—Вас охраняли, — добавил Скотт. — Днем и ночью вас охраняли люди Мораласа и мои люди. А вы, — он повернулся к Джонасу, — частенько нам мешали. Повели собственное расследование... Наверное, у вас и Джерри было больше общего, чем кажется.

Джонасу показалось, что цепочка с медальоном режет ему шею.

Да, наверное.

В общем, у нас был выбор: довольствоваться Манчесом и другими мелкими сошками или рискнуть и все поставить на карту. Мы решили все поставить на карту.

А кейс, который мы занесли в пещеру, — подстава?

Манчесу приказали сделать все возможное, чтобы вернуть деньги, которые забрал Джерри. О банковской ячейке в Акапулько они не знали. — Скотт выпустил дым. — Пришлось действовать быстро и импровизировать, чтобы сохранить тайну. Но тогда мы тоже ничего не знали о ячейке — пока вы не привели нас к ней. Ну а Эмбакл собирался забрать деньги, которые, как он знал, были у вас. Он собирался представить дело так, словно главарем были вы. Все очень просто. Вас находят мертвой, с него снимаются подозрения. Он собирался ненадолго залечь на дно, а потом возобновить свои грязные делишки в другом месте. Это я узнал от Манчеса. Вас собирались подставить, — продолжал Скотт. — И его тоже. Я пошел к Мерриворту, расшумелся, сказал, что Манчес якобы собирается кинуть нас и сбежать. Как только Манчес подплыл к вашему катеру, я позвонил человеку, которого знал под фамилией Клэнси. В результате меня повысили, а Клэнси срочно вылетел на Косумель, чтобы лично разобраться с вами.

Лиз попыталась взглянуть на произошедшее глазами специального агента, но у нее ничего не получилось. Для него все это игра, а она и другие — пешки. Она так не могла.

Вы еще вчера утром знали, кто он такой, и все же позволили мне подняться на катер!

Вокруг были рассредоточены несколько снайперов. И потом, Эмбакл не был вооружен, а у меня был пистолет. Мы ждали, когда он отдаст приказ убить Лиз. Хорошо, что он успел кое-что вам рассказать. Когда дело попадет в суд, важно, чтобы у мерзавца не осталось ни одной лазейки. Мы добьемся, чтобы их засадили надолго. Вы юрист, Шарп. Вы знаете, как часто бывает. Арестовываем преступника, у нас куча улик, но его оправдывают! Слишком часто я видел, как этим ублюдкам удаётся выйти сухими из воды. — Скотт выдохнул дым через стиснутые зубы. — Голубчик попадет прямиком в федеральную тюрьму!

—Остается выяснить, где будут судить преступников, у вас или у нас в стране, — тихо возразил Моралас.

Когда Скотт круто развернулся к нему, он не шелохнулся.

Слушайте, Моралас...

Мы с вами поговорим потом. А вы, — Моралас обращался к Джонасу и Лиз, — примите мою благодарность и извинения. Мне очень жаль, что все так вышло.

Мне тоже, — прошептала Лиз и повернулась к Скотту. — Неужели дело того стоило?

Эмбакл тоннами ввозил в Штаты кокаин! На его совести не меньше пятнадцати убийств в США и Мексике. Да, дело того стоило.

Она кивнула.

Надеюсь, вы поймете меня правильно, но мне больше никогда не хочется вас видеть. — Сжав руку Джонаса, она натужно улыбнулась. — Кстати, дайвер из вас никудышный.

Жаль, что мы с вами так и не выпили вместе. — Скотт оглянулся на Джонаса. — Простите меня... за все.

Спасибо, что рассказали о брате. Теперь многое поменялось.

Я порекомендую представить его к награде. Ее вышлют вашим родителям.

—Для них это очень важно. — Джонас в искреннем порыве протянул руку. — Вы делали свое дело... я понимаю. Мы все выполняем свой долг.

—Это не значит, что я ни о чем не жалею.

Джонас кивнул. То, что угнетало его последние недели, ушло.

—Ну а за то, что последние несколько недель вы превратили жизнь Лиз в ад... — Он очень хладнокровно сжал кулак и от всей души врезал Скотту в челюсть.

Щуплый специальный агент полетел на пол, опрокинув стул.

—Джонас! — Потрясенная Лиз вытаращила глаза. Как это ни невероятно, ей вдруг стало смешно. Прижав ладонь ко рту, она оперлась о Джонаса и расхохоталась.

Моралас с довольным видом сидел за столом и мелкими глотками пил кофе.

Скотт сидел на полу и осторожно растирал челюсть.

—Мы все выполняем свой долг, — проворчал он.

Джонас повернулся к нему спиной.

—До свидания, капитан!

Моралас по-прежнему невозмутимо сидел за столом.

—До свидания, мистер Шарп. — Он встал и, проявив необычную для себя галантность, поцеловал Лиз руку. — Vaya con dias!

Подождав, пока за ними закроется дверь, он сверху вниз посмотрел на Скотта:

—Разумеется, за поврежденный стул заплатит ваше правительство.


* * *


Он улетел. Она его прогнала. Прошло почти две недели, а Лиз каждое утро просыпалась с одной и той же мыслью. Джонаса больше нет рядом. Все к лучшему. Прошло почти две недели, но она каждое утро, просыпаясь, убеждала себя, что поступила правильно. Если бы она послушала свое сердце, она бы ответила ему: «Да» в ту же секунду, как он попросил ее выйти за него замуж. Она бы, не раздумывая, бросила все и улетела с ним. И сломала бы ему жизнь — а может, и себе тоже.

Он уже вернулся в свой привычный мир: корпит над сводами законов, выступает в суде, ходит на светские приемы. Он наверняка уже начал забывать время, проведенное на Косумеле. В конце концов, он ей не писал. Не звонил. Улетел через день после того, как арестовали Эмбакла, не сказав ей больше ни слова о любви. Найдя Манчеса, он победил своих призраков и сохранил себя.

Джонас улетел, и Лиз снова осталась одна. Да ведь она с самого начала об этом мечтала! И твердо пообещала себе, что ни о чем не будет жалеть. Все, что она дарила Джонасу, она дарила без всяких условий и надежд на будущее. То, что подарил ей он, навсегда останется с ней.

Солнце уже взошло. Лиз подумала: будет жаркий день. Но пока, утром, воздух бодр, как веселая мелодия. Да, она отказалась от любви, но тоже сохранила себя. Месяц воспоминаний можно растянуть на всю жизнь. И потом, совсем скоро она увидит Веру!

Лиз поставила мотоцикл на стоянку и прислушалась к гулу взлетающего самолета. Наверное, сейчас Вера и ее родители перелетают Мексиканский залив. Лиз направилась к зданию аэропорта. Как ни глупо волноваться, она ничего не могла с собой поделать. Нелепо приезжать в аэропорт почти на час раньше, но дома она сошла бы с ума. Лиз обошла клумбу с бархатцами и геранью и вспомнила, что мама любит цветы. Она решила купить букет.

В аэропорту было прохладно и шумно. Туристы прилетали, улетали; почти все заходили в магазинчики с сувенирами и товарами в дорогу. Лиз обошла несколько магазинов по очереди, бездумно скупая все подряд, что нравилось. К тому времени, как она подошла к залу прилета, в руках у нее были два пакета с покупками и букет увядших гвоздик.

Сейчас она будет здесь, думала Лиз. Вот-вот появится Вера. Лиз переложила оба пакета в одну руку и нервно пригладила волосы. Пассажиры, ждущие вылета, дремали на черных пластиковых креслах или читали путеводители. Какая-то женщина подкрашивала губы, смотрясь в зеркальце пудреницы. Интересно, успеет ли она забежать в дамскую комнату и привести в порядок лицо? Прикусив губу, Лиз решила, что не отойдет от окна ни на минуту. Усидеть на месте она тоже не могла, поэтому расхаживала взад и вперед перед широкой застекленной перегородкой и наблюдала, как взлетают и садятся самолеты. Уже поздно. Самолеты всегда опаздывают, если их ждешь. Небо ясное, голубое. Она знала, что в Хьюстоне погода примерно такая же — она уже несколько дней слушала прогноз. В нетерпении она подошла к стойке и спросила, когда прибывает рейс из Хьюстона.

Охранник-мексиканец пожал плечами и ответил:

—Когда прилетит, тогда и прилетит.

Лиз пожалела, что спросила. Прошло еще десять минут, и она готова была кричать. Наконец их самолет сел. Ей не нужно было слушать объявление, она и так поняла. С глухо колотящимся сердцем она ждала у дверей.

На Вере были синие брюки в полоску и белая блузка. Волосы у нее отросли, подумала Лиз, глядя, как дочь спускается по трапу. Она выросла — хотя самой Вере уже этого не скажешь; она только наморщит нос и закатит глаза. Ладони у Лиз сделались влажными. Не плачь, не плачь, приказывала себе она. Но глаза уже наполнялись слезами. Потом Вера подняла голову и увидела ее. Широко улыбнувшись и помахав рукой, она побежала к ней. Лиз, бросив пакеты, кинулась навстречу дочери.

—Мама, я специально выбрала место у окошка, но нашего дома так и не увидела! — Восторженно крича, Вера обняла мать за шею. — Я привезла тебе подарок!

Прижавшись лицом к шее Веры, Лиз вдохнула запах пудры, мыла и шоколада; белая блузка тоже оказалась в шоколадных потеках.

—Дай взглянуть на тебя! — Отодвинув дочь, Лиз наслаждалась зрелищем. Какая она красивая, вдруг поняла Лиз и вздрогнула. Ее больше не назовешь ни хорошенькой, ни умненькой. Ее дочь стала настоящей красавицей!

«Я больше не смогу ее отпустить. — Озарение ударило ее, как стена. — Я никогда не смогу больше отпустить ее от себя!»

У тебя... выпал зуб, — с трудом проговорила Лиз, гладя дочь по голове.

Целых два! — Вера продемонстрировала две щербинки. — Бабушка велела положить их под подушку, а я привезла их с собой, чтобы положить под подушку здесь, дома. Можно мне песо?

Да. — Лиз расцеловала дочь в обе щеки. — С возвращением!

Крепко держа Веру за руку, Лиз пошла навстречу родителям. Сначала она молча смотрела на них, стараясь увидеть их как будто со стороны. Отец высокий и еще стройный, хотя волосы уже редеют. Он широко улыбается, как всегда, когда она делает что-нибудь особенно хорошее. Мама стоит рядом, ухоженная и подтянутая. Со стороны может показаться, будто самой большой бедой в жизни мамы становится подгоревшее жаркое. А на самом деле мама прочная и надежная, как скала. В глазах у нее слезы. Лиз на миг подумалось: неужели в начале лета ее мама чувствует себя такой же опустошенной, как она сама — в конце лета?