Часом позже Джонас вышел к бассейну и увидел ее. Лиз переплывала бассейн из конца в конец — быстро, уверенно, то и дело разворачиваясь. Казалось, она не знает усталости; как ни странно, она очень подходила к здешней уединенной роскошной обстановке. Покрой ее ярко-красного купальника, довольно скромный, очень шел ей.

Он насчитал двадцать кругов, прежде чем она остановилась, и невольно задумался, сколько она успела проплыть до того, как он сюда вышел. У него создалось впечатление, что она плавает, чтобы освободиться от напряжения или какого-то горя, и что с каждым новым кругом она все ближе к успеху. Он задумчиво наблюдал, как она окунает голову в воду; мокрые волосы облепили голову, словно плотная шапочка. Еще он заметил, что синяков у нее на шее больше не видно.

Лиз встала; с нее текла вода.

—Никогда не видел тебя такой спокойной, — сказал Джонас и тут же заметил, что она снова напряглась. Перестала умиротворенно смотреть на горы и перевела взгляд на него.

Лиз сразу увидела, как он утомлен. Почему она раньше этого не замечала? Еще утром его глаза не казались ей такими усталыми. Он не переоделся, а руки сунул в карманы своих свободных бежевых брюк. Отдыхал ли он сегодня вообще?

—Я не захватила с собой купальник. — Лиз подошла к бортику, подтянулась, выбралась наверх, отряхнулась. — Вот, купила в здешнем бутике. Его включили в счет за номер.

Купальник оказался высоко вырезан по бедрам — едва ли не до самой талии. Джонасу вдруг захотелось прикоснуться к ее стройным ногам, снять с нее купальник и посмотреть, как она выглядит без него.

—Красивый.

Лиз взяла полотенце.

—И дорогой.

Джонас усмехнулся:

—Вычту из платы за комнату.

Слегка скривив губы, она вытерла голову.

—Ничего ты не вычтешь. Но ты ведь юрист — наверняка сумеешь возместить стоимость купальника на чем-нибудь еще. Чек я сохранила.

Джонас не думал, что еще в состоянии смеяться.

—Весьма тебе признателен. По-моему, ты не очень-то высокого мнения о юристах.

В ее глазах сверкнул огонек — и тут же погас.

—Стараюсь вовсе не думать о них.

Забрав у нее полотенце, он осторожно промокнул ей лицо.

—Отец Веры — юрист?

Хотя она не шелохнулась, ей показалось, будто она отплывает от него.

Джонас, прекрати.

Ты же не прекращаешь.

Если честно, я почти никогда не вспоминаю о нем. Правда, в последнее время иногда вспоминаю, но это тебя не касается.

Он накинул полотенце ей на плечи и, удерживая за концы, подтянул ее к себе.

—Пожалуйста, расскажи мне о себе.

Наверное, все дело в его голосе, подумала Лиз. Он говорит очень спокойно и убедительно... Так и тянет раскрыть ему душу. Лиз посмотрела ему в лицо. Похоже, ее жизнь его в самом деле интересует. В глубине души уже влюбленная в него, она все же нуждалась в каких-то гарантиях с его стороны. Почему ей кажется, что она ему небезразлична?

Зачем?

Сам не знаю. Но иногда у тебя в глазах появляется такое выражение... Очень хочется тебя утешить.

Она вскинула подбородок — не сильно, едва заметно.

Жалеть меня не надо!

Мне кажется, что слово «жалость» сейчас не совсем подходит. — Он вдруг почувствовал страшную усталость и прижался лбом к ее лбу. Он устал сражаться с демонами, искать ответы на мучающие его вопросы. — Проклятье...

Она застыла в нерешительности.

—Что с тобой?

Все в порядке... То есть... — Отойдя, он пошел по дорожке, где сквозь белый гравий пробивались крошечные оранжевые цветочки. — Многое из того, что ты сегодня сказала, оказалось правдой. И вообще, многое из того, что ты говорила, правильно. И я ничего не могу поделать.

Не знаю, что ты сейчас хочешь от меня услышать.

Ничего. — Страшно усталый, он провел по лицу обеими ладонями. — До сих пор не могу привыкнуть к мысли, что моего брата больше нет, что его убили из-за того, что он решил нажиться на контрабанде наркотиков. Соображал он всегда неплохо, вот только использовал свои мозги неправильно. Всякий раз, глядя в зеркало, я задаюсь вопросом: зачем?

Так и не успев разобраться в своих чувствах, Лиз перестала сдерживаться, подошла к нему.

Ему плохо. Впервые она заглянула ему в душу и увидела, как ему больно. Она знала, что значит жить с не проходящей болью в душе.

—Джонас, он был не таким, как ты. Я не считаю его плохим. Просто он был слабым. Одно дело — горевать по нему, и совсем другое — обвинять себя в том, что он натворил, и в том, что с ним случилось. — Она положила руки ему на плечи.

Джонас не подозревал, что ему нужно утешение, но нежное прикосновение ее рук что-то задело, стронуло в нем.

Только я мог достучаться до него и удержать его от срыва... В какой-то момент мне надоело жить за двоих.

Ты в самом деле считаешь, что мог бы помешать ему сделать то, что он сделал?

Да, наверное. Теперь я буду мучиться до конца дней!

Погоди-ка. — Она схватила его за рубашку почти так же, как утром, в банке. Сочувствие сменилось раздражением, но и ее раздражение тоже оказалось кстати. — Вы с ним братья, близнецы, но вы — не одно целое, а два отдельных человека. Джерри не был ребенком, которым нужно руководить и за которым требуется постоянный надзор. Он был взрослым человеком и сам принимал решения.

В том-то и беда. Джерри так и не вырос.

Зато ты вырос, — возразила она. — Или ты и за это собираешься себя казнить?

Джонас вынужден был с ней согласиться. Да, сейчас он именно казнит себя. Он отвез тело брата домой, похоронил его, постарался утешить родителей, но продолжает винить себя в том, что так или иначе было неизбежно. В глубине души он и сам это понимал.

Лиз, я должен найти его убийц. Пока я их не найду, я не смогу спокойно жить.

Мы их найдем. — Повинуясь внезапному порыву, она прижалась щекой к его лицу. Иногда легчайшее прикосновение способно избавить от боли. — И тогда все закончится.

Все ли? Ему не хотелось, чтобы все закончилось, — лучше пусть кое-что продолжается... Исполнив давнее желание, он провел ладонью по ее плечу и понял, что она замерзла.

—Солнце уже село. — Он церемонно набросил на нее полотенце. И если по отношению к другой женщине подобный жест ничего бы не значил, Лиз ему хотелось защищать. — Переоденься в сухое, и пойдем ужинать.

—Куда?

—В ресторан при отеле. Он считается одним из лучших,

Лиз снова вспомнила об их роскошных апартаментах. К ним совсем не подходит содержимое ее дорожной сумки!

—Я не взяла с собой вечернего платья.

Он рассмеялся и положил руку ей на плечо. Вот первое ее несерьезное высказывание, какое он от нее слышит.

—Так купи его — и попроси записать на мой счет.

—Но ведь...

— Не волнуйся, мой налоговый бухгалтер в Филадельфии — настоящий дока. Он обязательно что-нибудь придумает.

Глава 7

Лиз была уверена, что нигде, кроме дома, заснуть не сможет. Проснувшись, она очень удивилась. Солнце уже светило вовсю. Оказывается, она не только сразу заснула, но и крепко проспала восемь часов. Она чувствовала себя отдохнувшей и посвежевшей. Правда, сейчас всего-навсего начало седьмого и никаких дел у нее нет, но она привыкла просыпаться в одно и то же время, где бы ни находилась.

Потягиваясь на широченной кровати, она напоминала себе, что в ее жизни произошли важные изменения. Теперь она замешана в убийстве и незаконном обороте наркотиков. Ну и положение — хуже не придумаешь! Прямо как в кино... Да, события последних дней так и просятся в сценарий фильма. Или в книгу. Но в книге можно пролистать страницы и узнать, чем же все закончилось. А в жизни... В жизни она предпочитала жить просто и тихо. Будучи реалисткой, Лиз прекрасно понимала: глупо притворяться, будто она ни при чем. Она так или иначе связана с тайной. Как бы там ни было, она — одна из главных героинь захватывающего действа. Как и Джонас Шарп. Следовательно, ей предстоит решить, как быть дальше.

Бежать нельзя. Такого выхода у нее нет. Лиз давно поняла, что не может вечно прятаться за спинами Мораласа и его подчиненных. Рано или поздно тип с ножом вернется; а может, вместо него явится другой, более решительный и отчаянный. Спастись от убийцы во второй раз ей уже не удастся. Едва она заглянула в банковский сейф для хранения ценностей, она превратилась в полноценную участницу действия. Что опять-таки связывает ее с Джонасом. Значит, сейчас она вынуждена довериться ему, другого выхода нет. Если он вдруг откажется от поисков убийцы брата и вернется в Филадельфию, она останется совсем одна. Да, ей хочется остаться одной, но сейчас без Джонаса ей не обойтись — как и ему без нее.

Поездка в Акапулько изменила и еще кое-что. Она совсем запуталась; уже не знает, как относиться к Джонасу. Вчера она увидела его совсем другим — раненым, беззащитным. Теперь она не просто сочувствовала ему, и ее не просто влекло к нему. Между ними протянулась ниточка, возникла связь. Теперь ей хотелось помочь ему не только ради собственного благополучия, но и ради него самого. Ему больно не только потому, что он лишился брата. Ему больно из-за того, что натворил его брат-близнец. Сама Лиз тоже когда-то любила и страдала — не только от потери, но и из-за разочарования.

Правда, это было давно — как будто в другой жизни. В другой ли? Лиз задумалась. Можно ли начать новую жизнь, не разобравшись со старой? Наверное, нет. Идут годы, меняются обстоятельства, а груз прошлого по-прежнему давит на плечи и на сердце. Более того, на каждом новом этапе жизни этот груз становится все тяжелее. Вставая, Лиз внушала себе: сейчас от размышлений толку мало. Отныне она вынуждена действовать — по-другому никак.

Джонас услышал, что она проснулась. Сам он с пяти утра беспокойно ворочался в постели. Ломал голову над неразрешимыми вопросами. Его мучила совесть. Из-за Джерри и из-за него самого Лиз оказалась в очень трудном положении. Как освободить ее? Как перевести внимание преступников с нее на себя? Он уже придумал несколько вариантов, но ни один из них не гарантировал Лиз полной безопасности. В Хьюстон она не улетит; он прекрасно понимал, что она не захочет подставлять свою дочь.