— Пусти.

— Нет.

— Отпусти меня! — заорала я. Макс снова встряхнул меня, но я продолжала толкаться.

— Ты не выглядишь на тридцать шесть, — сказал он мне.

— Пусти меня.

— На тридцать, в самом крайнем случае.

— Макс, отпусти!

— Я просто удивился. Удивился настолько, что не мог поверить.

— Пусти меня!

— Хочешь знать, сколько лет мне?

Я прекратила толкать его, поскольку это было бесполезно, а Макс, кажется, твердо решил продолжать разговор. Если я чему и научилась за прошедшую неделю, так это тому, что, если Макс что-то решил, он это сделает.

Так что я снова сердито зыркнула на Макса и сказала:

— Не особенно.

Он не обратил на это внимания и объявил:

— Тридцать семь.

Он старше меня. Это хорошо. Не то чтобы имело значение, если бы он оказался младше. На самом деле это вообще не имело значения, потому что мне все равно.

— День рождения восьмого мая, — продолжил Макс, вмешавшись в мои мысли.

— Замечательно, — язвительно протянула я, хотя на самом деле так и было, потому что он оказался старше меня не на год, а на полтора, и до его дня рождения оставался всего месяц.

— Папа умер, когда мне было двадцать девять. Этот дом я строил шесть лет.

И это тоже замечательно. Шесть лет — долгий срок. Он, должно быть, тоже твердо решил его построить.

Но я все равно продолжала молчать.

— Он умер от рака. Болезнь обнаружили, когда мне было шестнадцать. Папа боролся тринадцать лет, прежде чем рак его одолел.

Это тоже было замечательно, хотя и грустно, но еще и воодушевляло.

И все-таки я потребовала:

— Замолчи.

Макс меня проигнорировал.

— Не знаю, почему Ками такая стерва. Насколько я помню, она всегда была такой. Мама, она испортила себе жизнь, расставшись с отцом, потому что всегда его любила. Они постоянно ругались, можешь поверить? Даже когда развелись. Но она всегда любила его. Она сказала мне это после его похорон. Его смерть ее сломала. Она была такой упрямой, такой гордой, что позволила своей жизни ускользнуть. Жить в одном городе с любимым мужчиной всю жизнь, но всего восемь лет вместе с ним. Теперь она очень жалеет об этом.

Не желая, чтобы откровения Макса пробили брешь в моей обороне, я уцепилась за его слова и упрекнула:

— Ты намекаешь на то, что я гордая и упрямая?

— Не думаю, что ты гордая, детка, но чертовски упрямая.

— Я не упрямая.

— Охренеть какая упрямая.

— Нет, не упрямая.

— Если ты не упрямая, то почему час назад ты впустила меня, практически умоляла об этом и крепко держалась за меня, а сейчас делаешь все, что в твоих силах, чтобы выставить меня обратно?

На этот раз я проигнорировала его и предложила:

— Давай поговорим о твоей маме.

Макс раздраженно стиснул зубы из-за того, что я сменила тему, и спросил:

— Что ты хочешь знать?

— Может, ты объяснишь, как так вышло, что ты уже успел позавтракать и поужинать с моей мамой, которая живет в Аризоне, а я ни разу не встретилась с твоей мамой, хотя она живет в пятнадцати минутах пути?

— Герцогиня, ты, возможно, не заметила, но мы вроде как были заняты.

Меня ужасно раздражает, когда он оказывается прав.

— Кроме того, твоя мама сама явилась к порогу, а потом осталась, — продолжил Макс.

Да, ужасно раздражает, когда он прав.

Макс продолжил:

— Не говоря уже о том, что ты успела дважды повстречаться с Ками, и я посчитал, что пока с тебя хватит моей семьи. Я пытаюсь найти способы убедить тебя остаться, а не дать причины сбежать.

Тоже хороший довод.

— Может, нам лучше закончить этот разговор и вернуться к расслаблению, — предложила я невозможное. Я больше никогда не смогу расслабиться.

— Объясни мне кое-что, детка. Почему ты всегда хочешь закончить разговор, когда я выигрываю спор?

Я решила быть честной:

— Потому что, когда ты прав, ты еще более невыносим, чем обычно.

Макс уставился на меня, удивившись моей честности, а потом откинул голову, расхохотался и одновременно сгреб меня в объятья и прижал к своей потрясающей, скользкой от пота груди.

— Боже, до чего ты хорошенькая, — пробормотал он, когда отсмеялся, и устроил мою голову у себя на плече.

— Последний раз предупреждаю, Макс, перестань называть меня хорошенькой, когда я на тебя сержусь, — потребовала я, и он снова засмеялся.

Я пихнула его в грудь.

Он позволил мне отстраниться, но неожиданно приподнял, повернул так, чтобы я оседлала его, и сдернул с меня полотенце.

Я прикрыла грудь руками и рявкнула:

— Макс!

Одной рукой Макс удерживал мое бедро, прижимая к себе, а второй зарылся в мои волосы.

— Хотел попробовать это еще с той первой ночи, когда ты сказала, что у тебя болят носовые пазухи, — пробормотал он, заставляя меня приблизить лицо.

— Что? — шепотом спросила я, неожиданно загипнотизированная тем, что его рот становился все ближе.

— Проверить, сколько изобретательности мне понадобится, чтобы избавить тебя от высокомерности.

Даже в сауне моя кожа покрылась мурашками.

— Макс… — начала я, но не успела ничего сказать.

Он наклонил голову и поцеловал меня.

А потом проявил немалую изобретательность, чтобы избавить меня от высокомерности, что ему с блеском удалось, потому что, когда мы закончили, единственное, на что у меня хватало сил, — это спокойствие и умиротворение.

* * *

Мы с Максом занимались любовью в сауне, потом он отнес меня в душ, после чего вытер и отнес в кровать.

Ему не понравилось, что, прежде чем снять полотенце, я натянула свои трусики и надела его футболку, но, когда я объяснила, что мне неуютно спать голой, он не стал возражать.

Потом я лежала на боку, а Макс еще раз наложил мазь на мои царапины, пока я безуспешно пыталась бороться со сном.

Закончив, Макс бросил тюбик на прикроватную тумбочку, выключил свет, накрыл нас одеялом и притянул меня к себе.

Уже начиная засыпать, я устроилась поудобнее в объятьях Макса и прошептала:

— Мне так жаль, что твой папа болел большую часть твоей жизни.

— Сонная Нина, — странно пробормотал Макс, он забрался рукой под футболку и водил пальцами по моей спине. Если бы я не была такой сонной, то почувствовала бы, насколько приятными и успокаивающими были его движения. Вместо этого я только смутно осознавала, насколько это приятно и успокаивающе.

— Что? — спросила я.

— Сонная Нина — ласковая Нина, — тихо сказал он. — Вижу, мне досталась Сонная Нина.

— Нет, — сказала я. — Я Нина-после-трех-оргазмов. Эта Нина всегда ласковая.

Макс перестал водить рукой по моей спине и обнял меня.

— Обязательно запомню, — тихо сказал он, и по его голосу я поняла, что он улыбается.

У меня не осталось ни сил, ни желания бороться с подступающим сном.

Но по какой-то причине мой рот не желал закрываться.

— Макс?

— Да, милая.

— Ты меня пугаешь.

Я почувствовала, как его пальцы сжались, прежде чем он сказал:

— Я знаю.

— С каждым днем все становится еще лучше, отчего я боюсь сильнее.

Макс еще раз сжал меня, и я прижалась ближе и положила руку ему на живот.

— Перестань сопротивляться, и тогда все будет просто лучше, — посоветовал Макс.

Я расслабилась и соскользнула в полудрему.

Но мой рот продолжал двигаться.

— А что если не будет?

— Жизнь не дает обещаний, малышка. Я тоже не могу, но мы сделаем все, что в наших силах.

— М-м…

Наконец-то мой рот тоже начал засыпать.

Но теперь проснулся мозг, обдумывая слова Макса.

Не могу сказать с уверенностью, но не думаю, что мне хочется обещаний, особенно, если это пустые обещания. Честность намного лучше.

— Спи, Герцогиня, — велел Макс.

— Хорошо.

Он еще раз сжал руку, и я подумала о том, как сильно мне это нравится.

— Спокойной ночи, малышка, — прошептал Макс, повернулся ко мне и обнял меня обеими руками, прижав еще ближе к себе.

— Спокойной ночи, Макс, — прошептала я в ответ.

Потом я заснула в футболке Макса, в кровати Макса, в доме Макса и в объятьях Макса, прежде чем полностью поняла, что чувствую.

Я совсем не боялась.

Глава 9

Все налаживается

Я открыла глаза и увидела широкую грудь Макса.

Он крепко прижимал меня к своему боку, моя щека покоилась на его плече, а рука лежала на его животе. Начинался рассвет, а может, просто облака закрывали солнце, потому что было утро, но не то солнечное колорадское утро, к которым я так быстро привыкла.

Я поняла, что чувствую себя отдохнувшей, будто и не провела самую безумную неделю в жизни, а все семь дней находилась на пляже, ничего не делая, только сидя на солнышке, читая книжку и, если у меня возникало такое настроение, плескаясь в воде.